Игра Джеральда - Стивен Кинг

Джесси остановилась, постукивая указательным пальцем по зубам «тщательно обдумывая слова. Она сделала глубокую затяжку, а затем продолжила:

…побочный благотворительный эффект. Брендон был рядом со мной во время всех допросов полиции, записывая показания на магнитофон. Он вежливо, но неумолимо напоминал всем присутствующим — включая стенографисток и сиделок, — что каждый, разгласивший сенсационные подробности дела, столкнется с репрессивными мерами огромной юридической фирмы. Видимо, Брендон повлиял на них так же, как и на меня, потому что никто из посвященных никогда даже не разговаривал с журналистами. Самые ужасные и неприятные допросы велись в течение трех дней, проведенных мною в реабилитационной палате, когда меня накачивали кровью и физраствором через пластмассовые трубочки.

Доклады полицейских, отражавшие эти допросы, были настолько странными, что вообще непонятно, как они стали правдоподобными, когда впервые появились на страницах газет. Хочешь узнать, что говорилось в их записях? Ладно, послушай:

„Мы решили провести денек в нашем загородном доме в западной части штата Мэн. После занятий сексом мы вместе принимали душ. Джеральд вышел из-под душа раньше, а я решила помыть голову. Он пожаловался на то, что у него пучит живот, возможно, из-за тех сэндвичей, которые мы съели по дороге из Портленда, и спросил, есть ли в доме какие-нибудь таблетки. Я сказала, что не знаю, но если и есть, то они лежат на шифоньере или на полочке над кроватью. А минуты через три или четыре, когда я ополаскивала голову, я услышала крик Джеральда. Крик свидетельствовал о сердечном приступе. За ним последовал глухой удар — звук падающего на пол тела. Я выскочила из душа, и, когда вбежала в спальню, у меня подкосились ноги. Падая, я ударилась головой об угол шифоньера и потеряла сознание“.

Согласно этой версии, придуманной совместно мистером Милхероном и миссис Белингейм — и с энтузиазмом принятой и одобренной полицией, — я несколько раз частично приходила в себя, но всякий раз снова теряла сознание. Когда же я наконец снова открыла глаза, собака, терзавшая Джеральда, напала на меня. Я взобралась на кровать (согласно нашей версии, мы с Джеральдом обнаружили ее там, где она стояла, — возможно, передвинутая парнями, приходившими натирать пол, — но страсть настолько охватила нас, что мы даже не потрудились поставить ее на место) и отогнала собаку, бросив в нее пепельницу, а затем и стакан. Потом я снова потеряла сознание и провела несколько часов, истекая кровью. Позже я снова пришла в себя, добралась до машины и, в конце концов, добралась до безопасного места… после того, как еще один раз потеряла сознание и врезалась в дерево.

Однажды я спросила Брендона, как ему удалось заставить полицию поверить в эту чепуху. Он ответил: „Этим делом занималась полиция штата, Джесси, а у нас — я имею в виду фирму — много друзей в полиции. Ты знаешь, полицейские тоже люди. Парни отлично поняли, что произошло, как только вошли в дом и увидели наручники на кровати. Поверь, они не впервые видели наручники в подобной ситуации. Но не было еще ни одного полицейского, который предпочел, чтобы вы с мужем превратились в кучу дерьма в результате того, что было не более чем просто несчастный случай“.

Сначала даже Брендону я ничего не рассказала о мужчине, которого, как мне показалось, я видела, или об отпечатке следа, или о жемчужной сережке, или еще о чем-нибудь. Я ждала».

Джесси посмотрела на последнее предложение, покачала головой и снова принялась печатать.

«Я ждала, что придет какой-нибудь полицейский и предъявит мне на опознание кольца — не сережку, а кольца. „Мы уверены, что это ваши, — скажет он, — потому что на них имеются инициалы ваши и вашего мужа и потому что мы нашли их на полу кабинета вашего мужа“.

Я ждала этого, потому что, когда покажут мне мои кольца, я буду знать наверняка, что ночной посетитель малышки Нелл был просто частью ее воображения. Я все ждала и ждала, но этого не случилось. В конце концов, как раз перед первой операцией на руке я рассказала Брендону о том, что, мне кажется, я не одна была в доме, по крайней мере не все время. Я сказала ему, что это все вполне может быть моим воображением, но временами все это кажется очень реальным. Я ничего не рассказала о своих потерянных кольцах, но зато много говорила об отпечатке ноги и серьге с жемчужиной. Я что-то бормотала о сережке, и знаешь, почему: за ней стояло то, о чем я не смела рассказать даже Брендону. Понимаешь? Все время, когда я что-то рассказывала ему, я говорила фразы типа: „Затем я подумала, что увидела“ и „Мне показалось, что я почти уверена в этом“. Мне было необходимо рассказать ему, рассказать хоть кому-нибудь, потому что страх разъедал меня изнутри, как соляная кислота, но мне нужно было рассказать, что я не подменяю субъективное ощущение объективной реальностью. Но больше всего мне не хотелось показать ему, насколько я все еще боюсь. Я не хотела, чтобы он подумал, что я сумасшедшая. Мне было неважно, если он подумает, будто у меня легкая истерия — такую цену я бы с радостью заплатила, лишь бы скрыть еще одну ужасную тайну: то, что сделал со мной мой отец в день солнечного затмения, но я ни в коем случае не хотела, чтобы он считал меня сумасшедшей. Не хотела, чтобы даже малейшие сомнения закрались у него на этот счет.

Брендон взял мою руку в свои и погладил ее, а потом сказал, что может понять это, в данных обстоятельствах с этим приходится мириться. Потом он добавил, что очень важно помнить, что все это было не более реально, чем душ, который мы принимали вместе с Джеральдом после столь насыщенных упражнений, на кровати. Полиция обыскивала весь дом, и, если бы там действительно кто-то побывал, они нашли бы доказательства этому. Тот факт, что незадолго до несчастного случая в доме была произведена генеральная уборка, лишь увеличивал шансы на это.

— Может быть, они нашли доказательства его присутствия, — заметила я. — Может быть, один из полицейских засунул сережку в свой карман.

— Я знаю, что в мире очень много нечистых на руку полицейских, — возразил он, — но я не верю, что даже самый тупой из них стал бы рисковать своей карьерой из-за сережки. Мне легче поверить, что тот приятель, который, как ты считаешь, был с тобой в доме, вернулся позже и сам забрал ее.

— Да! — согласилась я. — Это вполне возможно, ведь так?

Он хотел покачать головой, но вместо этого содрогнулся.

— Все возможно, включая алчность или простую ошибку следователей, но… — Он замолчал, потом взял меня за руки и заботливо посмотрел на меня. — Твои умозаключения строятся на том, что полиция не слишком тщательно обыскала дом. Это не так. Если бы в доме побывал третий человек, то они нашли бы доказательства этому. А если бы они нашли доказательства его присутствия, то я бы узнал об этом.