Твои, Отечество, сыны - Александр Родимцев

Фашисты снова и снова пытались разбомбить свои склады с боеприпасами, захваченными нами в боях за Перемогу. Что ж, можно было понять их обозленность: снаряды и мины, сделанные где-то на заводах Рура немецкими мастерами, теперь громили немецких вояк!

Из штаба Ивана Аникеевича Самчука я попытался связаться с другими полками. Это не удалось, да и понятно: при таком артиллерийском обстреле проводная связь была порвана снарядами и бомбами.

Я крепко пожал Самчуку руку, слегка обнял его за плечи:

— Держись, Ваня… Бей, Ваня, фашистов по-гвардейски! А в прочность обороны твоего полка я верю!

Умница мой Малышка, с места рванул галопом и через несколько минут донес меня на мой наблюдательный пункт.

Обстановка на нашем участке фронта складывалась довольно тяжелая. Гвардейцы дрались отчаянно и беззаветно, сдерживая натиск превосходящих сил противника. С утра и до этого часа они подбили 43 вражеских танка.

Машины чернели на поле боя в разных положениях, то вздымаясь над окопом, то повиснув на кромке оврага, то зарывшись у дороги в кювет.

Особенно ожесточенный бой шел в районе расположения полка Ивана Павловича Елина. Я решил побывать и в этом полку. Примерно к 16 часам дуэль между нашими и фашистскими танкистами перед обороной полка Самчука стала стихать: не достигнув никаких результатов, немцы отказались от лобовых атак… Но гвардейцы Елина с огромным напряжением сил отбивали повторные атаки их танков и мотопехоты.

Ивана Павловича я встретил в центре села Перемога. Он шел со своим комиссаром Олегом Кокушкиным на новый командный пункт, восточнее этого населенного пункта.

— Нет, братцы, — сказал я им, — место вашего командного пункта следует расположить в северной части Перемоги. Во-первых, удобнее руководить подразделениями. Во-вторых, Самчуку не будет «скучно»: он будет чувствовать ваше плечо, и вы на него в трудную минуту сможете опереться…

Елин посмотрел на меня:

— А ведь это верно, Александр Ильич!..

У меня не было ни минуты времени, чтобы вдаваться в подробности обстановки и обсуждать их сейчас. Я знал, что полк Филиппа Алексеевича ведет неравный и очень тяжелый бой.

Славный Малышка будто понимал мои заботы: только я тронул повод, он помчал на наблюдательный пункт.

Встретил меня полковник Барбин. Обычно спокойный, уравновешенный, сейчас он был заметно взволнован:

— Товарищ полковник… Основная группировка противника, обойдя правый фланг артиллерийского полка Клягина, двинулась в направлении населенного пункта Терновая. Таким образом, полк Трофимова с двумя артиллерийскими батареями отрезан от частей дивизии. Связи с полком нет…

Я вбежал в блиндаж, схватил телефонную трубку… Будто пытаясь помешать, рядом с блиндажом разорвался артиллерийский снаряд. Меня осыпала глина и пыль, и то ли камешек, то ли комок земли больно ударил по руке. Ответил мне начальник связи дивизии Костюрин.

— Да, товарищ полковник, связь вашего наблюдательного пункта с полками восстановлена, кроме полка Трофимова…

— Именно с ним необходимо связаться. И связаться немедленно. А сейчас дайте Борисова…

Владимир Александрович доложил, что 57-я танковая бригада вместе с 90-й танковой бригадой ведут бой. Он сказал, что только что ему звонил командующий армией и требовал принять все меры, чтобы не пропустить фашистские танки через боевые порядки дивизии.

— Мы это и делаем, Владимир Александрович!.. Танки врага пройдут только через трупы гвардейцев…

— Зачем же так мрачно, Александр Ильич? Гвардейцы будут жить!..

Снова позвонил Костюрин. Он сообщил, что пять наших танков КВ с ротой десантников, посланные еще утром на перехват отходившей части противника, не вернулись. Посланный к ним для связи танк Т-34 тоже не вернулся. Наш летчик-наблюдатель видел, что в тылу противника, на дороге от Михайловки-1 шел танковый бой. Много танков горело… Очевидно, наши отважные танкисты и десант погибли в неравном бою.

Наш разговор с Костюриным прервал офицер связи:

— Товарищ полковник, к нам бежит радистка Кулешова. Значит, что-то случилось.

Я оглянулся: открытой поляной, поминутно «кланяясь» разрывам снарядов и мин, бежала девушка… Вот она упала, вся осыпанная землей, поднялась, снова упала.

— Товарищ полковник, — хрипло выговорила она, пересиливая одышку, — связь с 34-м гвардейским полком восстановлена. Радиосвязь… Примите радиограмму от товарища Трофимова…

Я взял из ее рук смятый клочок бумаги, прочитал:

«Гвардейцы и штаб полка в окружении. Ведем лесной бой с противником… Прошу разрешения на отход. Трофимов».

Я сунул радиограмму в карман, подбежал к радиостанции, взял микрофонную трубку, нажал кнопку.

— У аппарата Родимцев… Как слышите?

Знакомый голос отозвался устало:

— Слышу хорошо. У аппарата Трофимов…

Он повторил те самые сведения, которые я уже знал из радиограммы.

— Послушайте, Филипп Алексеевич, — прервал я его, — ведь вы бывалый командир, а затеваете непозволительные вещи! Что значит отходить? Это значит облегчить задачу врага: вот, мы вышли из лесу, стреляйте! Нет, ни в коем случае отходить нельзя, нужно использовать все, до последнего патрона. Только сегодня вечером я дам команду на отход…

— Автоматчики противника в пятидесяти метрах от штаба полка… Офицеры штаба ведут бой…

Радиосвязь прекратилась. Я попытался снова связаться с Трофимовым, но его позывной не отвечал.

Невероятной тяжестью усталость легла на мои плечи. Я тихонько отпустил кнопку, положил на столик микрофон, посмотрел на девчат-радисток. Казалось, они ждали какого-то моего слова. Я ничего не сказал им и вышел из машины.

Неторопливо шагая на свой наблюдательный пункт, я думал о том, что происходило в эти минуты в полку и в штабе Трофимова. Возможно, положение действительно безвыходное, и он был вынужден бросить микрофонную трубку и схватить автомат?.. Много дум пронеслось у меня в эти минуты. Однако я отлично знал Филиппа Алексеевича Трофимова как офицера высокой отваги, коммуниста, человека, не ведающего страха в борьбе, знал его комиссара Данилова, начальника штаба Попова и других офицеров полка и воинов, которые еще в боях за Тим и под городом Щигры, находясь в исключительно сложной обстановке, никогда не терялись. Как тягостно было сознавать, что в эти решающие минуты я не имел возможности оказать им какую-нибудь помощь!.. Оставалась единственная надежда, что с наступлением темной весенней ночи остатки 34-го гвардейского полка смогут относительно спокойно выйти из леса…