Вселенная Разумная - Максим Карпенко

Основные представления современного дарвинизма об эволюции организмов основываются на двух идеях: идее о возникновении случайных мутаций в наследственном аппарате, приводящих к изменению организма и идее последующего отбора, который, по Дарвину, состоит в том, что организмы с новыми, но неудачными признаками, вымирают, с удачными — выживают. То, что такой механизм существует и действует, видимо, можно считать доказанным.

Вызывает, однако, большое сомнение достаточность дарвиновского механизма эволюции для объяснения процесса возникновения полезных признаков, многие из которых, как писал Л. И. Блохинцев, больше «похожи на изобретательство»: «Суть дела заключается в том, что полезное приспособление становится полезным, лишь достигая определенной степени совершенства.

Примеров, подтверждающих это соображение, можно привести великое множество. Так, электрический угорь обладает исключительной по своему совершенству электрической батареей, позволяющей ему поражать животных сильным электрическим ударом. Создание такой батареи поставило бы сложнейшую задачу перед современным конструктором и физиком. Однако если угорь получил бы какое-то электрическое устройство, которое разряжалось бы не током с напряжением в сотни вольт, а током слабого напряжения, то такое устройство никаких преимуществ угрю не давало бы. Оно могло бы быть даже помехой в организме. Иными словами, чтобы быть полезным, это замечательное электрическое приспособление должно было появиться у угря сразу в уже весьма совершенном виде.

Дело походит на изобретательство. Одна из бабочек, обитающих в Бразилии, имеет на своих крыльях рисунок, отпугивающий хищников, так как он делает ее похожей на сову. Такой рисунок, чтобы быть полезным, должен быть достаточно совершенным и записан в терминах наследственного кода, на двойной спирали ДНК.

Жучок, бегающий по поверхности воды, разделывается со своим преследователем, выпуская жидкость, уменьшающую поверхностное натяжение воды. В результате этого преследователь проваливается и тонет. Нет необходимости пояснять, что такая жидкость должна удовлетворять многим условиям, чтобы быть полезным оружием».

К сказанному об электрическом угре можно добавить, что существует также электрическое растение, латинское название которого я не привожу в связи с «полиграфическими» трудностями. Это растение обладает «свойством выделять сильный, хотя только мгновенный ток; если отломить ветку, то рука поражается ударом, равным по силе разряду индукционной катушки… Замечено, что ни птицы, ни насекомые никогда не садятся на это растение. Почва, на которой оно растет, не содержит в себе никаких магнитных металлов: железа, кобальта или никеля, так что свойство это вырабатывается физиологически в самом растении, образующем батарею», — писал более ста лет назад один из немецких научных журналов.

Не поддается никакому объяснению с точки зрения естественного отбора происхождение мимикрии, примеры которой настолько многочисленны и хорошо известны, что, я думаю, нет смысла специально останавливаться на этом феномене.

Не менее поразительны механизмы симбиоза разнообразных форм такого взаимодействия организмов разных видов. Вот лишь один пример. «Обитающие в Южной Америке птицы-ткачи байя не только строят свои гнезда с искусством, которому могли бы позавидовать архитекторы, но и освещают их, выстраивая внутри своих покоев ряды «канделябров», изготовленных из комочков глины с заделанными внутрь червяками, светящимися подобно светлякам».

Еще удивительный пример приспособительных действий, которые, строго говоря, уже нельзя отнести к явлениям, понимаемым как симбиоз: еж, поймав жабу, слизывает яд с ее желез и наносит его на свои иголки на случай нападения хищника. Он может также, взяв кожу жабы в рот, водить ею по иголкам.

Существуют более глубокие и специальные уровни критики дарвиновской теории, на которых я останавливаться не буду, упомянув лишь одного из самых радикальных критиков дарвинизма, незаслуженно забытого и ныне понемногу возвращаемого из забвения, А. А. Любищева. В своих работах он приводил примеры, говорящие о том, что само понятие о приспособительном, функциональном характере некоторых признаков нередко оказывается неверным. Форма, пишет он, вовсе не приспособлена к функции, как ключ к замку. Говоря о глазчатом рисунке на крыльях бабочки, который, «как всем известно», служит для отпугивания хищника, Любищев приводит аналогичный, но совсем уже неприемлемый для подобного объяснения пример: такой же рисунок встречается, и у глубоководных рыб, живущих в полной темноте. «Трудности, с которыми обычно сталкиваются попытки трактовать любой признак как приспособительный, не случайны. Ведь даже простые функции могут выполняться самыми разными органами, а однотипные органы осуществляют порой весьма разнообразные функции.

В многообразии форм есть своя, не зависящая от функции упорядоченность, своя закономерность, выявляемая, например, при анализе симметрий на основе строгого математического описания. Случайно ли так похожи морозные узоры и рисунок растений, спирали галактик и раковины?..»

Удивительнейшими представляются порой приспособительные механизмы и поведение микроскопических существ, заставляющие с некоторым сомнением говорить об их примитивности. В качестве одного из наиболее ярких примеров можно назвать более чем странный жизненный путь микроскопического червячка трематода, о котором рассказывалось ранее. На более низком уровне размеров организмов — на клеточном — известно такое явление, как «воровство клеток». «Ресничный червь, например, поедает гидр, но не переваривает их стрекательные капсулы, которые доставляются специальными клетками-носильщиками из пищеварительного канала к поверхности тела.

После того как стрекательные клетки вставлены в эпителий нового хозяина и начинают его оборонять, червь оставляет гидр в покое и переходит на свой обычный рацион».

На следующем вниз по шкале масштабов уровне находятся вирусы — загадочные существа, размеры и поведение которых не очень вяжутся с самыми основными представлениями о способности материи воспринимать, хранить и перерабатывать информацию. Речь, в частности, идет о так называемых ретровирусах, которые в отличие от обычных представителей этих организмов (вирусы оспы, полиомиелита и др.) обладают рядом специфических свойств. Основной их отличительной чертой является способность, не убивая живой клетки, вторгаться в нее, а затем с помощью фермента ревертазы внедрять в ее геном свою собственную генетическую программу.

Благодаря этой способности ретровирус заставляет здоровые клетки организма работать практически на себя. Проникновение чужеродной генетической информации в организм радикальным образом меняет процессы деления клеток и их роста. К примеру, онковирусы типа С, вызывающие саркому и ряд других заболеваний, попадая в здоровые клетки, меняют их биологию, превращая в раковые.

Сейчас уже известно, что возбудителем СПИДа является также ретровирус, который, в отличие от других, не только внедряется в генетический аппарат клетки, но и убивает ее. Совсем недавно были обнаружены своеобразные виды ассоциаций вируса СПИД с рядом микроорганизмов, его способность к кооперативному поведению. Уже известны сочетания заболевания СПИДом с саркомой Капоши, некоторыми видами лимфом, туберкулезом, герпесом и другими болезнями. Удалось установить, что некоторые виды микроорганизмов многократно усиливают действие вируса СПИДа в организме человека.

Так, исследуя виды смешанных со СПИДом инфекций, ученые столкнулись с ситуациями, при которых один из вирусов буквально тащит другой за собой внутрь клетки.

Вообще говоря, вопросы происхождения жизни и ее эволюции сами по себе интересны необыкновенно, но, к сожалению, мы должны идти дальше, не затронув целый ряд удивительнейших проблем современной биологии. Можно было бы упомянуть о буквально восставшей из пепла гипотезе катастрофизма — о зловещей периодичности в исчезновении буквально всего живого на Земле; о занимающей почти четыре пятых истории Земли эпохе криптозоя, одно название которого обладает острым привкусом тайны; о поразительных, происходящих прямо у нас на глазах открытиях, когда еще совсем недавно считавшиеся лишними гены вдруг получили замысловатый и даже торжественный титул «мобильно-депрегированных», а вместе с ним — ответственность за внезапные мутации организмов. Можно было бы рассказать, как само существование этих генов подвело исследователей к невероятно смутившей их, чрезвычайно крамольной мысли о том, что, возможно, в геноме каждого организма заложен весь потенциал всей эволюции — и прошлой, и будущей. Это представление о потенциале эволюции, заложенной в геном подобно какой-то невероятной, неведомо кем и когда созданной программе развития вида на века и тысячелетия вперед, очень близко к теории номогенеза Л. С. Берга, теории, считающейся до сих пор идеалистической, а потому, разумеется, неприемлемой и не подлежащей серьезному рассмотрению. Столь же удивительные открытия произошли в антропологии. По принятым сегодня взглядам, человек эволюционировал от австралопитека за последние 2 миллиона лет. Однако в 1980 году при раскопках в Африке был обнаружен человекообразный череп, по объему мозга превосходивший череп современного человека в 1,5 раза. Возраст находки был определен в 2 миллиона лет, и эта находка далеко не единственная: в запасниках музеев мира собрано немало загадочных гигантских скелетов и черепов человекоподобных существ. И если эволюция человека до сих пор представлялась в виде стройного филогенетического дерева, то сегодняшняя ситуация стала весьма неясной и противоречивой, что остроумно заметил С. Д. Мейен: «От филогенетического дерева, нарисованного некогда Э. Геккелем, осталась лишь куча веток, на которой сидят биологи и подолгу пытаются приладить одну ветку к другой».