Мираж - Владимир Рынкевич

   — Плана нет — он же только что переехал в Париж. У меня пока есть идея. Я хочу, чтобы это было не просто убийство из-за угла, а нечто вроде процесса с заранее известным приговором. Хочу выслушать его и понять. Поэтому спланируем похищение, отвезём в тайное место. Вот так. А теперь давай вычислять, чьё дело более серьёзное.

   — В этой комнате мы только что говорили об убийстве, и я не могу здесь же открывать тайны своей души, говорить совсем о другом, о человеческом.

   — Время — вечер. Имеем право отдыхать.

Они шли сквозь лиловые парижские сумерки, местами уже пробитые весёлым светом фонарей. Вокруг смеялись, целовались, пели, пили вино и кофе. Высоко над головами вознёсся плакат: «Голосуйте за левый блок Эррио!»

   — Что ж, начинай, Максим.

   — Только не надо шутить. Мы с Зиной решили обвенчаться.

   — Да. Над этим шутить нельзя. И я вообще ничего не скажу по этому поводу. Не буду ни отговаривать, ни поддерживать. Такие серьёзные жизненные проблемы человек решает сам.

   — Я этого и не жду от тебя. Я хочу попросить, чтобы ты своим авторитетом в агентстве как-нибудь повлиял на Мохова, Шигарина, других. Я всё о ней знаю. Мы много говорили с ней. Она понимает, что брак — это её долг перед Богом и людьми. Хочет идти со мной под венец и быть матерью моих детей. Но мать помешала любящим соединиться, то и здесь могут всё разрушить разговорами.

   — Всё сделаю, Максим. Будет настоящая хорошая свадьба.

На другой день Леонтий, улучив момент, от души поздравил Зину, но всё же позволил себе спросить:

   — Ты собираешься рожать? Почему же раньше не рожала?

   — Если б, будет кончать с каждым клиентом, то ей надо бросать работу, а в Париже вообще рожают только по заказу. Европейская техника.

3

Каждое утро в 9 часов к его дому подъезжало такси. Всегда разные машины, разные шофёры, но всегда шофёры — бывшие офицеры-галлиполийцы.

Он ехал в свою канцелярию на Рю де Карм, где в скромном доме на 2 этаже все уже были на местах: начальник канцелярии князь Трубецкой, помощник по секретной работе полковник Зайцов и секретарь поручик Кривский. В кабинете на столе все необходимые бумаги, в отдельной папке срочные, а секретные приносил Зайцов.

На календаре чёрным карандашом: 12.00. И обведено многозначительным кружком.

   — Сегодня особый день, — сказал Кутепов, приветствуя Зайцова. — И солнце светит ярче и веселее.

   — Чем же этот день особый, Александр Павлович?

   — Неужели вы забыли, Арсений Александрович? По сути, вы сегодня главное действующее лицо. Мы же впервые отправляем отсюда своего проходника в Россию. Он придёт в двенадцать ноль-ноль.

   — Конечно, я об этом не забыл. Даже обдумывал, не сделать ли это как-то более конспиративно. Может быть, в другом месте, чтобы только мы с вами знали?

   — Нет, Арсений Александрович. Нас в нашей канцелярии, в нашей воинской части четверо, и каждый верит в каждого. Излишняя секретность среди своих иногда оскорбляет и даже может спровоцировать человека перейти в другой лагерь.

До 12 Кутепов смотрел почту. Секретное письмо из Москвы:

«Дорогой дядя! Мы расширяем свою деятельность и круг доверенных лиц. Недавно удачно провели экспроприацию районного отделения Госбанка. Поэтому у нас сейчас есть деньги на расходы по поездкам. Главная работа — мой почтовый ящик для связи. Несмотря на все мои доводы, Фёдоров против террора. Считает, что после смерти Ленина главное — это подготовка к перевороту. Собирается в Париж к Великому князю для разработки конкретного плана. Поедем вместе с военным руководителем «Треста» генералом Потаповым Николаем Михайловичем. Постарайтесь встретиться с ними. Мы получили новые документы: Я — Березовская, Георгий Николаевич — Карпов. Мы официально обвенчались. На свадьбе присутствовал ваш проходник Мукалов, Фёдоров был посаженным отцом. Ждём новых инструкций. Хорошо бы взяться за оружие.

Мария, Георгий».

Большой пакет от Врангеля — проект Положения о «Русском общевоинском союзе» с четырьмя территориальными отделениями — западноевропейским, среднеевропейским, прибалтийским и балканским. Здесь же и проект бюджета Союза. Спешит барон — спешит уцепиться хоть за что-то, пока не исчезла фактически уже несуществующая армия, перешедшая на трудовое положение. Конечно, он метит в председатели нового Союза. Где-нибудь, но обязательно первым, главным. Пусть тешит баронское самолюбие. Все его затеи — не работа на новую Россию, а политиканство. Генерал Кутепов как сражался с 17-го года, так и сегодня борется за возрождение России.

12.00. Вот и его воин — «кутеповец», как стали говорить. Поручик Михеев. Поручик!

Самое героическое военное звание в Белой армии. Это они, поручики, составили костяк небольшой воинской группы, названной Добровольческой армией и проделавшей Ледяной поход, с которого всё началось. Они и были настоящими добровольцами — на них не висела вина за грехи старой армии, они не восставали против неожиданной советской власти, их не держали в Быховской или Бердичевской тюрьмах, грозя расстрелом, — они хотели, чтобы Россия осталась такой, какой была, когда они родились. Это они шли в атаку, как на параде, во весь рост, шли на пулемёты, без выстрела, держа винтовки наперевес. Кубанские походы, Ростов, Харьков, Орел, отступление до Новороссийска... Почти все они остались лежать там, в кубанских и украинских степях. Какая Россия снится им, убитым? Со звоном Московских колоколов? С Царскосельскими парадами? С заросшим прудом в разорённом имении?

Начинается новый этап борьбы, и вновь первыми идут поручики. Вот и Михеев — настоящий молодой русский богатырь с застенчивой улыбкой. Такие стесняются своей силы. Не любят выделяться из общей массы.

Пришёл уже готовый сесть в поезд: солдатский ранец на спине, небольшой чемодан, простая прочная одежда. С ним уже был подробный инструктаж о маршрутах, пограничных окнах, явках. Теперь только напутствие и секретное поручение.

Зайцов в последний раз проверял документы поручика, Кутепов говорил:

   — Вы идёте первый раз, и не надо думать о своём поступке как о подвиге.

   — Ноя так не думаю, ваше превосходительство.

   — Хорошо. Тем более что сейчас у нас налажены отношения с «Трестом», и он пока бережёт наших людей. К сожалению, «Трест» категорически против террора, а поскольку в России они для нас пока гостеприимные хозяева, мы вынуждены подчиниться:

   — Почему они против террора, ваше превосходительство?

   — Называйте меня Александром Павловичем.

   — Они боятся, Александр Павлович?

   — Может, и боятся, но объясняют свою позицию тем, что сейчас, после смерти Ленина, надо срочно готовить и совершать переворот, а террор может отвлечь, нарушить конспирацию и прочее. Но у нас с Арсением Александровичем и у Марии Владиславовны Захарченко другие взгляды. Мы считаем, что террор необходим. Это сигнал! Напоминание о нас и нашим друзьям, и нашим врагам. Поэтому сегодня мы даём вам особое секретное поручение. Лишних бумаг в нашем деле не надо разводить — запомните так. Найдите возможность переговорить с Захарченко наедине. Передайте ей лично от меня горячий привет и пожелание удачи в её опасном деле. Передайте ей, что она — моя личная представительница в России, ей обязаны подчиняться все наши люди, которые направлены мною туда. На словах пусть соглашается с этим Фёдоровым-Якушевым, а на деле пусть проявляет инициативу. Если есть возможность взорвать здание ГПУ или какого-нибудь Совета, бросить бомбу в зал съезда коммунистов, это обязательно надо делать, не спрашивая «Трест». Этот Якушев считает себя вождём русского подполья. По крайней мере ведёт себя как вождь. Я смотрел его дело. Обыкновенный холуй с интеллигентной внешностью. В старой России преподавал в лицее и холуйствовал перед родителями своих учеников, чем и двигал свою карьеру. Теперь перед советской властью холуйствует — высокую должность занимает — консультант при народном комиссаре. В командировку за границу ездит. А может, и перед ГПУ холуйствует — мы пока не знаем. Пока будем его использовать. Мы его, а не он нас.

Зайцов ещё раз просмотрел все документы, сказал, что всё в порядке. И даже «советские» документы можно без опасения предъявлять на той стороне — всё сделано по последним правилам.

   — Всё же, Саша, обязательно посоветуйтесь с Марией и о документах, и вообще обо всём, — сказал Кутепов. — Для начала ваша главная задача — присмотреться, прислушаться. И самому говорить, если нет опасности. Пусть народ не думает, что мы хотим какой-то реставрации. Мы обязательно учтём после переворота сдвиги, которые революция произвела в жизни русского народа. Будут всемерно приняты во внимание интересы крестьян и рабочих.