Красное золото - Виталий Олейниченко

— И еще много всего, — закончил за меня Лелек. — Правильно, только это ничего не меняет, потому что любовь — это не монолит, это многокомпонентное понятие. Сначала — страсть. Потом — дружба. Потом — привычка. Потом — еще что-нибудь. И вот это все вместе только и может быть любовью. Ну, как компьютер: это же не кусок железа. Это набор плат. И у каждой — свое предназначение. И в отношениях так же: если ничего нет, кроме секса, пусть даже очень хорошего секса, то какая это, к чертям собачьим, любовь? Ну, натрахаешься до опупения, а дальше что? Нет, любовь — это когда вот этот самый приступ дурной страсти проходит, а с человеком хочется остаться. Даже и без секса. Сидеть и слушать о ее работе, склоках с соседями, другом прочем — и радоваться тому, что она тебе этот бред рассказывает…

Он закурил, пару раз глубоко затянулся и допил степлившуюся кружку.

— Вот Ирэн взять. Она в компьютерах — ни бум-бум, а я ей начинаю что-то вещать — сидит, слушает, аж рот откроет, как будто понимает чего… Ничего, конечно, не понимает, но слушает, и я вижу, что ей интересно, понимаешь? Она не играет и не притворяется, это же сразу видно, когда играют…

Лелек смял окурок в пепельнице и тихо закончил:

— Я над этим все время думал, как только мы за золотом этим паршивым отправились. И решил: как только вернемся, вернее — как только все проблемы устаканятся, поведу Ирэн в ЗАГС. Только на сей раз ничего уже менять не буду… Так что — всех приглашаю.

— А можно, я свидетелем буду? — тут же встрепенулся Болек, взгрустнувший было от общего романтического настроя.

— Можно. Куда ж от тебя деться…

— Скажите, Ирина здесь живет? — Леший изо всех сил старался быть вежливым.

— А что вам от Ирочки надоть? — поинтересовался сварливый старушачий голос из-за хлипкой, обитой потертым дерматином двери.

— Нам? Э-э… Мы ей письмо передать хотим.

— Какое письмо? — продолжала допытываться въедливая старуха.

— Письмо? Э-э… От Виктора письмо!

— А где ж он сам-то? — глупый допрос начал выводить «синих» из себя.

— Да в Москве он! Так что, Ирина дома?

— Нету, нету Ирочки, в морге она!

— Где? — завопили «братки» одновременно.

— В морге, на практике.

— Тьфу ты, черт, дура старая, — ругался Леший, спускаясь по лестнице и качая головой, — чуть фишку не обломала… Че, Вован, едем в морг?

— В морг? — переспросил Вова Большой с сомнением. — Не, брателла, в морг мы еще успеем, в натуре. Тут подождем. Там, у торца этой хибары, местечко есть хорошее…

Будущие похитители переставили машину на приглянувшееся место — между разросшимися до второго этажа пятиэтажки колючими кустами и покрошившейся асфальтовой тропинкой, идущей к дому от недалекой автобусной остановки. Местечко для исполнения их намерений действительно было — удобнее не придумаешь. И людей почти нет…

Через несколько часов, когда давным-давно закончились сигареты и Вова с Лешим совсем осатанели от желания покурить и от долгого сидения в неудобных скрюченных позах, их терпеливое ожидание было, наконец, вознаграждено: по тропинке торопливо шла к дому молодая темноволосая девушка в туго облегающих ноги джинсах и синей обтягивающей футболке с легкомысленным пестрым мультперсонажем на груди.

Вова толкнул напарника локтем:

— Ну-ка, давани косяка: она?

— Кажись, она… Точно она! Мне Сивый ее детально нарисовал.

— Ну вот и славненько…

Вова вылез из «девятки» и, когда девушке оставалось дойти до них метра три, широко осклабился и полуутвердительно спросил:

— Ирина?

Девушка резко остановилась и подозрительно оглядела улыбчивого орангутанга с ног до головы.

— А что? — вопросом на вопрос ответила она, готовясь на всякий случай дать стрекача обратно на остановку.

— Да вы не бойтесь, сударыня, — Вова призвал на помощь осколки былого образования, — мы к вам от Лелека, мы его… э-э… товарищи. Летаем вместе. Он сейчас в Москве, а мы только оттуда прибыли, вот он и просил вам письмишко передать.

И Вова улыбнулся еще шире, хотя это и казалось уже невозможным.

— Письмо? — девушка явно находилась на перепутье между сомнениями и желанием получить послание. — Где же оно?

— Письмо-то? — переспросил зачем-то Вова и вдумчиво похлопал себя по карманам. Потом нагнулся в салон, к сидящему за рулем Лешему, и громко поинтересовался: — Э-э-э… коллега, письмо у вас?

Леший утвердительно закивал, щербато улыбнулся Ирине сквозь пыльное ветровое стекло, повторяя Вовин жест, похлопал себя по многочисленным карманам китайской жилетки, перегнувшись, достал с заднего сиденья объемистую спортивную сумку и, не прекращая кивать и улыбаться — что, мол, сейчас, мол, в лучшем виде — принялся копаться в ней.

Это решило исход сомнений. Парни в «девятке» не вызывали особого доверия, но ведь Лелек сам рассказывал, что «челноки» — совершенно особенная среда, и что там можно встретить всех — от очевидных уголовников до профессоров филологии. И к тому же она так долго не имела известий о нем…

— Вот спасибо вам, — сказала она, подходя к машине и несмело улыбаясь Вове, — а то его все нет и нет, сказал — на месяц… А я все жду и жду…

Вова улыбнулся широко, как только мог, а потом облепил левой рукой ее лицо, правой резко взял в обхват за талию, согнул пополам и сунул головой вперед в открытую заднюю дверь. Втиснулся следом и, легким ударом в лицо обездвижив дергающуюся жертву, коротко скомандовал Лешему:

— Давай вперед, на третью дачу.

«Девятка» рванула с места и, выскочив на шумный проспект, затерялась среди множества таких же неприметных запыленных автомобилей.

— Друзья мои, попрошу вас сегодня особо не налегать. Завтра к обеду приходим в город, нужно быть в форме. Кто его знает, как там что…

Мы впятером сидели в облюбованном углу бара. Пятой была давешняя худосочная Марина. Впрочем, теперь, в джинсах и полной боевой раскраске она смотрелась куда импозантнее и даже казалась симпатичной. Может, она утром была так обесцвечена после вчерашнего — в смысле, пила тут горькую от одиночества — а может, это были последствия добротного секса. С женщинами, знаете ли, это бывает…

На пальце Марины тускло блеснуло кольцо. Хорошее такое колечко, не турецкая бижутерия. Успел, значит, в рюкзачок руку запустить, гусар хренов. «…А этот перстень, Марина, я сдернул на Березине с мизинца Бонопарта». Знаю я его амплуа, тоже мне, поручик Ржевский. Впрочем, ему виднее.

— Мадемуазель, скажите, как Вам понравился наш друг Михаил? — невинным голосом осведомился у «мадемуазель» Болек и, продолжая наивно таращить на нее глаза, отпил из высокого стеклянного бокала пива.