Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав

Арбат не так уж и засыпало, или просто успели убрать. Так что Сашка совершенно зря ворчала на водителя, высадившего их за сто метров от подъезда. По просьбе Всеволода Алексеевича, так что на него она тоже ворчала, мол, скользко же, мы оба отвыкли гулять по снегу. Ну сделал бы водила лишний круг по дворам, ничего страшного.

— Лично я не отвык, — парирует Туманов и вполне уверенно шагает по припорошенной дорожке. — А если боишься поскользнуться, держись за меня.

Ну да, чтобы ещё его уронить, не дай бог. У Сашки в руках дорожная сумка, у Туманова чемодан, который неудобно катить по снегу, поэтому приходится нести. Много вещей они не брали, но на две сумки всё равно набралось: концертная одежда, лекарства, гримёрные принадлежности. И Сашка очень рада, что в его доме есть лифт.

Она ловит себя на мысли, что на Арбате ей вполне комфортно. Всеволод Алексеевич только отпирает дверь, а она уже планирует, что сейчас разберёт с ним сумки и пойдёт в супермаркет здорового питания, чтобы заполнить холодильник. Она уже знает, где какие магазины и аптеки, район больше не кажется ей неудобным и сугубо туристическим. А Туманов, между прочим, перестал оставлять ключи на ресепшене и возит их теперь с собой, что не укрылось от внимательного Сашкиного взгляда. И быстрая «дежурная» уборка больше не вызывает у Сашки паники: смахнуть пыль с поверхностей, найдя тряпки в ванной под умывальником, сменить постельное бельё, а старое отправить в стирку — как пользоваться его навороченной стиралкой она уже знает.

И Всеволод Алексеевич спокойно обустраивается, раскладывает вещи по полочкам, вешает костюм и рубашку, в которых собрался завтра выступать.

«Если придётся вернуться в Москву, мы быстро привыкнем, — вдруг думает Сашка, и эта мысль даже не приводит её в ужас. — Вряд ли будем счастливы, но привыкнем». В ужас приводит только причина, по которой они могут вернуться. Сашка очень боится, что в какой-то момент перестанет справляться с его болячками, а медицина Прибрежного… Можно считать, что её просто нет.

— Куда ты собралась? Посмотри, какой там снег валит! — Всеволод Алексеевич останавливает её уже в коридоре, когда Сашка снова пытается надеть куртку. — Закажи доставку!

— Ага, будем ждать курьера часа два или три, потом он принесёт что-нибудь не то, и мы останемся голодными. Я быстро и мне не сложно.

Когда Сашка возвращается, Всеволод Алексеевич с кем-то говорит по телефону. Сашка слышит обрывки разговора:

— Хорошо, мы подъедем к двум. Да, конечно. Две песни? А что ж вы не предупредили? Где я вам фонограмму… А, ладно, можно и две. И общую? Ну это уже сольный концерт какой-то.

Но по голосу Сашка слышит, что сокровище довольно. И радуется, что захватила ноутбук. Сейчас будем скачивать его фонограммы с его же сайта, к выступлению готовиться.

* * *

За ними присылают машину, и в два часа дня они уже в огромном здании «Мегаспорта». Даже слишком огромном на Сашкин вкус: ни коридоры, ни гримёрки толком не протапливаются, да и никакие тут не гримёрки, а непонятного назначения комнаты с офисной мебелью и фотографиями спортсменов на стенах. А Сашка спорт любит примерно как Туманов медицину.

Она шагает за ним по гулкому коридору, на шее болтается бейджик «Песня года. Артист». Туманов свой бейджик не надел, мол, по лицу узнавать должны, ещё я вам пропуски не таскал. Его и узнают, с ним постоянно кто-то здоровается. Народу за кулисами море: редакторы, директоры и прочий обслуживающий артистов персонал, балет. Сами артисты тоже попадаются, хотя в лицо Сашка мало кого знает. Догадывается по одежде: только артистка будет стоять в холодном коридоре в трёх сантиметрах блестящей ткани на всё тело. Редакторы в свитерах и джинсах.

— Вот сюда, Всеволод Алексеевич. Вот тут ваша гримёрка, — суетится редактор. — Вам будет удобно?

— Ещё дальше не могли? — шипит Сашка. — До сцены тут сколько? Два километра?

— У вас самая ближняя к сцене! И с туалетом! — оправдывается редактор. — Просто здание не приспособлено…

— А почему они проводят концерт в здании, которое не приспособлено? Почему не Кремль, не Крокус? — продолжает возмущаться Сашка, заходя в комнату. — Что за ангар вообще?

— Потому что фестиваль должен окупаться, — вздыхает Туманов. — А для этого надо продать много билетов. Кремль и Крокус слишком маленькие для такого события. И потом, организатор фестиваля не дружит с владельцами названных тобой площадок.

— У Кремля есть владелец?

Туманов ухмыляется, и Сашка понимает, как комично прозвучала её фраза. Ну у концертного зала, какая разница! Он же тоже на территории Кремля.

— Раньше «Песня года» вообще снималась в телестудии, а зрителями были композиторы и поэты, которых чествовали. Да, Сашенька, раньше именно они были главными героями фестиваля, а не мы, артисты. А теперь фестиваль превратился в шоу, и все думают о рейтингах. Сколько билетов продадут, сколько денег заработают на телеверсии. В общем, удивительно, что меня позвали, я им рейтинг вряд ли сделаю.

— Ну почему? Ваше присутствие автоматически повышает статус сего действа. «Песню года» смотрят взрослые зрители, а они хотят видеть знакомые лица, а не подкаченные жопы в трёх сантиметрах блёсток, — фыркает Сашка. — Переодеваться будете?

— Рано ещё, — качает головой Туманов. — На репетицию так пойду, чтобы концертные брюки лишний раз не мять. Да и зябко у них тут, а концертное совсем лёгкое. О, чаёк есть, бутербродики…

В гримёрке стоит электрический чайник, рядом пачка дешёвого чая и банка растворимого кофе, тарелка с бутербродами. Но Сашка не успевает поделиться бесценным мнением по поводу угощения, потому что в гримёрку стучат.

— Всеволод Алексеевич, ты тут?

Не дождавшись приглашения, в комнату вваливается мужик. Метр в кепке и прыжке, рожа какая-то уголовная. Сашка в жизни не опознала бы в нём артиста. Всеволод Алексеевич, кажется, тоже с трудом его узнаёт.

— Артём? Сколько лет! Заходи, дорогой.

А сам даже со стула не встал, так, вид сделал, что встаёт. Но руку Артёму пожал, на свободный стул кивнул. И судя по лицу Туманова, никакой Артём для него не «дорогой», Сашка хорошо умеет различать тумановские маски.

— А я увидел твоё имя на двери гримёрки, аж думал, померещилось. А говорили, ты со сцены ушёл.

— Народные не уходят, их выносят.

Сашку передёргивает. Не любит она такие шутки. И когда глаза у него холодные не любит. Губы улыбаются, а в глазах лёд, он сквозь этого Артёма смотрит. Артёму лет пятьдесят, и Сашка никак не может понять, кто перед ней. Она