Машина времени шутит - Кейт Лаумер

На глаза мне попалась луна, которая, сторонясь моего гнева, проплывала мимо. Спокойный свет ее ровной поверхности рассердил меня, и я бросил в нее горсть камней, обильно усеяв ее оспинами. Я схватил планету Эдипус и бросил ее в Сатурн; я промахнулся, но она прошла очень близко, и ее разорвало. Большие куски скал перешли на орбиту Сатурна, а из пыли образовались кольца; некоторые кусочки достались Марсу, а остатки стали путешествовать вокруг Солнца.

Я счел это неплохим зрелищем и повернулся, чтобы пригласить зрителей повосхищаться им, но конечно же, никого не было.

— Вот почему трудно быть богом, — застонало мое Я. — Я мог бы создать группу простофиль, которые восхваляли бы меня, но что в этом хорошего? Человек жаждет ответного чувства от равного ему, черт побери!

Внезапно от всего этого я почувствовал себя больным и усталым. Казалось бы, располагая всей существующей властью, легко заставить события развиваться так, как тебе хочется, но не тут-то было. Часть трудностей заключалась в том, что в действительности я не знал, чего хочу, другая — в том, что я не знал, как добиться того, чего я хочу, когда я узнаю, чего не хочу, а третья заключалась в том, что, когда я получу то, что, как я думаю, мне хочется, оно окажется совсем не тем, чего бы мне хотелось. Слишком тяжело, слишком сложно быть богом. Намного легче быть просто Человеком. Возможности Человека ограничены, но существуют и границы Его ответственности.

— Вот что я должен иметь в виду, — сказал я сам себе. — Я всего лишь Человеческое Существо, вне зависимости от того, какие молнии я могу метать. Мне необходимо эволюционировать еще несколько сотен тысяч лет и тогда, может быть, я справлюсь с ролью Бога.

Я стоял — или плыл, или скользил — в середине оси ординат, это все, что осталось от моих трудов, и вспоминал Ван Ваука и Круглолицего и их грандиозные планы относительно меня. Они выглядели не столь зловещими, сколь жалкими. Я вспомнил Дисса, человека-ящерицу, каким испуганным он был в самый последний момент. Я вспомнил Сенатора, его трусость и его оправдания, и неожиданно он показался мне просто человеческим существом. А затем я подумал о себе, какую жалкую фигуру я представлял собой не как Бог, а как Человек.

— Ты выглядел вполне прилично, — сказал я самому себе, — до определенного момента. Ты хорошо держишься, когда проигрываешь, но ты паршивый победитель. Возможность исполнить любое желание — вот настоящая проблема. Успех — это вызов, который еще никто не принял. Потому что сколько бы ты ни выиграл, впереди всегда есть еще более значительные, сложные и трудные проблемы, и так всегда. Секрет не в Победе-На-Веки-Вечные, а в том, чтобы изо дня в день делать максимум возможного и помнить, что ты Человек, а не какой-то Бог, что для тебя нет и не будет легких ответов, а только вопросы, никаких поводов, а только причины, никаких «подразумевается», а только «понимается», никаких предназначений, и никакого доброго волшебника, улыбающегося сверху, и никаких костров, чтобы подгонять снизу, только Ты сам и то, чего Ты добьешься от встречи лицом к лицу с равным тебе.

Теперь я мог отдохнуть после всей проделанной мной работы.

38

Я открыл глаза, она сидела за столиком напротив меня.

— С вами все в порядке? — спросила она. — Вы выглядели так странно, один в зале. Я подумала, что вы, возможно, плохо себя чувствуете.

— Мне кажется, что я только что создал и разрушил Вселенную, — сказал я. — Или она создала и разрушила меня. А может быть, и то и другое. Не уходи. Есть одна деталь, которую я должен выяснить.

Я поднялся, прошел к двери и вошел через нее в кабинет Сенатора. Он посмотрел на меня и подарил мне улыбку, которая была такой же правдивой, как доска объявлений, и такой же откровенной.

— Ты пришел, — сказал он благородным голосом.

— Я отказываюсь от работы, — сказал я. — Я только хотел поставить вас в известность об этом.

Он казался обескураженным.

— Не может быть. Я рассчитывал на тебя.

— Этого не будет, — сказал я. — Пойдемте, я хочу кое-что показать вам.

Я подошел к большому, в рост человека, зеркалу, он неохотно встал рядом со мной, и я посмотрел на отражение: квадратный подбородок, костюм от личного портного, спокойный взгляд.

— Что вы видите? — спросил я.

— Ассенизатора-неудачника, — ответил я. — Все, что тебя просили сделать, — это прожить одну маленькую обычную жизнь. Сделал ли ты это? Нет. Ты удрал — или попытался удрать. Но это тебе не удалось. Ты участвуешь во всем этом, нравится тебе или нет. Поэтому лучше, если понравится.

Я повернулся, чтобы возразить, но в комнате я был один.

39

Я подошел к двери и открыл ее. Советник Ван Ваук сидел за длинным столом под спиральной люстрой и смотрел на меня.

— Видите ли, Бардел, — начал он, но я развернул газету, которую держал в руке, на странице с воскресным юмором и бросил ему под нос статью с заголовком «Флорин, — Стальной Человек».

— Он почти клюнул на это, — сказал я. — Но передумал.

— Тогда это означает…?

— Значит, надо обо всем забыть. Ничего не случилось.

— Ну, в таком случае, — сказал Ван Ваук и начал съеживаться. Он сократился до размеров обезьяны, мыши, домашней мухи и прекратил существование. Круглолицый тоже исчез, как и Человек-Птица и все остальные.

В коридоре я наткнулся на Трейта и Иридани.

— Вы уволены, — сказал я им. Они приподняли шляпы и молча испарились.

— Остаешься ты, — сказал я. — Что мы будем делать с тобой? Вопрос, казалось, эхом пробежал вдоль серых стен коридора, как будто его задал не я. Я попытался проследить, откуда он исходит, но стены превратились в серый туман, который окружил меня, на ощупь он был как серые занавески. Внезапно я устал, слишком устал, чтобы стоять. Я сел. Моя голова отяжелела. Я крепко стиснул ее двумя руками, повернул на 180 градусов и снял…

40

Я сидел за своим столом, держа в руках странный, изготовленный в виде спирали, прибор.

— Итак, — сказал помощник Советника по науке. — Что же?

— На какое-то мгновение мне показалось, что вы выглядите немного странно, — чопорно произнес Шеф администрации и почти позволил улыбке нарушить строгость своего маленького круглого лица.

— Как я и ожидал, — сказал Советник по науке, и уголки его рта изогнулись книзу. Они были похожи на линию, нарисованную на тарелке со свиным салом.

Я встал, подошел к окну и посмотрел на Пенсильвания-авеню, цветущие вишни и памятник Вашингтону. Я мысленно пожелал, чтобы он превратился в жареный пирожок, но ничего не произошло. Был влажный полдень, город был жарким и грязным и полным беспокойства, как и я сам. Я повернулся и посмотрел на ожидающих меня людей, влиятельных людей, занятых мировыми проблемами и своей ролью в их разрешении.