Маска времени - Мариус Габриэль

– Есть грибы, которые способны свести с ума. Если их часто есть, то начнутся видения и не заметишь, как, подобно ведьме, начнешь танцевать голой в глухом лесу.

– Я предупреждал вас, что для Дэвида вы только развлечение, и ничего больше. Сейчас, Кандида, вы сами видите, что так оно и есть на самом деле.

– Нет. Я верю Дэвиду. Верю…

– Глупо.

– Ненавижу. Стоило мне прийти помочь и вот…

– И я хочу помочь вам, – сказал Джозеф неожиданно мягко и наклонился вперед. – Вы ведь умная женщина, но жизненного опыта еще не хватает. В Дэвида Годболда вы влюбились не как в реального человека, а как в воплощение своей мечты.

– Прекратите. Прекратите сейчас же, Джозеф, – не выдержала Кандида.

– Настала пора посмотреть правде прямо в глаза. Вы должны понять, что Дэвид очень скоро бросит вас. И если вы не успеете одуматься, то только потратите свои лучшие годы на ожидание его возвращения, которого никогда не будет.

– Нет. Он вернется. Он обязательно вернется.

– Никогда. Дэвид воспользовался вами, когда это ему было необходимо, но он забудет вас тут же, как только покинет ваши края.

Кандида еле сдержала себя, чтобы не запустить тарелкой в голову Джозефу. Только его властный взгляд остановил девушку в последний момент, и она бросила недоеденные грибы прямо в огонь, и они зашипели на раскаленных углях.

– Браво, – иронично заметил Джозеф. – Наконец-то Кандида повела себя как взрослая женщина.

– Почему вы мне все это говорите?

– Вы сами знаете почему.

– Потому что думаете, будто любите меня? Но кто из нас тогда больший мечтатель. Джозеф, вы или я?

Американец начал молча выскребать остатки еды из тарелки. Кандида еще раз окинула взглядом голые каменные стены. Находиться в башне было делом необычным. Странно было даже представить себе, что за толстыми каменными стенами уже нет ни других комнат, ни людей, ни мебели, а только пустой морозный воздух – и больше ничего.

– А что вы знаете о любви, Джозеф? – после долгого молчания вновь спросила Кандида. – Вам пришлось оставить женщину в Америке?

– Да, пришлось.

Что-то необычное в голосе американца заставило Кандиду быстро взглянуть на него.

– Как ее звали?

– Мэриан.

– Вы любили ее?

– Мы были помолвлены.

– Были. А сейчас уже нет?

– Нет. Она написала мне в лагерь военнопленных, что вышла замуж за другого.

– Нельзя было так поступать. Нельзя.

– По крайней мере, она была со мной честна.

– Ваша Мэриан была хороша собой?

– Очень.

– Вот отчего вы такой циник. Она разбила ваше сердце.

– Сердца она мне не разбила, но гордость задела. Но я понял, что вряд ли по-настоящему любил эту женщину, иначе я бы не отправился добровольцем воевать в Европу. А потом я влюбился в другую.

– И что? Она действительно была у вас единственной?

– Конечно, Кандида. Почему это вас удивляет?

– Мне казалось, что мужчины…

– Продолжайте, продолжайте.

– У Дэвида, например, есть немалый опыт по этой части.

– Конечно, он спал по крайней мере с сотней шлюх, которым не дал ни цента. Я же имею в виду совсем другое.

И Кандида вдруг ощутила, что ее мир, который еще совсем недавно казался таким надежным, вдруг начал рассыпаться на части и в один миг от него не осталось почти ничего:

– Так значит, я всего лишь последняя из шлюх Дэвида?

Джозеф выпрямился во весь рост и произнес:

– Вы слишком задержались. Я провожу вас до дому.

– Не надо.

– Но я хочу. Пойдемте.

Небо вновь почернело, и дорога назад стала намного труднее. Кандида брела рядом с Джозефом, унылая и молчаливая. Печаль непреодолимой тяжестью легла на сердце, и стало даже труднее дышать.

Их очень скоро поглотил молчаливый лес, и, пока они брели по лесной тропинке, неожиданно хруст валежника привлек внимание Джозефа и Кандиды.

– Что это? – испуганно спросила девушка.

– Не знаю.

Джозеф начал напряженно вглядываться в ту сторону, откуда донесся до них странный звук.

И вдруг раздался страшный треск, Кандида не выдержала и закричала что есть сил, схватившись за Джозефа обеими руками. А на тропинке неожиданно появился огромный красавец-олень. Это было величественное и гордое животное, и на голове у него уже появились весенние рога, слегка покрытые пушком. Олень стоял и смотрел на мужчину и женщину дикими невинными глазами. Казалось, этому не будет конца. А затем он неожиданно помчался вдоль лесной тропинки, и стук его копыт по мягкому грунту вторил стуку их сердец.

Кандида как завороженная смотрела вслед удалявшемуся оленю. Она начала приходить в себя, но по-прежнему держалась за стоящего рядом Джозефа. Он медленно повернулся и внимательно посмотрел на девушку. И вдруг Кандида поняла, насколько все-таки красив ее спутник. В нем была та же стройность и несгибаемая сила, что и в олене, который неожиданно появился на лесной опушке. Казалось, только слепой мог не заметить этого.

Сердце Кандиды предательски забилось в груди. Перед глазами у нее все поплыло, и какая-то темная, неведомая сила овладела девушкой. Был ли в этом виноват только Джозеф, или нечто странное происходило сейчас в таинственном лесу и в душе Кандиды, сказать было трудно.

Почти теряя сознание, она подалась немного вперед. Еле уловимое, слабое движение, но самой Кандиде показалось, будто она начала медленно падать в пустоту, в пропасть, которая разделяла их с Джозефом.

Затем она ощутила, как его руки коснулись ее тела:

– Джозеф! Джозеф! – прошептала она, не в состоянии унять начавшуюся дрожь.

Она прижалась к американцу, но пропасть не закрыла страшного зева. Джозеф обнимал Кандиду и нежно гладил ее по волосам. Ужас отступил немного. Кандида подняла голову и посмотрела в глаза американцу. Джозеф улыбнулся ей откуда-то сверху:

– Пойдемте. У нас долгий путь.

4

МАРТ 1944

Несмотря ни на что, Дэвид и Кандида продолжали встречаться на чердаке хлева, на сеновале.

Кандида боялась, что в любую минуту их могут обнаружить родители, да и присутствие Дэвида перестало быть тайной. Это придавало каждому их свиданию привкус греха и вины. Чем дальше, тем больше любовники отдалялись друг от друга. Теперь ничего, кроме секса, их не связывало. Кандида уже не испытывала наслаждения от физической стороны любви, хотя хорошо понимала, что это то единственное, что хоть как-то сближает ее и Дэвида.

А Дэвид продолжал рассуждать о своем бегстве отсюда, о планах перейти Альпы или уйти туда, где союзные войска воевали с фашистами. Он надеялся благополучно достичь линии фронта. Но в этих рассуждениях по-прежнему не чувствовалось настоящей решимости или здравого смысла. В марте неожиданно выпало столько снега, что побег стал невозможен.

Даже секс не мог поднять настроения Дэвида. Наоборот, он казался после этого еще более угрюмым, чем прежде. В последние дни Дэвид даже не целовал Кандиду во время полового акта, а только старался как можно глубже войти в ее тело. Иногда ей казалось, будто она туша под ножом мясника. Она по-прежнему подчинялась, но со все большим чувством обиды.

Кандида не заботилась о том, чтобы притворяться счастливой, просто терпела Дэвида, прекрасно понимая теперь, что те слова, которые он бормотал по-английски, – далеко не выражение добрых и нежных чувств.

Сначала Кандида испытывала чувство вины за свою невольную холодность. Почему, в самом деле, она не могла наслаждаться телом Дэвида, как он наслаждался ее телом? Ей даже казалось, что это предательство. Но постепенно Кандида стала понимать, что во всем виноват только Дэвид.

– В тюрьме было бы лучше, чем здесь, – часто повторял он, затягиваясь сигаретой. – Господи, да где угодно было бы лучше, чем здесь.

Это стало постоянной темой разговоров. Кандида давно поняла, что возражать бесполезно. Втайне она надеялась, что это только настроение, которое вот-вот должно пройти, не оставив следа.

А в памяти между тем постоянно всплывал образ Джозефа и мельчайшие детали их последней встречи.

– Дэвид, а ты занимался любовью со многими женщинами?

– О, я думаю, их было несколько дюжин. А ты что, ревнуешь?

– Нисколько.

– Хочешь узнать, были ли они лучше, чем ты?

– Нет, – ответила Кандида, не обращая внимания на иронию, – просто хотелось узнать, какого сорта были эти женщины.

– Всех сортов. Блондинки, брюнетки, с большими грудями, маленькими грудями, с упругой попой, с рыхлой попой.

– Они принадлежали к твоим знакомым, которых ты встречал на балах и званых вечерах?

– Шутишь? На рауте легче закадрить мраморную статую, чем женщину, не считая, конечно, одного-двух редких случаев.

Одна из кошек, как обычно, оказалась поблизости. Вытянув лапки, она не отрываясь смотрела своими зелеными глазами на двух любовников.

– Тогда кто же были эти женщины? Те, с кем ты обычно занимался любовью.

– В основном – шлюхи, – сказал он с некоторым вызовом.