Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник) - Рафаэль Сабатини

– Ну? – нетерпеливо спросила Маргарет. – Почему вы мне не отвечаете? Или вы потеряли голос, беседуя с доном Педро?

– Возможно, – горестно подтвердил он.

– Возможно! – передразнила его Маргарет. – Вы полагали, что вам лучше быть убитым?

Джервас ответил вопросом на вопрос; он вполне мог задать его сам себе и найти ответ в ее волнении и злости.

– Поскольку моя смерть была бы вам глубоко безразлична, к чему это беспокойство?

Смятение невольно выдало Маргарет.

– Кто сказал, что мне это безразлично? – воскликнула Маргарет, уже в следующее мгновение готовая прикусить себе язык.

Ее слова совершенно преобразили стоявшего перед ней молодого человека. Он смотрел на нее, не веря своим ушам, его била дрожь.

– Маргарет! – голос его зазвенел. – Вам была бы небезразлична моя смерть?

Она тут же прибегла к чисто женскому притворству.

– Разве не ясно? – Маргарет передернула плечами. – Кому нужно, чтобы судьи узнали, как вы погибли? Разразился бы такой скандал, что о нем узнали бы и в Лондоне.

Джервас вздохнул и снова впал в уныние.

– Вы только это и имели в виду? Только это?

– А что еще, по вашему разумению, я имела в виду? Одевайтесь, молодой человек! Мой отец ждет вас. – Маргарет отвернулась от него. – А кстати, где вы бросили мою лютню? Если вы ее разбили, я вас так легко не прощу.

– Маргарет! – позвал он уходящую девушку.

Она задержалась у изгороди, глянула на него через плечо.

– Я вел себя как дурак, – печально сказал он.

– По крайней мере, тут мы можем прийти к согласию. Что еще?

– Если вы меня простите… – Не закончив фразы, Джервас догнал ее. – Все из-за вас, Маргарет. Меня бесило, что я постоянно вижу вас с этим испанцем. Это было выше моих сил. Мы были так счастливы, пока не появился он…

– Я не скажу, что была несчастлива и потом.

Джервас выругался сквозь зубы.

– В том-то все и дело! В том-то все и дело!

– В чем дело?

– В моей проклятой ревности. Я люблю вас, Маргарет. Я бы отдал жизнь из-за любви к вам, дорогая Маргарет.

– Клянусь честью, я верю вам, – насмешливо сказала она, – тем более что вы уже предприняли такую попытку. – Она сделала шаг, другой и снова помедлила. – Одевайтесь, – повторила она, – и, ради бога, будьте благоразумны.

С этими словами она удалилась.

Но когда Джервас мрачно взялся за шнурки, Маргарет вернулась.

– Джервас, – начала она очень серьезно и сдержанно, – если мое прощение что-то значит для вас, обещайте, что это не повторится.

– Хорошо, – с горечью сказал он, – я обещаю.

– Поклянитесь, – настаивала она.

Джервас с готовностью поклялся, но, судя по всему, не понял причины ее беспокойства. В этой ситуации некоторое самодовольство ему бы не помешало, но самодовольство было не в характере сэра Джерваса Кросби.

Глава X

Выкуп

Никогда еще Джервас не испытывал такого унижения, как уходя в тот день из поместья Тревеньон. У другого такое унижение вызвало бы прилив злости, побуждающей к мелкому мщению, – случай всегда найдется. Сэр Джервас корил сам себя и мучился от стыда. Собственное поведение вызывало у него отвращение: он вел себя как дурно воспитанный школяр, и дон Педро обошелся с ним соответственно, проявив великодушие, что само по себе было жестокостью – своего рода воспитательной поркой для души.

Теперь ему не миновать презрения Маргарет, и оно оправданно – эта мысль была для него невыносима. В своем крайнем уничижении он именно так истолковал негодование Маргарет. Ослепленный им – ведь уничижение ослепляет не меньше тщеславия, – Джервас не почувствовал за негодованием Маргарет горячего участия.

Положение соперника было не намного лучше его собственного. Напрасно он защищался, приводя многословные доводы в свою пользу, выставляя напоказ собственное великодушие и сдержанность, позволившие сэру Джервасу покинуть поле боя без единой царапины. Леди Маргарет не желала, чтобы сэр Джервас был хоть чем-то обязан великодушию другого человека. Ей было крайне неприятно, что Джервас оказался в таком положении, и свое недовольство она беспристрастно выразила и Джервасу, и тому, кто поставил его в столь невыгодное положение. С доном Педро она отныне держалась отчужденно и холодно. Маргарет ясно дала ему понять, что определенное мнение о его поведении у нее уже сложилось и никакие объяснения ей не нужны, поскольку все равно не изменят ее точки зрения.

Вечером того же дня дон Педро предпринял отчаянную попытку оправдаться перед ней. Она со своим кузеном Фрэнсисом вышла из-за стола вслед за отцом, и дон Педро умолил ее задержаться на минуту. Она поддалась на уговоры, вероятно намереваясь в полной мере разъяснить ему, как велико ее негодование.

– Клянусь, – начал он, – вы жестоки со мной потому, что вас разгневала дуэль, которой я не мог избежать.

– Я больше не хочу об этом слышать.

– А теперь вы несправедливы. Нет большей несправедливости, чем осудить человека, даже его не выслушав.

– Нет никакой необходимости выслушивать вас, сэр, чтобы убедиться в том, что вы злоупотребили своим положением, злоупотребили моим доверием, позволившим вам сохранить оружие. Меня интересуют только факты, а факты, дон Педро, таковы, что вы в моих глазах пали бесконечно низко.

Она увидела, что гримаса боли исказила его тонко очерченное лицо; большие темные глаза смотрели на нее с мукой. Возможно, это несколько смягчило Маргарет, заставив выслушать дона Педро, не прерывая.

– Вы не смогли бы наказать меня более жестоко, – сказал он, – а ирония заключается в том, что кара постигла меня за действия, предпринятые с одним-единственным желанием – сохранить ваше доброе расположение, которое я ценю превыше всего. Вы говорите, я злоупотребил вашим доверием. Хотите выслушать мой ответ?

Он держался так смиренно, а его молящий голос был так музыкален, что Маргарет, хоть и с явной неохотой, дала согласие. И тогда он объяснился. Сэр Джервас явился к нему с неприкрытым желанием спровоцировать ссору. Он выбил лютню из рук дона Педро и позволил себе грубые намеки относительно его внешности.

Он простил бы сэру Джервасу его грубые выпады, но тогда брошенное сэром Джервасом обвинение в трусости оказалось бы справедливым, а обвинения в трусости он не мог простить, ибо оно наносило урон его чести. И потому, желая избежать непростительного позора, он согласился дать удовлетворение сэру Джервасу Кросби, и то потому лишь, что дон Педро не сомневался в исходе дуэли и был полон решимости использовать свое оружие лишь в целях самообороны, сделав дуэль безрезультатной. И он продемонстрировал мастерство владения оружием не ради хвастовства, а ради того, чтоб его смелость впредь не подвергалась сомнению, если ему вздумается уклониться от дальнейших поединков, которые, возможно, будут ему навязаны.

Речь дона Педро звучала убедительно, а манера изложения фактов была безупречна в своей скромности. Но ее светлость, казалось, не была расположена к милосердию; вынужденная признать, что приведенные доном Педро аргументы ее убедили, Маргарет сохранила холодный и отчужденный тон и в последующие дни держалась отчужденно. Она больше не заботилась о том, чтобы развлечь своего гостя. Предоставленный сам себе, он отныне предпринимал долгие прогулки в одиночестве и упражнял свой ум, беседуя о сельском хозяйстве и лесоводстве с Фрэнсисом Тревеньоном, в то время как Маргарет отправлялась на верховые прогулки с Питером и Розамунд Годолфин или принимала их и других гостей на своей половине, не приглашая испанца.

Три дня тянулись для дона Педро мучительно долго. Когда они встретились за столом, Маргарет отметила его унылый вид. Она была довольна, что он страдает, тем более что следствием поражения на дуэли явилось то, что сэра Джерваса больше не видели в Тревеньоне. Если бы Маргарет в полной мере оценила страдания дона Педро, все могло бы сложиться иначе. Но она была к нему несправедлива, расценив отражавшуюся на его бледном лице и в глазах грусть как приличествующую случаю лицемерную уловку.

Но страдания дона Педро были искренни, и грусть, с которой он смотрел на Маргарет, шла из глубины души.

Взаимное притяжение противоположностей неизбежно, и дон Педро, типичный смуглолицый сын Испании, волею судьбы близко узнавший высокую девушку с золотыми волосами, нежным, точно яблоневый цвет, румянцем, бездонными голубыми глазами, глядевшими на мир открыто и спокойно, конечно же, должен был полюбить Маргарет. Она была разительно несхожа не только с томными и беззаботными непросвещенными женщинами его родной Испании, но и с любыми другими женщинами Европы. Свобода, ее естественное достояние с самого детства, наделила ее одновременно искренностью и силой духа, защищавшими ее девичество надежнее зарешеченных окон и бдительной дуэньи. Ее невинности не сопутствовало невежество, искренности – дерзость, скромности – жеманство. Она могла свести с ума своей красотой, не пытаясь очаровать поклонника. За всю свою жизнь и за долгие странствия дон Педро не встречал еще женщины и вполовину столь желанной, завоевание которой стало бы для него источником большей гордости. А ведь их отношения складывались так хорошо и многообещающе до этой злополучной дуэли с сэром Джервасом Кросби! Теперь дон Педро уже не презирал, а ненавидел его.