Советская эпоха. Исповедь отщепенца - Александр Александрович Зиновьев

1944 году), с которым у меня были всегда хорошие отношения. Они и остаются такими до сих пор. Этот брак расторгнут вскоре после войны. Вторично я женился в 1951 году на девушке, с которой учился на одном курсе в университете. В 1954 году у нас родилась дочь Тамара. Мы с трудом нашли комнату. Снимать комнату в советских условиях – это совсем не то же самое, как снимать жилье в странах Запада.

Жильцы квартир, сдающие комнаты или части комнат (угол, койку), не являются собственниками квартир и комнат, хотя и живут в них постоянно и передают детям. Сдают они часть своей жилой площади практически нелегально. И стоит это для людей с малой зарплатой очень дорого. С детьми пускают неохотно. И весьма ограничивают в бытовом поведении. Жена имела право на годичный отпуск, но за свой счет. Моя стипендия была мизерная. Приходилось подрабатывать. В школах я уже не работал: преподавание логики и психологии в школах после смерти Сталина отменили. Но теперь я мог подрабатывать более легкими путями: вел занятия в вечернем университете марксизма-ленинизма, рецензировал курсовые работы слушателей Высшей партийной школы, отвечал на письма в журнале «Коммунист». Больше всего я заработал, помогая сочинить диссертацию какому-то грузинскому чиновнику. Так что мы с грехом пополам могли существовать. Через год жена стала получать на работе зарплату и иногда гонорары за статьи. Мне в институте стали платить зарплату младшего научного сотрудника. В 1956 году жене дали от работы комнату размером 8 кв. м. Мы были счастливы. Я в моем институте не мог рассчитывать на получение жилья: когда меня брали на работу, с меня взяли подписку, что я не буду претендовать на это. В этой комнатушке мы прожили до 1961 года.

Семейная жизнь по многим причинам не ладилась. Жена работала журналисткой, много времени проводила в газете, часто дежурила по ночам и разъезжала по стране. Дочь родилась больная – с дефектом ноги и позвоночника. На меня обрушилось горе. Болезнь дочери сыграла в моей жизни роль очень значительную. Вылечить ее во что бы то ни стало превратилось, наряду с научными интересами на работе, на много лет в одну из главных жизненных целей. Я должен был проводить с дочерью все свободное от работы время, выходные дни, отпуска. Я разработал для нее свою систему лечения. Научил ее плавать, скрыв от тренеров ее болезнь. Уже в десять лет она принимала участие в серьезных спортивных соревнованиях и занимала призовые места. Дома я сделал для нее ящик с песком, в котором она «ходила» каждый день по нескольку раз, в общей сложности до часа. Несколько раз ездил с ней дикарем в Крым, где заставлял ее часами плавать и ходить по песчаному берегу моря иногда более десяти километров в день. Слово «дикарем» означает, что мы обо всем должны были заботиться сами, в том числе должны были часами стоять в очередях, чтобы поесть. Регулярно ходил с дочерью в туристические походы по Подмосковью, таская на себе еду на несколько дней и ночуя в палатке. Все это вырывало меня из нормальных общений с другими людьми, обрекало на одиночество. Для меня это было мучительно, так как по натуре я всегда был склонен к коллективистской жизни. Я был склонен к разговорам, которые были для меня формой уяснения проблем для самого себя, а тут я был обречен на молчание и на диалог с самим собою. Но в этом вынужденном молчании и одиночестве были и свои плюсы. Я был вынужден вести упорядоченный образ жизни, занимался спортом.

В эти годы я выработал все свои основные идеи, касающиеся понимания общества и принципов жизни.

Дочь выздоровела полностью. В 1964 году медицинская комиссия в Центральном институте ортопедии установила, что она совершенно здорова. По мнению врачей, это был уникальный случай. Он был даже описан в какой-то книге (кажется, в докторской диссертации заведующего отделением). Разумеется, врачи приписали заслугу себе. Но меня это нисколько не обидело. Я уже привык к этому времени к тому, что люди охотно присваивают себе результаты чужого труда. И к тому же я не претендовал на вклад в медицину.

Мои надежды на нормальную семейную жизнь не оправдались. Наш брак превратился в пустую формальность и источник неприятностей. Лишь долг перед дочерью и практическая невозможность жить раздельно поддерживали его. У дочери рано обнаружились способности к рисованию. И мне приходилось проводить с ней время не только в бассейне, но и в кружках рисования и живописи. Посвящать свою жизнь служению чему-то и кому-то стало чертой моего характера.

В том же 1956 году получили отдельную трехкомнатную квартиру мои родители, братья и сестра. В одной комнате стали жить мать, отец и сестра Анна с мужем и сыном. В другой комнате – брат Алексей с женой и двумя детьми. В третьей брат Владимир с женой и дочерью. Но это было колоссальным благом для них. Хотя у них было тесно по нынешним критериям, я часто ночевал там, особенно после семейных ссор. И мне там были рады. Вечером обычно все собирались в комнате родителей и сестры. Хотя еда была скудная и очень редко появлялось вино, мы были веселы. Жизнь явно улучшалась. Братья учились и делали хотя и маленькие, но все же успехи в работе. И общее настроение в стране было на подъеме.

Хрущевский «переворот»

Говоря о хрущевском «перевороте», как и о любом другом значительном событии и периоде советской истории, надо различать его внешние признаки, специально обнаруживаемые и подчеркиваемые для общественного сознания и заметные для любого, даже самого невежественного и глупого наблюдателя (т. е. заметные для всех), и глубинные явления, образующие социальную сущность этого явления и обнаруживаемые лишь в результате серьезного профессионального исследования. Этот общий принцип познания сложных социальных явлений игнорируется как в Советском Союзе, так и на Западе. Игнорируется по разным причинам, но игнорируется. Во-первых, увидеть поверхностные и специально пропагандируемые признаки легко, а докопаться до скрытых не так-то просто. Для этого мало проглядеть газеты и послушать радио. Нужны усилия, нужна специальная подготовка, нужны методы, которые не имеются в наличии или отвергаются специалистами (как это имеет место в отношении познавательных приемов диалектики). А во-вторых, в истине заинтересованы лишь одиночки. Множество людей, в чьих руках находится дело познания и средства массовой информации, имеют совсем иные интересы, ничего общего не имеющие со служением истине. Они вольно или невольно прилагают усилия к тому, чтобы помешать объективно-научному пониманию социальных явлений определенного рода. Так было и