КФ, ИЛИ «КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!» (Антология 2008) - Антон Первушин

— Конечно, конечно! — сказала Мэри, обменявшись взглядами с Красновым и Шведовым. — Мы рады вам, господин профессор, а я просто в восторге оттого, что на «Галилее» стало больше еще одним ученым. За что, собственно, вы не любите, Виктор Павлович, господина Лессинга?

— Это мой заклятый враг.

Лессинг расхохотался:

— Неужели вы это серьезно говорите, Виктор Павлович? Этого я, признаться, уж не ожидал. Какой же я вам враг, Виктор Павлович? И не грех вам при других так называть старого друга и сослуживца? Могут подумать, что у нас с вами в самом деле есть какие-то старые счеты. А разве я вам сделал что-нибудь дурное?

— Дурное? Дурное? — горячился Русаков. — А кто постоянно издевался надо мной и в профессорской и на заседаниях физико-математического общества? Это вы забыли?

— Ну а еще?

— Еще, еще? А помните, Иван Иванович, как однажды мы с вами были экзаменаторами на полукурсовых испытаниях и я хотел уйти с экзамена, а вы меня не пустили? Я забыл галстук надеть, а вы говорите, что я не имею права уйти, что я на службе; а студенты смеются…

— Ну, господа, теперь судите меня с Виктором Павловичем! — сказал Лессинг, обращаясь к остальным.

— Какой же вы злюка, Виктор Павлович! — вскрикнула Мэри. — И не стыдно вам сердиться из-за таких пустяков?

— Да разве Виктор Павлович действительно сердится! — сказал Лессинг. — Мы с ним большие приятели, а он только хотел перещеголять меня научными исследованиями. Ну, что ж, я признаю свое поражение. По рукам, Виктор Павлович! Да как бы вы были-то без меня? Мы с вами вдвоем ведь целый факультет; на Земле в нашем университете осталась одна мелочь.

— Это правда, это правда!

— Так не будете на меня дуться?

— Как, господа, тут быть? — обратился Русаков к остальным. — Что мне делать с Лессингом?

— Поблагодарить за компанию! — сказал Шведов.

— И предложить кресло гостю! — прибавил Краснов, придвигая Лессингу кресло.

Лессинг улыбнулся и сел.

— Так, значит, это электричество шнырнуло нас на Марс? Когда же эта машина нас доставит к месту?

— Пятого апреля будущего года, — ответила Мэри.

— К этому времени я обещал ректору возвратиться из командировки — медиков экзаменовать. А тут вот какая оказия вышла…

— Но где же нам вас поместить, господин профессор? — спросила Мэри.

— Это где я спать-то буду?

— Да, у нас только четыре комнатки.

— Так мы с Виктором Павловичем в одной будем жить, а заниматься я буду сюда приходить. Он пусть у себя занимается, а то здесь он беспорядку наделает; а я вот на этом столе буду работать. Спать будем вместе. Койки все широкие. Я лазил смотреть.

— Это вы, Шведов, выдумали этот снаряд?

— Нет, Николай Александрович Краснов, — отвечал Шведов, — он у нас мастер на все руки.

— Николай Александрович все знает! — заявила Мэри. — Он даже взял какой-то интеграл, которого и сам Виктор Павлович не решил.

— Вот как!

— И зачем это Лессингу рассказывать? — напустился Русаков на Мэри. — Болтает без толку!.. А Лессинг станет опять смеяться!

— Нет, это очень интересно. Как так профессор Русаков не мог взять интеграла! — пристал Лессинг.

— Вы его тоже не возьмете.

— А может быть, возьму.

— А ну, делайте!

Русаков вынул из кармана клочок бумаги и, написав на нем интеграл, подал Лессингу. Тот посмотрел и сел к столу.

— Не возьмет, не возьмет! — суетился Русаков. — Он плохо знает интегральное исчисление, ему нужно еще простую алгебру повторить… Ну что, что? Решили? А еще председатель математического общества!

— Вы не мешайте мне, Виктор Павлович! Я лучше пойду в вашу комнату. Какая там ваша?

— Там моя шапка лежит.

— Ну, где я буду искать по всем комнатам вашу шапку?

— Пойдемте, господин профессор, я вам покажу, — предложила Мэри.

— Идемте. Вы, барышня, что же, вероятно, вторая Ковалевская?

— О нет! Я совсем не знаю математики.

Они поднялись вверх.

Не прошло и десяти минуть после ухода Лессинга из залы, как он снова возвратился и, улыбаясь, подал Русакову исписанный листок бумаги со словами:

— Это вот как берется, Виктор Павлович!

Русаков был убит. Лессинг взял интеграл совершенно тем же приемом, как решил его четыре года тому назад сам Краснов. Русаков сконфузился.

— Ну что ж, что ж! — бормотал он. — Хорошо, делает вам честь… У меня тогда голова была не свежа, я плохо соображал… А Иван Иванович сразу понял суть дела.

— Нет, Виктор Павлович, суть дела понял только Краснов, а мы с вами оба лишь школьники, а не профессора. Я так же, как и вы, считал интеграл эллиптическим, пока не прочел его решение в вашей книжечке.

С этими словами Лессинг подал Русакову его потерянную записную книжечку с вычислениями.

— Где вы ее взяли? — изумился тот. — Так это вы стащили у меня этот важный документ?

— Я не стащил, а только поднял на улице. Разве я виноват, что вы разбрасываете по тротуарам такие заметки? Во всяком случае, я вам очень благодарен, Виктор Павлович: благодаря вашей способности терять ценные бумаги я получил возможность отправиться на Марс. Когда я рассмотрел эти заметки, я вскрикнул от изумления: такие там были поразительные выводы по механике! Я тогда целую ночь не спал, потому что не мог оторваться от ваших вычислений. Возможность посетить Марс, без сомнения, должна поразить каждого мыслящего человека.

— Как же вы могли догадаться, что дело идет именно о Марсе? В моей книжечке ни слова об этом не говорится, стоят лишь одни голые вычисления.

— Да ведь я тоже математик, Виктор Павлович! Для меня не требовалось никаких пояснительных надписей. Все написано в самых вычислениях.

— Все-таки не понимаю, не понимаю…

— Да ведь расстояние от Марса до Земли во время его оппозиции было у вас выставлено? Масса Марса была дана? В формуле живых сил данные Марса и Земли были помечены? В задаче о трех телах массы и взаимные расстояния Солнца, Земли и Марса были выписаны? Согласитесь, что этого для меня было вполне достаточно, чтобы понять, о чем идет речь.

— Конечно, — подтвердил Краснов. — Ах, Виктор Павлович, Виктор Павлович, как вы неосторожны!

— Виктор Павлович был настолько любезен, — продолжал Лессинг, — что даже выписал в своей книжечке адрес доктора Гаукинса на Риджент-стрит. Словом, все складывалось так, как будто сам Виктор Павлович приглашал меня сопутствовать ему в путешествии на Марс. Заметьте, господа, что почерк Виктора Павловича я прекрасно знаю, а потому сразу понял, кто автор найденных мною заметок.

Русаков при этих словах даже подпрыгнул.

— Вот скандал, вот скандал! Ну и вляпался же я! — проговорил он.

— Конечно, в следующую же ночь я был на Риджент-стрит, увидел в освещенное окно Виктора Павловича и потихоньку осмотрел ваши сооружения. Я знал, что Виктор Павлович на меня дуется, а потому решил добиться возможности посетить Марс хитростью… Если бы вы знали, господа, сколько за это время я перенес страха и волнений! Каково это ординарному профессору, доктору физики, лазить впотьмах, подобно вору, прислушиваясь к каждому шороху! Прошлую ночь я дежурил на улице часов пять, пока вы не улеглись спать, и я мог незаметно прокрасться на судно. Нужные вещи я раньше перенес…

— Мы рады вам, господин профессор, — сказала Мэри, — но только я, как хозяйка, наперед вам заявляю, чтобы вы не смели больше обижать Виктора Павловича, а то вам достанется от меня… Я уж вам придумаю какое-нибудь наказание. Вообще, господа, я вам объявляю, что я заведу на «Галилее» строгий порядок и субординацию. А то ведь вы все — математики: если вас не держать в ежовых рукавицах, то тут беспорядков не оберешься.

— При чем здесь слово «математики»? — спросил Лессинг.

— Математики — взрослые дети. Вам лишь бы интегрировать, а там вы и спать и есть забудете. Вот, например, никто не вспомнит, что мы еще ничего не ели. Пора обедать. Кто мне пойдет помогать?

Вызвался Шведов и вместе с Мэри отправился вниз. Через полчаса стол был накрыт на пять приборов, и начался первый обед в пространстве за пределами земной атмосферы.

Жизнь путешественников с первых же дней вошла в нормальную колею. Русаков, конечно, сидел над своими математическими работами. Краснов большую часть времени проводил с Лессингом, разъясняя профессору подробности своих сооружений и возбуждая по этому поводу различные научные вопросы. Шведов постоянно находился в комнате Мэри: молодые люди затянули любовную канитель, хотя этого пока еще никто не замечал, потому что ученые, устремляясь в мыслях к пределам бесконечности, обыкновенно не видят ничего у себя под носом. Русаков однажды, совершенно, впрочем, случайно и без всякой задней мысли, сконфузил нашу парочку и заставил Шведова потупить глаза. Как-то за обедом профессор выпалил вдруг такую фразу: