Череп на рукаве - Ник Перумов

— Ну и ничего, значит, заново познакомимся. Говорить будем на имперском, из уважения к даме. Госпожа Дарк русский знает, но тем не менее. Да ты садись, не стой. Мы ещё не сказали тебе «спасибо» за Сильванию.

Я молча сел у пустого стола. Мертвенно, матово поблескивал пластик, и мне вдруг почудилось, что именно на этом столе меня и станут расчленять. Медленно и без наркоза. Чтобы почувствовал. Не знаю, откуда возникло это жуткое видение, но потребовалось несколько секунд, чтобы вновь взять себя в руки.

— Да, за Сильванию тебе спасибо, — проговорила и Дариана. — Если бы ты тогда не отпустил пленных… они все оказались бы у Чужих. Вот только зачем стрелял в отставших? Этого я не понимаю. Ушёл бы с ними. Мы вытащили с Сильвании почти всех. Ну, за малым исключением, кому особенно не повезло…

— Не понимаю, о чём вы говорите, — спокойно сказал я. — Не имею никакого отношения к освобождению пленных. Принимал участие в погоне, да. Да, стрелял… но по конечностям.

Дариана и Кривошеев переглянулись. Как мне показалось, с недоумением.

— Я что-то не понимаю… Руслан, — кажется, чтобы произнести моё имя, командирше Шестой интернациональной потребовалось сделать над собой известное усилие. — Некогда я знала твоего отца… много лет назад. Я получила совершенно точные сведения, что пленных освободил именно ты. Зачем тебе говорить сейчас, что ты не имеешь к этому никакого отношения?

«Интересно, как ты могла получить „совершенно точные сведения“? — мелькнула лихорадочная мысль. — Я был без брони, покрытый маскировочной мазью. Лицо закрыто. Я был почти наг, но никто из пленных опознать меня не мог. Дариана берёт меня на пушку? Но зачем? Для чего?»

— Не могу знать, о чём вы ведёте речь, мадам. Всё. что я могу вам сказать, — что я Руслан Фатеев, личный номер такой-то, занимал должность командира отделения в пятом взводе пятой роты отдельного десантно-штурмового батальона «Танненберг» из состава Третьей десантной дивизии «Totenkopf». Выполнял задание командования по охране научной экспедиции, изучавшей некий артефакт нечеловеческого происхождения. Это всё, что я могу сказать вам, не нарушая присяги и оставаясь в рамках конвенций. Если у вас больше нет вопросов ко мне, прошу отвести меня к моим людям.

— Погоди, Руслан, — озабоченно сказал Кривошеев. — Ты хочешь сказать, что ты… не более чем простой штабс-ефрейтор имперской армии? Штабс-ефрейтор, считай, гитлеровского вермахта? Я правильно тебя понял? И мы, враги Империи, — враги тебе?

— Адольф Гитлер умер много-много лет тому назад. К нынешней императорской армии он не имеет никакого отношения, — по-уставному ответил я. Конечно, сам я при этом знал, что записанное в уставе — чистое вранье, иначе нынешний рейхсвер не копировал бы с такой маниакальностью организационную структуру вермахта.

— То есть мы, интернациональные бригады, для тебя враги, — медленно проговорила Дариана. — И ты пошёл в армию исключительно добровольно. И твой почтенный отец справедливо лишил тебя наследства…

— Мы-то полагали, что ты наш, — вдруг прямо сказал Кривошеев. — Что ты вступил в ряды… по заданию Центра. Что ты разведчик. Такой же, как… как и многие другие. Ты солгал нам, что не освобождал пленных. Там была твоя девушка, Дзамайте, ты узнал об этом и… То есть ты или нам не доверяешь, или на самом деле — враг. Не доверять нам — глупо. Мы в открытой войне с Империей. Мы уничтожаем имперцев всюду, где только можем. Мы стараемся, чтобы земля горела у них под ногами. Повсюду, на всех планетах. Пока они не уберутся к себе на Внутренние, оставив нас, Дальние Колонии, жить так, как мы считаем нужным. А мы считаем нужным объединиться в Демократическую Федерацию Человечества, дать людям свободу и…

— Погоди, Егор, — остановила его Дариана. — Признаться, я уже совсем ничего не понимаю. Почему ты лукавишь с нами, штабс-ефрейтор?

— Я не лукавлю, мадам. Я ответил на те вопросы, на которые обязан был ответить согласно конвенции. Что касается всего остального, могу лишь заявить ещё раз — никаких пленных я не освобождал. Я знал, что… Дзамайте находится среди них, но не предпринял никаких попыток освободить её или же остальных. Это есть моё последнее слово. Отведите меня к моим людям.

— Тебя отведут к твоим людям, штабс-ефрейтор, когда мы сочтём это необходимым, — прищурилась Дариана. — Тогда мне придётся ещё поспрашивать тебя. Раз уж ты решил прикинуться крутым имперским штабс-ефрейтором.

— Спрашивайте, мадам. Я не думаю, что вы сами захотите нарушать Женевскую, Гаагскую и прочие конвенции, поэтому не знаю, чем ещё смогу быть вам полезен.

Дариана и Кривошеев опять переглянулись. Словно никак не могли решиться на что-то.

— Разве что вы решите выменять нас на ваших, которых взяли на Сильвании, — прибавил я.

Оба моих собеседника молчали и занимались какими-то непонятными «переглядушками». Словно разом проглотили языки. Верно, я повёл себя совсем не так, как они этого ожидали.

— Сделаем ещё одну попытку, штабс-ефрейтор, — вдруг сказала Дариана. — Думаю, тебе будет интересно узнать, что Далия Дзамайте спаслась. Вместе со многими другими пленными. Если бы не твоя ретивость, штабс-ефрейтор, они спаслись бы все.

Я постарался сохранить каменное выражение лица. Здесь уже ничего не изменишь и не исправишь. А следовательно, и нечего давать волю эмоциям.

— Тебе даже всё равно, осталась ли Даля жива или нет? — испытующе осведомилась Дариана.

— Мадам, я не стану отвечать на эти вопросы. Вы, конечно, можете применить физическое насилие…

— Мы имеем полное моральное право его применить, — резко бросила командир Шестой интернациональной. — Империя не признаёт конвенций о гуманном обращении с пленными. Наших товарищей пытают. Тех, кто «не представляет интереса», просто уничтожают. Или, что ещё хуже, — продают Чужим. Это тоже для тебя новость, штабс-ефрейтор?

Я молчал. Пока меня не лупят арматурой и не прижигают сигаретами, буду отмалчиваться. Когда перейдут к пыткам, заговорю — чтобы они поверили каждому моему слову. Для этого придётся потерпеть.

— По глазам вижу, что не новость. И ты, русский, продолжаешь утверждать, что добровольно надел эту форму?

На это можно и ответить.

— Так точно, мадам.

— Ага. Значит, всё-таки до конца в молчанку решил не играть… Это радует. Что ещё скажешь, штабс-ефрейтор?

— Зависит от ваших вопросов, мадам.

Несколько мгновений они оба смотрели на меня. А потом как-то сразу, дружно махнули рукой и вызвали охрану. Каковая и препроводила меня в низкий, тёмный — но сухой и чистый блиндаж, где сидели остальные семнадцать моих товарищей по несчастью.