Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

Акут пошевелился, дёргая рукой, попытался повернуться и застонал снова. И в голове Найи стихли удары «да», будто его стон остановил размахи гонга, кидая медную колотушку в обратную сторону. «Нет. Нет! Нет!!» — всё громче и громче…

— Хватит! — она схватилась за голову руками, дёрнула себя за волосы, чтобы собственной болью перешибить ту, которая оглушала. — Не надо! Хватит!

Синика вился вокруг её колен, протягивая по коже пушистый хвост. И она, увидев, как свет ушёл из закрывающихся глаз мастера, смогла посмотреть на мышелова.

— Что, — прошелестела без голоса, опустила руку на тёплую голову.

И зверь, лизнув ей дрожащие пальцы, пробежал к миске, сел рядом.

— Да…

Она сумела поднять миску, не расплескав медленное питьё, и, присев рядом с мастером, устроила его голову у себя на коленях. Гоня от себя все мысли, любые, кроме одной, о том, что Синика рядом и подскажет, когда надо давать больному попить, поднесла край миски к сухим обметанным губам. А про то, что сделало с ней семечко, — потом подумает. Когда дотащит его до постели, уложит и укроет волчьей шкурой. А ещё его надо согреть…

Ночь засыпала, прикрывая ресницами дождя тёмные глаза, и лицо мира светлело. Где-то за тяжёлыми тучами раскинулась на облачных покрывалах Айна, смеясь яркой улыбкой бледному лику своего мужа, которого полюбила не за что-то, а просто — полюбила. Свет их любви проходил через тучи, и люди просыпались, закидывая за голову затекшие от крепкого сна руки. Мужчины поворачивались к жёнам, рассматривая помолодевшие сонные лица, мальчики смущённо отворачивались, языком проводя по зубам и вспоминая, что было ночью. Девочки поправляли волосы, стесняясь сразу встать, и нащупывали рассыпанные бусины, собирая их в горсть…

Найя сидела на циновке, укрытая шкурой огромного волка, мягкой и тёплой, смотрела перед собой тусклыми глазами. На полу стояла миска с остатками питья, сидел мышелов, завесив круглые глаза плёнками век. Когда ветер всплеснул мокрыми ветками, глаза его приоткрылись, и, низко заворчав, он толкнул её руку.

— Да, — она нащупала миску. Повернувшись, откинула шкуру и, подсовывая другую руку под чёрные волосы, приподняла голову мастера, — попей, Акут.

Так же, как долгой ночью, которая под конец стала казаться вечной, он сперва застонал, приоткрыл губы и, не меняя выражения спящего лица, послушно сделал глоток. Она отняла миску и поставила. Так же, как ночью, после каждого глотка пришла к больному крупная дрожь, и Найя, подтягивая шкуру, легла ближе, обхватила трясущееся тело руками и ногами, стала дышать ему в шею. И дрожь стихла. Он снова спал. А она — нет. Проваливаясь в дремоту, тут же выныривала обратно, вспугнутая то шорохом пробежавшего в стенке мыша, то плеском воды снаружи, то порывом ветра. А там снова ворчал Синика, и снова надо было откидывать шкуру, подносить миску к губам, укрывать и прижиматься, согревая.

Ей казалось, если заснет, то умрёт в сон, останется там. И кто тогда поднесёт к губам мастера питьё? Миска казалась бездонной, но посветлевшим утром, очнувшись от далёких криков в деревне, Найя увидела с облегчением, питья уменьшилось вполовину. А значит, придет время, когда она сможет хоть немного поспать. От усталости её уже не волновала чёрная рана на виске. И то, что, стараясь согреть, она прижималась к его обнажённому телу. Не было нужды прогонять ненужные мысли — сами ушли.

Проваливаясь в очередной раз в дремоту, обнаружила: одна, почти неслышная мысль осталась и трогает её голову маленькой ручкой. Смогла ли она захотеть, чтобы он — жил? Но додумать её не было сил, и Найя, видя себя во сне убедительно складывающей руки, попросила мысль — не уходить, подождать, чуть-чуть.

— Вот немножко посплю… — прошептала. И, кажется, сразу же раздалось низкое ворчание мышелова. Снова — рукой нащупать миску, снова приподнять голову мастера…

Мутными глазами увидела: Синика за то время, что показалось ей секундой, успел поохотиться — на полу лежал полузадушенный мыш, потрескивая хитиновыми короткими крыльями, а фасеточные глазищи уже погасли — умирает. Синика поддел мыша лапой, глядя на хозяйку. И захрустел, завтракая.

«Мне тоже надо поесть». Поставила миску и легла, прижимаясь к дрожащему боку Акута. Даже подумать о том, чтобы встать и искать по хижине еду, было невмоготу.

Слушая, как стихает дрожь, сквозь наползающий сон принюхалась — он стал слабее, ужасный запах крови и зелени, будто раздавленной тяжёлым ботинком. Может, она его вылечит?

За стенами шёл и шёл тихий светлый дождь, далеко кричали дети и кто-то пел и смеялся.

…Когда Акут выпил последний глоток, Найя сунула на пол пустую миску и, обхватив мужчину, мгновенно заснула. Не почувствовав, что он, шевельнувшись, обнял её слабыми руками.

Сытый мышелов лёг в ногах и заворчал, как далекий гром за рекой. Светлый день уходил, тучи из серых снова становились чёрными. Еэнн и Айна заснули, устав от любви, от жадности — успеть налюбиться на целый год предстоящей разлуки.

Глава 48

Амбротип

— Всё?

— Замёрзла? — Альехо говорил из приоткрытой двери лаборатории, отвернувшись к столу, что-то делал там, отводя локти и наклоняя большую голову. Аглая нашарила висящий на спинке стула шарф, потянула на себя, прикрывая плечи и грудь. Тонкая шерстяная ткань покалывала кожу.

— Подожди… — Витька оглянулся, придерживая старый фотоаппарат с чёрной гармошкой, стоящий на тонких ногах посреди узкой комнаты.

— Илья Афанасьич, ещё надо бы.

Альехо вошёл, глянул на прикрытую шарфом Аглаю, которая уже спустила с широкого сиденья босую ногу. Протянул Витьке толстую пластину:

— Сам сможешь?

Витька принял на кончики пальцев прозрачную пластину и, слегка поворачивая, стал поливать её коллодием из широкогорлой бутылки. Снова резко запахло эфиром.

— Поверти, чтоб растекся ровнее, — подсказал Альехо. Приоткрытая дверь обозначалась красным светом фонаря, — и слей с уголка в бутылку, не забудь.

— Край смазал…

— И хорошо, пусть будет. Да делай скорее, заморозишь ведь девочку.

— Мне не холодно, — Аглая прокашлялась, скомкала в руках край шарфа, спохватившись, прикрыла складками бедра и колени.

— Врёшь, — дрожишь, отпечаток будет смазан. Но и то неплохо, даже интереснее. Но глаза, глаза пусть будут в фокусе.

Витька аккуратно вставил мокрую пластину в аппарат и приложил глаз к видоискателю. Чёртов учитель, мог бы и предупредить. Позвонил, выдернул, сказал: надо помочь. А что тут Аглая и снимать придётся по-новому, не сказал. Хоть посмотрел бы в справочниках, что за амбротип и с чем его едят.