Достоевский - Леонид Гроссман

Таковы первые, как бы намеренно дребезжащие, ноты романа: нужда, безвыходность, убогая спекуляция, жалкое хищничество. Через несколько страниц Раскольников в беседе со служанкой формулирует свою мысль: «Что на копейки сделаешь?» — «А тебе бы сразу весь капитал?» Он странно посмотрел на нее: «Да, весь капитал», — твердо отвечал он, помолчав. И далее: «На пятаки-то что ж я сделаю?» Вскоре его основную мысль формулирует студент в бильярдной, переводя финансовую проблему в новый план — права на обладание денег для справедливого распределения народного богатства.

«Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотня, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, — и все это на ее деньги».

Жестокая экономика эпохи углубляет и изощряет замысел Раскольникова. В романе эта экономика конкретно развертывается перед ним в пасмурных эпизодах и трагических сценах огромного государственного центра. Изнасилованные девушки, проститутки, пьяницы, утопленницы рядом с благоденствующими ростовщицами, лужиными, свидригайловыми — все эти встречи и лица не перестают крепить и заострять мятежную волю Раскольникова. Он решается осилить своим замыслом и поразить своим действием страшное чудовище, угрожающее всем молодым существам, — новый капиталистический город, средоточие властей и сил целой империи, поистине город-спрут, охватывающий своими щупальцами Соню, девушку с Конногвардейского бульвара, всю семью Мармеладовых, самого Раскольникова.

С начала 60-х годов русский роман был озабочен зарисовкой передового представителя молодого поколения. За полгода до начала работы Достоевского над «Преступлением и наказанием» его журнал «Эпоха» отмечал как знаменательнейшее явление современности, что русская литература смущена мыслью о новых людях.

Чрезвычайно чуткий к актуальным темам, Достоевский в 1865 году приступает к разработке выдвинутой жизнью новейшей задачи. В «Преступлении и наказании» он дает одновременно трагедию нигилизма в лице Раскольникова и сатиру на радикальное направление в эпизодической фигуре Лебезятникова и отчасти Лужина.

Этими персонажами Достоевский в новых формах продолжает идеологическую борьбу, развернутую им в своих журналах. В диспутах романа скрещиваются идеи почвенничества и революционного демократизма, словно продолжая полемику «Времени» и «Эпохи» с «Современником» и «Русским словом».

На опубликованный в 1863 году в «Современнике» знаменитый роман Чернышевского «Что делать?» Достоевский, как мы видели, отвечает полемикой «Записок из подполья». В «Преступлении и наказании» он делает опыт борьбы с нигилизмом путем художественных обобщений. Наряду с огромным по глубине и драматизму образом Раскольникова он дает шаржированную сатиру на радикальную молодежь, исповедующую учение Чернышевского.

Роман «Что делать?» был сразу признан манифестом революционной демократии. Достоевский и выбрал главной мишенью для своей полемики центральное произведение враждебной ему партии.

Чернышевский исходил в своих построениях из того фурьеризма, который во многом был исповеданием веры молодого Достоевского. Утопические видения грядущего золотого века и всеобщего счастья оставили в его творческом сознании глубокий след. Но эволюция этих идей становилась для него неприемлемой. Фурьеризм приводил к революционному демократизму, а этого Достоевский не мог принять.

О своем впечатлении от романа Чернышевского он говорит устами Степана Трофимовича Верховенского в «Бесах»:

«Я согласен, что основная идея автора верна, — но ведь тем ужаснее. Та же наша идея, именно наша: мы, мы первые насадили ее, возрастили, приготовили — да и что бы они могли сказать сами нового, после нас. Но, боже, как все это выражено, искажено, исковеркано!.. К таким ли выводам мы устремлялись? Кто может узнать тут первоначальную мысль?»

Степан Трофимович тоже не признает новой фазы движения, когда «мирная демократия 40-х годов», пройдя через материализм шестидесятников, превратилась в революционную борьбу.

Таково, несомненно, было и возмущение Достоевского знаменитым социалистическим романом. Отталкиваясь от революционной проповеди Чернышевского, он строит теперь свою философскую концепцию о бессмысленном «идеологическом» убийстве и страшной психологической каре за него. Кирсановым, Лопуховым и Рахметовым он противопоставляет своего Раскольникова — нигилиста особого рода.

Из современников лучше всех понял сущность этого образа ближайший сотрудник Достоевского Н Н. Страхов. Со всей отчетливостью он отметил, что в «Преступлении и наказании» «в первый раз перед нами изображен нигилист несчастный, нигилист глубоко человечески страдающий… Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальше которой уже почти некуда идти… Показать, как в душе человека борется жизнь и теория, показать эту схватку на том случае, где она доходит до высшей степени силы, и показать, что победа осталась за жизнью, — такова была задача романа». В критике обычным было сближение Раскольникова с Базаровым.

Но тенденция борьбы с нигилизмом резче проявляется в сатирических образах романа. Это как бы пародийный комментарий к «Что делать?». Когда Лебезятников заявляет: «Все, что полезно человечеству, то и благородно; я понимаю только одно слово: полезное!» — он доводит до шаржа теорию утилитаризма, исповедуемую Лопуховым и Кирсановым.

Когда, развивая положения радикальной журналистики, Лебезятников утверждает, что чистка помойных ям «гораздо выше деятельности какого-нибудь Рафаэля или Пушкина, потому что полезнее», или по поводу «рогов»: «Это скверное гусарское, пушкинское выражение даже немыслимо в будущем лексиконе», — в романе пародируется «разрушение эстетики» и критическая переоценка Пушкина, столь характерные для «Русского слова» и отчасти «Современника».

Но особенное внимание Лебезятников уделяет вопросу о современном браке и отношении между полами. Измена жены не смущает его: «Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь же я тебя уважаю, потому что ты сумела протестовать!»

Все это пародийная парафраза заявлений Лопухова Вере Павловне. В романе Чернышевского, как известно, проблема брака и новые формы любви стояли в центре сюжета.

Так отражаются в кривом зеркале пародии на взгляды примазавшихся к нигилизму те большие идеи романа, которые представляются все же «иррациональному» идеалу Достоевского величайшей опасностью: разум, власть теории, прямолинейность и безжалостность рассудочных выкладок, якобы игнорирующих законы живой жизни и свободной воли.