Сборник новелл «На полпути в ад» - Джон Кольер

— Но вам это не под силу! — горестно воскликнул молодой человек. — Нет, не под силу! Не под силу! Меня ничто не спасет!

— Так или иначе, — мягко заметил психиатр, — но вреда не будет, если мы это обсудим.

Он сделал несколько пассов, вкрадчиво и обаятельно улыбаясь, и молодой человек сам не заметил, как очутился в глубоком кресле, лицом к свету, и начал рассказывать: — Меня зовут Чарлз Ротифер. Я служу в бухгалтерии, на верхнем этаже нашего небоскреба. Мне двадцать восемь лет, я холост, но помолвлен. Невеста моя — самая лучшая, самая милая девушка на свете, прекрасная, как ангел, с дивными золотистыми волосами. Это, как вы увидите, имеет отношение к делу.

— Еще бы, — подтвердил психиатр. — Золото символизирует деньги. Вы к деньгам бережливо относитесь? Вот вы упомянули, что служите. Удалось ли вам скопить что-нибудь, откладывая жалованье?

— Удалось, — отвечал молодой человек. — Я скопил порядочно.

— Пожалуйста, продолжайте, мистер Ротифер, — благосклонно кивнул психиатр. — Вы говорили о своей невесте. Потом мне придется задать вам на этот счет один-два вопроса довольно интимного свойства.

— Спрашивайте — я отвечу, — отозвался молодой человек. — Нам нечего скрывать — во всяком случае, скрывать от психолога. Мы друг другу идеально подходим, и все в ней меня радует — разве что вот ее привычка чересчур жестикулировать при разговоре…

— Это я, с вашего позволения, отмечу, — вмешался эксперт, черкнув у себя в блокноте.

— Да это ничуть не важно, — заверил молодой человек. — Я даже не знаю, почему я об этом упомянул — потому, наверное, что она совершенство во всех остальных отношениях. Доктор, доктор, тридцать восемь дней назад мне приснился сон.

— Скажите, именно тридцать восемь! — отметил целитель душ, записывая цифру. — А если откровенно — не было-ли у вас в детстве няни, учительницы или родственницы тридцати восьми лет от роду, к которой вы питали бы некие чувства?

— Нет, доктор, не было, — отвечал молодой человек, — но в нашем небоскребе тридцать восемь этажей. Психиатр пронзил его всезнающим взглядом.

— Стало быть, что же — форма и высота нашего здания вам небезразличны?

— Этого я не знаю, — упорствовал молодой человек, — а знаю то, что мне приснилось, будто я оказался за окном нашей бухгалтерии — и падаю.

— Падаете! — подхватил психиатр, поднимая брови. — И какие вы при этом испытывали ощущения?

— Никаких, — отвечал молодой человек. — Мне представилось, что я падаю обыкновенно, только думаю очень быстро. Поэтому у меня было время поразмыслить и оглядеться. Вид открывался превосходный. Затем я поравнялся с лепным орнаментом между нашими и нижними окнами. И проснулся.

— И это простое, безобидное, совершенно обычное сновиденьице вас так угнетает? — шутливым тоном осведомился психиатр. — Ну, милостивый государь…

— Погодите минутку, — остановил его пациент. — На другую ночь я видел тот же сон — вернее, продолжение его. Распростертый в воздухе — таким вот образом, — я миновал лепной орнамент и заглянул в окно нижнего этажа, который тоже занимает наша фирма. Мой приятель Дон Стрейкер из налогового отделения сидел, склонившись над столом. Он поднял глаза, увидел меня, и лицо его выразило предельное изумление. Он отодвинул стул — наверняка чтобы кинуться к окну. Но в сравнении со мной двигался он неописуемо медленно. Помню, я подумал: «Не успеет». И, пролетев мимо его окна, снова оказался между этажами. Тут я проснулся.

— Так, — сказал вречеватель мозга. — Ну и что же? Сновидение продолжается через сутки. Самый заурядный случай.

— Возможно, — согласился молодой человек. — Только еще через сутки я продолжал падать и пролетал мимо следующего этажа. На лету я принял лежачую позу, слегка приподняв одну ногу — вот так вот.

— Да, да, — сказал психиатр. — Понимаю. Демонстрировать необязательно. Вы чуть не сшибли пепельницу.

— Виноват, — сказал молодой человек. — У Мейзи очень заразительная привычка. Мейзи — это моя невеста. Ей нужно рассказать, как она что-нибудь сделала, а она показывает. Воспроизводит. Она мне рассказала, как поскользнулась на обледенелом тротуаре Семьдесят второй стрит, и мы в тот же вечер обручились. Ну, словом, я падал мимо очередного этажа и озирался вокруг. Холмы Нью-Джерси смотрелись великолепно. Парящий голубь свернул ко мне, поглядел бессмысленным круглым глазом и отнырнул в сторону. Мне видны были внизу на улице люди, вернее, их шляпы — густая россыпь, словно черная галька на морском берегу. Под моим взглядом один-два черных камушка вдруг стали белыми, и я понял, что привлекаю внимание.

— Меня вот что интересует, — сказал психиатр. — Похоже, что у вас было немало времени на размышления. Вы не припомнили, почему вы падаете? Нарочно выкинулись, или якобы случайно выпали из окна, или как?

— Право, не знаю, доктор, — отвечал молодой человек. — Может быть, мой последний сон, который я видел прошлой ночью, что-нибудь разъяснит. А так я большей частью смотрел по сторонам и хотя падал, конечно, все быстрее, но и мысли мои сообразно ускорялись. Я, естественно, старался думать о важных вещах, использовать последнюю такую возможность. Между семнадцатым и шестнадцатым этажами, например, я много думал о демократии и мировых проблемах. Мне подумалось, что очень многие глубоко ошибочно полагают, будто…

— Давайте лучше пока ограничимся исключительно вашими переживаниями, — прервал его врачеватель мозга.

— Ну вот, — сказал молодой человек, — значит, я заглянул в окно пятнадцатого этажа — и ей-богу, в жизни бы не поверил, что такое бывает на свете! На свете-то ладно, но в служебном помещении! И вы знаете, доктор, на другой день я побывал у нас на пятнадцатом этаже, просто так, из любопытства. Там оказалась контора импресарио. Доктор, вам не кажется, что наяву все как у меня во сне?

— Успокойтесь, — возразил ему психиатр. — Названия всех учреждений и контор, размещающихся в нашем здании, значатся в вестибюле на доске-указателе. Они, вне всякого сомнения, подсознательно отложились у вас в памяти, которая и подлаживает их к вашему сну.

— А после этого, — сказал молодой человек, — я стал большей частью смотреть вниз. Взгляну в окно, мимо которого пролетаю, и снова опускаю глаза. К тому времени черная галечная россыпь сильно побелела. Да скоро и видно сделалось, что это шляпы и лица. Два такси свернули навстречу друг другу и сшиблись. Смутный уличный гул перекрылся женским визгом. Мне он был очень понятен. Я падал полулежа и уже предчувствовал боль в тех частях тела, которые первыми ударятся оземь. Тогда я повернулся ничком — вот так, — но это было жутко. Повернулся ногами вниз — но тогда заболели ноги. Я решил упасть на голову, чтобы не мучиться, но как-то мне это тоже не понравилось. Я вертелся и корчился — вот так.