Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вас мне рекомендовали как опытного молодого журналиста, подающего хорошие надежды. Но вопрос упирается в крайком Приморского края, который вас направил на учёбу в Хабаровскую ВПШ. Если удастся его решить положительно, то других проблем не будет: перевезёте семью в нашу квартиру, будете учиться заочно и служить в нашей редакции…
В заключение он попросил меня позвонить в Приморский крайком партии, чтобы прозондировать почву на этот счёт. И, конечно же, сразу ему доложить о результате разговора. Я это сделал в тот же день и, к своему удивлению, сразу же получил от заведующего сектором печати крайкома партии Сергея Петровича Муромцева согласие. Об этом я тут же доложил редактору пограничной газеты, и он меня заверил, что все остальные детали они утрясут сами, а мне, мол, потом позвонят.
На майские праздники я уехал к семье, там хорошо отдохнули, сходили на рыбалку на Уссури, на удочку надёргали пескарей и там же на берегу сварили удивительно вкусную уху – а, может, мне это только показалось после нашей повседневной студенческой пищи? Когда же вернулся в ВПШ, то увидел всё ту же картину: тяжёлое похмельное состояние моих соседей по комнате и отсутствие у ребят денег на послепраздничное «лечение». Пришлось и самому оперативно подключаться к процессу «лечения»: мол, сам погибай, а друзей выручай. Такая вот, значит, лжеутешительная завлекаловка-оправдание беспробудного пьянства. Но, что тут поделаешь, было дело.
Благополучно сдав экзамены и зачёты весной, я уехал на летние каникулы домой в Лесозаводск, весьма обнадёженный предварительными переговорами и наметившимися переменами в моей судьбе. Уже из дома несколько раз за лето звонил в редакцию пограничников – ничего вразумительного. Тогда снова позвонил Муромцеву, это уже в конце августа – перед самым отъездом в школу. Сергей Петрович меня вежливо обругал и категорически заявил, что никакого перехода на работу к пограничникам не будет, мол, крайком своими кадрами не разбрасывается. Видно, ему самому там накрутили хвоста за данное им предварительное согласие. Пришлось предъявлять последний козырь: объяснил ему, что жена ждёт ребёнка, поэтому мне просто необходимо в таком положении быть с ней рядом. Он согласился со мной, что причина вполне уважительная, и пообещал решить положительно вопрос о моём переходе на заочное отделение. Но взял с меня обещание: сразу же вернуться в Приморский край, к месту жительства семьи, т. е. в Лесозаводск. Так и договорились, и я, успокоившись наконец-то, что решение моей проблемы определилось, снова отправился в Хабаровск и даже нисколько не пожалел об утраченной возможности стать журналистом пограничной газеты: мол, не судьба, однако.
А в октябре, сразу же через неделю после возвращения из подшефного совхоза, из Владивостока пришла депеша с согласием крайкома партии о переводе меня на заочное обучение. И 16 октября 1968 года мне выдали все необходимые документы с записью в трудовой книжке: отчислен из Хабаровской ВПШ по семейным обстоятельствам. С этого самого дня я уже стал слушателем Заочной высшей партийной школы при ЦК КПСС. А закончил я её в июне 1972 года, проучившись всего на год дольше, чем бы в Хабаровской ВПШ. И, кстати, без особого напряжения.
Забегая вперёд, вынужден заметить, что своим переходом на заочное отделение я, вполне вероятно, уберёг себя от печальной судьбы двоих своих сокурсников и лучших друзей по школе, замечательных, талантливых ребят. Так, примерно через год-полтора всего после очередного запоя умер Женя Пашин, осиротив жену и ребёнка, которых ещё при мне перевёз с Сахалина в Хабаровск, поселив в съёмной квартире где-то на окраине города. А следом по аналогичной причине был исключён из школы и Володя Ковтун. Из первых жильцов в нашей комнате остался только бывший физкульторганизатор из Благовещенска, непонятно как попавший в ВПШ да ещё на отделение журналистики, по фамилии, кажется, Татаринов: серенькая такая незаметная мышка, даже имени его не запомнил.
Честное слово, иногда мне и в самом деле кажется, что именно в те застойные брежневские годы и обострилось особенно разложение партийных кадров, приведшее в конечном итоге к полной деградации их в руководящих эшелонах власти, многие из которых в 60-е и 70-е годы как раз и учились в высших партийных школах, в результате чего бесславно канул в Вечность наш Союз нерушимый…
Письмо двенадцатое
Красный снег Уссури
1.
Итак, я снова на берегах полюбившейся мне с детства приморской красавицы Уссури. Кстати, это самая крупная на русском Дальнем Востоке река, конечно же, после Амура-батюшки, в который и впадает она в районе города Хабаровск, собрав все горные потоки седого Сихотэ-Алиня, в основном, с западной его стороны. До 1972 года, и старожилы, пожалуй, ещё помнят это и сейчас, так называлась эта большая река только от села Бельцово, которое стоит на самой границе Яковлевского и Кировского районов Приморского края. Именно у этого села сливались воедино две другие реки: бурная горная Улахэ и более спокойная в нижнем течении преимущественно долинная Даубихэ, которые, объединив энергию двух своих мощных потоков, как раз в этом месте пробили когда-то, возможно, в дремучих миллионах тысячелетий, каменную твердь одного из отрогов Сихотэ-Алиньской горной системы и вырвались на привольный лесостепной простор, образовывая широкую уссурийскую долину, где воды этих двух соединившихся рек в конце концов заметно умерили свой ретивый нрав. Ну, а с 1972 года Даубихэ уже называлась Арсеньевкой, а Улахэ от самых своих истоков приняла на себя имя Уссури.
(К слову, В. К. Арсеньев переводил на русский язык название реки Даубихэ как Долина Больших Сражений – видимо, в память о временах бохайцев и чжурчжэней, населявших в древности эти места. А вот перевод названия «Улахэ»: «ула» – с маньчжурского, и «хэ» – с китайского одинаково означают слово «река». «Уссури», по топонимическому словарю, означает родовое название древних нанайцев, живших на этой реке).
Как я и говорил выше, Иринка с Андрюшкой обжились в городе вполне удачно с первых дней после переезда из Ольги. Устроил свою личную жизнь осиротевший два года тому назад и мой отец: он продал недостроенный дом на улице имени 9 Января и жил теперь в городском районе Новостройка с женщиной по имени Анастасия, родом, если не ошибаюсь, из Комсомольска-на-Амуре.
А вот у меня не сразу всё наладилось. Пошёл по привычке в редакцию, а там облом. Владимир Андреевич беспомощно развёл руками: мест нет. И предложил:
– Пиши пока так – гонораром не обижу.
Но это было слабое утешение: я знал, какие мизерные гонорары в наших газетах. На хлеб, может, и хватит, а ведь и кроме него много чего надо. И у жены
