Кровь Заката - Вера Камша

2870 год от В.И.

Ночь с 19-го на 20-й день месяца Влюбленных.

Эландское море

Скачи, Гиб, скачи! Ветер в лицо – то, что нужно, чтобы чувствовать себя живым, чтобы забыть о боли, об одиночестве, о том, что свалилось на твои плечи, и что, кроме тебя, никто не сделает. У каждого свой бой, и тебе еще жить и ждать. Ждать и жить, как бы больно и страшно ни было.

Он черпает силы в своей боли, потому что больше неоткуда, как бы его ни соблазняли живым теплом. Потому что, раз зачерпнув, не остановиться. Он жив вопреки всему, не потому что не хочет умирать, а потому что не имеет права. Смерть, небытие – это избавление, покой, вечная мечта моряка о пристани, но он должен терпеть и ждать урочного часа. Чтобы не дать вернуться тому, другому, заблудившемуся между бытием и небытием, для которого жить – значит пить чужие жизни. Так не даст же он ему этого! Он уничтожит это создание и освободится сам. А пока он жив своей болью, своей памятью, своей любовью и тем, что боги когда-то назвали волей, опрометчиво наделив ею и смертных. И правильно назвали. Он по-прежнему повелевает собой, а значит, ни соблазн свободы, ни соблазн забвенья не собьют его с избранной дороги, как никакие посулы и угрозы не превратят Шарля Тагэре во второго Фарбье. Жизнь он скорее всего потеряет, но не самого себя и не честь.

Он хотел видеть этого человека, мучительно, неистово. Он должен был понять, кто остался у Арции и кого спасла Геро. Слов, даже слов лучшего из друзей, было мало, и он решился на эту безумную встречу. И правильно сделал, хоть и не мог открыть прапраправнуку Ри всей правды. И не потому, что тот не понял бы или не поверил, а потому, что не стоит надевать доспехи на того, кто должен переплыть реку. Шарль Тагэре теперь знает то, что нужно, а остальное ему подскажет совесть. Станет ли он Последним из Королей или же это участь кого-то из его потомства, но ждать осталось недолго!

Там, на грани были и небыли, колокольчики рока звенят сильнее, чем в мире людей, где чувства и мысли глушат их, как пенье птиц глушит звук падающих капель. Серое море опустело, и на Арцию упала мгла забвения. Она росла, эта мгла, и сомкнулась с туманом Вархи. Волки чуют лесной пожар задолго до людей, прозревающих лишь при виде дыма над ближней рощей. Но Тарра уже тлеет. Он знает, что уже началось, и возврата нет. Давно знает. Он понял это раньше, чем почувствовал возвращение Геро, раньше, чем Роман вернулся от Вархи.

Эмзар из последних сил держит в узде забытое в Арции лихо, а еретики таянцы, истекая кровью, прикрывают проклявших их. И они будут держаться, пока не придет время и в месте, что пока неведомо даже Великому Дракону, не сойдутся дороги всех, смертных и бессмертных, защищающих и рвущихся к горлу этого мира, присвоивших себе право судить и посмевших оспаривать приговор.

И чем ближе последняя встреча, чем туже связан узел судеб, тем больше он может. Он встретит неизбежное с мечом в руке. Но до этого еще нужно дожить, так как проиграть войну можно даже не начав. Сегодня он исчерпал себя до дна, но это не страшно, нет муки, которую нельзя перенести, если знаешь, что поставлено на кон. И поэтому он раз за разом будет возвращаться, какой бы болью это ни грозило. Его теперешней силы хватит, чтобы ее превозмочь и сделать хоть что-то для тех, чья битва уже началась.

Скачи, Гиб, скачи! Твой бег – это жизнь, это свобода, это надежда!

2870 год от В.И.

Утро 27-го дня месяца Влюбленных.

Тон Нуэрж

За ночь зной не спал, и солнце взошло в сероватой пыльной дымке, предвещая душный и долгий день. У реки звенели удилами кони, где-то коротко, словно прочищая горло, вскрикнула труба, в лагере топали и гремели доспехами латники. Люди сетовали на жару, подсмеивались над ифранской бабой, возомнившей себя Проклятый знает кем, ее полоумным муженьком и недоношенным сыном. Кто-то выпрашивал новый ремень взамен лопнувшего, кто-то в последний раз проходился точильным камнем по и так безупречному клинку. Многие что-то дожевывали или, наоборот, только собирались завтракать. Все было так буднично, что Эдмону Тагэре не верилось, что через ору или две эти люди пойдут в бой, от которого зависит судьба Арции. Юноше даже стало немного обидно, он-то ждал сражения с нетерпением, ночью не сомкнул глаз, придумывая, что и как говорить, чтобы никто не догадался, что это его первая битва, а его никто и ни о чем не спрашивал. Все занимались своими привычными делами.

Эдмон напустил на себя самый равнодушный вид из всех возможных и повернулся к худенькому Луи ре Тину, своему аюданту и приятелю.

– Ты немного бледен, плохо спал?

– Спал? – Луи от удивления заморгал большими светло-карими глазами. – Разве в такую ночь можно спать?! Я писал стихи.

– А я, представь себе, спал как убитый, – соврал Эдмон и милостиво добавил: – Прочтешь?

– Не… не сейчас, – замялся ре Тин, – это я… на случай, если меня убьют. Для Беаты. Ты ей передашь?

– С чего это ты вообразил, что тебя убьют? – Природная жизнерадостность второго сына Шарля взяла свое. – Мы победим, это же ясно. Мальвани не проиграл еще ни одного сражения, да и отец тоже.

– Я не сомневаюсь, что мы победим, – Луи казался растерянным, – но не все вернутся, и я предчувствую, что…

– А вот этого не надо, – стройный золотоволосый юноша подошел тихо, как кот, – братец, я бы на твоем месте задал этому меланхолику хорошую трепку. Ничего нет гаже, чем ныть перед битвой, от этого голова болит!

– Филипп, – с обожанием воскликнул Эдмон, глядя на старшего брата, уже побывавшего в нескольких стычках, – ты откуда? Вы же…

– Мы подошли ночью, – ответил Филипп, – ладно, бросай своего поэта, не до него, отец ждет.

– И меня?! – выдохнул Эдмон.

– И тебя, хотя не знаю, зачем ты там понадобился. Давай шевелись, все уже собрались.

Они действительно пришли предпоследними. Герцог слегка наклонил голову в ответ на приветствие и больше на своих сыновей не смотрел. Отец был таким, как всегда, спокойным и сильным в своих простых доспехах без насечек и позолоты, впрочем, в стане Тагэре красивость никогда не была в чести. На севере упрямо придерживались взгляда, высказанного четыре сотни лет назад каким-то менестрелем, заметившим, что лучшее украшение доспехов – это мужество их хозяина.

Эдмон стоял рядом с Филиппом и Раулем и с замиранием сердца слушал герцога, четко и коротко объяснявшего каждому его задачу. Все было ужасно просто и понятно, хотя сам Эдмон никогда бы до этого не додумался. Шарль Тагэре не намеревался устраивать бойню. И не только потому, что всегда ненавидел гражданскую войну, но и потому, что человек, защищая свою жизнь, дерется яростно и отчаянно. Если же у него есть возможность удрать или положить оружие и уйти живым и здоровым, то он уйдет. Если верит слову противника и если не защищает что-то более дорогое, чем жизнь. Тагэре надеялся, что желающих умирать за чужеземную королеву и ее бастарда не так уж много, ополченцы, согнанные чуть ли не силком, больше всего хотят вернуться домой, а арцийцы не любят ифранцев и эскотцев.