Анжелика - Серж Голон

– Наберитесь немного терпения, сударыня, я быстро оденусь и приведу к вам своего цирюльника.

Анжелика поспешно вернулась в комнату, где царил неописуемый беспорядок. Марго со служанками доглаживали великолепное платье своей госпожи. Сундуки и ларцы с драгоценностями были раскрыты, и Флоримон без штанишек ползал по полу, с вожделением разглядывая все эти сокровища.

«Надо будет, чтобы Жоффрей сам подобрал украшения к этому платью из золотой парчи», – подумала Анжелика, снимая пеньюар и надевая скромное платье, а поверх него – накидку.

Франсуа Бине она разыскала внизу, на первом этаже, где он всю ночь завивал тулузских дам, подруг Анжелики, и даже служанок, которые хотели выглядеть понаряднее. Бине взял медный тазик на случай, если придется брить кого-нибудь из сеньоров, ящичек, набитый гребенками, щипцами, мазями и накладными косами, и вместе с мальчиком, который тащил жаровню, вслед за Анжеликой вошел в соседний дом.

Здесь было еще теснее, чем в доме старушки – отдаленной родственницы графа де Пейрака, которая приютила их.

Анжелика обратила внимание на роскошные ливреи слуг и подумала, что заплаканная дама, должно быть, очень важная персона. Здороваясь с нею, она на всякий случай сделала глубокий реверанс.

– Вы очаровательны, – сказала дама томным голосом, пока цирюльник раскладывал на табурете свои принадлежности. – Если б не вы, я бы совсем испортила себе лицо слезами.

– О нет, сегодня плакать нельзя! – запротестовала Анжелика.

– Что вы хотите, дорогая моя, все эти увеселения не для меня!

Она скорчила грустную мину.

– Разве вы не заметили, что я в трауре? Я только что потеряла отца.

– О, я глубоко вам сочувствую…

– Мы так ненавидели друг друга и столько ссорились, что это еще больше усиливает мое горе. И как это ужасно – носить траур во время празднеств! Зная злобный характер моего отца, я подозреваю, что он…

Не договорив, она закрыла лицо картонным колпаком, который ей подал Бине, так как он стал обильно посыпать голову своей клиентки душистой пудрой. Анжелика чихнула.

– …я подозреваю, – вынырнув из-под колпака, закончила дама, – что он сделал это мне назло.

– Назло? Что назло, сударыня?

– Умер, черт побери! Ну ладно, ничего не поделаешь! Я ему прощаю. Что бы обо мне ни болтали, но у меня всегда была нежная душа. И отец мой умер как добрый христианин… Это для меня большое утешение. Но меня возмущает, что его тело сопровождали в Сен-Дени всего лишь несколько гвардейцев и священников… никакой помпы, так убого… Вы считаете это пристойным?

– Конечно же, нет, – ответила Анжелика, боясь, как бы не попасть впросак. Если этого дворянина похоронили в Сен-Дени, значит, он принадлежал к королевской семье. Или она не совсем правильно поняла даму…

– Будь там я, все было бы по-иному, поверьте мне, – заключила дама, гордо вскинув голову. – Я люблю пышность и хочу, чтобы каждому воздавалось в соответствии с его рангом.

Она замолчала, чтобы оглядеть себя в зеркало, которое, стоя на коленях, держал веред ней Франсуа Бине, я лицо ее озарилось улыбкой.

– Великолепно! – воскликнула она. – Вот это прическа – и к лицу, и приятна. Милая моя, ваш цирюльник – настоящий артист. Тем более, что я знаю: волосы у меня трудные.

– У вашей светлости волосы тонкие, но пышные и послушные, – ответил цирюльник с глубокомысленным видом. – Именно из таких волос можно создавать самые прекрасные прически.

– Правда? Вы мне льстите! Я скажу, чтобы вам заплатили сто экю. Сударыни! Сударыни! Этот человек должен обязательно завить малышек.

Из соседней комнаты, где болтали фрейлины и горничные, с трудом вытащили «малышек», которые оказались двумя девочками-подростками.

– Это ваши дочери, сударыня? – поинтересовалась Анжелика.

– Нет, мои сестры. Они невыносимы. Посмотрите на младшую, у нее только и есть хорошего, что цвет лица, так она ухитрилась дать себя покусать мошкам, как их там… комарам… и вот, пожалуйста, вся опухла. И еще она без конца ревет.

– Наверно, тоже горюет по отцу?

– Ничего подобного! Просто ей слишком много твердили, что она выйдет замуж за короля, даже называли «маленькой королевой». А теперь она в обиде, что он женится на другой.

Цирюльник занялся девочками, а в это время с узкой лестницы донесся какой-то шум, и на пороге появился молодой человек. Он был очень маленького роста, со свежим, румяным лицом над пышным кружевным жабо. На манжетах и под коленями у него тоже было несколько кружевных воланов. Несмотря на ранний час, одет он был с большой тщательностью.

– Кузина, – сказал он жеманным голосом, – я слышал, что у вас есть цирюльник, который творит чудеса.

– Ах, Филипп, такие новости до вас доходят быстрее, чем до любой красавицы. Но скажите, по крайней мере, что я хороша.

Молодой человек скривил свои красные толстые губы и, прищурив глаза, оглядел кузину.

– Должен признать, что этот волшебник сумел сделать вас более красивой, чем можно было надеяться, – дерзко сказал он, смягчая свои слова кокетливой улыбкой.

Затем он вышел в прихожую и, перегнувшись через перила лестницы, крикнул:

– Де Гиш, дорогой мой, поднимайтесь. Это действительно здесь.

В статном и красивом молодом брюнете, который вошел в комнату, Анжелика узнала графа де Гиша, старшего сына герцога де Грамона, наместника Беарна. Тот, кого называли Филиппом, схватил графа под руку и нежно прижался к нему.

– О, я счастлив. Теперь уж наверняка мы с вами будем причесаны лучше всех при дворе. Пегилен и маркиз д'Юмьер побелеют от зависти. Я видел, как они в отчаянии метались в поисках своего цирюльника, которого с помощью тугого кошелька переманил Вард. Этим прославленным капитанам королевских телохранителей придется предстать перед королем с колючими, как кожура каштана, подбородками.

Он засмеялся немного визгливым смехом, провел рукой по своему свежевыбритому подбородку, затем ласковым жестом погладил по щеке графа де Гиша, без всякого стеснения прильнув к нему и глядя на него томным взглядом. Де Гиш самодовольно улыбался, принимая эти знаки почитания без всякого смущения.

Анжелика никогда не видела, чтобы так держались двое мужчин, и она испытывала даже какую-то неловкость. Видимо, и хозяйке дома это пришлось не по душе, потому что она вдруг воскликнула:

– Ах, Филипп, пожалуйста, не нежничайте друг с другом здесь. Ваша мать снова обвинит меня в том, что я потакаю вашим нездоровым инстинктам. С того праздника в Лионе, когда, помните, вы, я и мадемуазель де Вильруа переоделись бресскими крестьянками, она замучила меня своими упреками. И не говорите при мне, что юный Пегилен в отчаяньи, не то я пошлю человека, чтобы его отыскали и привели сюда. Ну-ка я взгляну, не видно ли его. Пегилен – самый блестящий юноша из всех, кого я знаю, и я обожаю его.