Забирая Еву - Виолетта Роман

— Мам, мне улетать нужно. Завтра с утра совещание важное, никак не могу пропустить. Ты присмотри за ней, если что, звони Лехе или Артуру.

— Хорошо, сынок, не беспокойся, — мама, отложив дела, подходит и присаживается рядом.

— Я приеду в пятницу. Да, кстати, что за девочка у нас в доме?

Странно, мой вопрос заставляет мать покраснеть и опустить глаза. Теперь она разглядывает свои руки. Нервничает.

— Ох, сыночек, не совсем подходящее время сейчас об этом говорить…

— Мам, говори, как есть.

— Это Кристиночка. Девочка - наша соседка. Через два дома от нас живет. Коль, у нее такое горе в семье случилось… Отчим ее напился до чертиков, начал буянить. Мать ее ножом пырнул. Умерла она… Девочка совсем одна осталась. Если мы не поможем, Коль, ее в детский дом отдадут, — произносит дрожащим от волнения голосом, а глаза уже на мокром месте.

— А мы тут при чем?

— Коль, мне ее так жалко. Она ведь хорошая девочка. Отличница, танцами занимается. Ее мама после смерти отца Кристиночки долго в себя прийти не могла. Он ведь у них главный добытчик в семье был. Они буквально впроголодь жили, соседи старались помочь кто чем, всей улицей подкармливали, одевали девочку. Тогда еще совсем крошка была, хорошенькая, волосы локонами, чисто ангелочек. А потом мама Кристиночки нового мужа нашла на свою беду, связалась с извергом. Он не раз на нее руку поднимал, только разве найдешь управу? Думала, бедная, как лучше сделает, отца девочке найдет, поднимут вместе Кристину, выучат… А тут такое. Девочка ведь пропадет совсем. Ты же знаешь, что в детдоме жизнь совсем не сахар, Коль…

— Мам, ты понимаешь, о чем говоришь? — помимо воли голос повышается на несколько тонов. — Это ведь не собачку или кошечку приютить. Это человек. Девчонкой заниматься надо, воспитывать. У тебя уже здоровья никакого. Мне точно не до этого, — поднимаюсь из-за стола, отхожу к окну. Ну как ей объяснить, что это просто очередная ее блажь. Можно подумать, нам сейчас трудностей не хватает.

— Ею я заниматься буду. Мне ведь совсем одиноко здесь стало. Да и помощница не помешает. А девочка – умница, со всем справляется. Ты бы пообщался с ней, понял, что она очень хороший ребенок.

— Мам, мне что, заняться больше нечем? В общем так, пусть занимаются девочкой те, кто должен. Органы опеки или кто там еще. Мой ответ тебе: Нет. А скучать тебе незачем, пока что Ева поживет здесь.

— Значит, поговорим потом. Я так просто не отдам ее. Ты не представляешь, какие ужасы ждут ребенка в детском доме. И то, что мы могли помочь малышке, но не помогли… Я не согласна. Поговорим с тобой в следующий приезд, — обрубает мама и, поднявшись из-за стола, выходит из кухни.

Господи, что за упрямая женщина? Еще какой-то девчонки маленькой мне не хватало на свою шею…

Глава 42

Ева

Я побывала в аду.

Не могу даже слов подобрать, чтобы описать чудовищность этого места. Хотя практически ничего не помню из дней пребывания там. Словно дыра в моей памяти. Огромная такая, с кучей монстров и страхов.

После первого укола, сделанного мне насильно медсестрами, я выпала из реальности дня на два. Раньше даже предположить не могла, что есть лекарства, способные сотворить такое с организмом. Лекарства, превращающие тебя в живой труп, в безвольный овощ. Ужас, охвативший мое сознание, нельзя описать словами. Я не знала, стану ли снова прежней, или останусь такой навсегда. Ненормальный остановившийся взгляд, дикая слабость: говорить тяжело, руки, ноги устают моментально. Не вникнуть ни во что. Невозможно долго стоять или сидеть на одном месте. Мучительное состояние. Постоянно хочется спать, при этом ночью просыпаешься каждые два часа.

Я потерялась в пространстве и времени. Кругом шизофреники, суицидники, параноики с бредовыми идеями и галлюцинациями, эпилептики. Круглые сутки вокруг несмолкаемый, раздражающий шум: чьи-то вопли, крики, завывания, животные звуки. К концу недели у меня возникло ощущение, что сумасшествие передается воздушно-капельным. Ибо мысли о том, что я такая же, как они, стали посещать меня все чаще и чаще.

Несмотря на то что лекарства лишали эмоций, одно у меня отобрать не смогли. И это единственное, оставшееся у меня от прошлой жизни, было словно остров спасения среди океана безумия. Было единственным ярким пятном среди черно-белых цветов моих отсутствующих эмоций. Кай. Даже психотропные лекарства не справились с чувствами к этому мужчине.

Еще до момента полного поражения. До того момента, как я сдалась, подписав согласие на госпитализацию, я злилась на него. Очень сильно злилась. За то, что оставил меня одну рядом с изворотливой тварью Колесниковым. За то, что так ни разу и не поинтересовался моей жизнью. Откупился от меня машиной, очистил свою совесть. Благородный мужчина. На деле же конченый эгоист.

Но, несмотря на злость, в глубине души я надеялась, что он спасет меня. Явится, вытащит меня из этого ада. Упадет в ноги и станет молить о прощении. Вслед за этими мыслями приходила злость на саму себя. За свою наивность, несамостоятельность. В этом жутком месте, брошенная всеми, я поняла одно. Миром правит не любовь. Миром правит эгоизм. И нет никому ни малейшего дела до меня. Вот и поклялась тогда убить, растоптать это чувство. Запретила себе даже думать о нем.

А потом явился Кирилл. Нервный такой, обозленный. Заглянул ко мне в палату, едва ли не трясся от ярости. Теперь я понимаю, что он был в таком состоянии из-за страха. Ведь Кай принялся активно искать меня.

Колесников закрылся в кабинете главврача, после чего санитары снова явились в мою палату. Снова вязки, снова уколы. Я отбивалась, сильно, отчаянно. Они даже стушевались поначалу, не ожидали, видимо, от «обколотого» человека такой реакции. Кричала им, что Кай скоро заберет меня. Только не помогло. Скрутили и вкололи едва ли не смертельную дозу. Помню, так плохо стало. Голова закружилась так, что открыть глаза не могла. А на уши давило так, что казалось, вот-вот - и из них кровь потечет. Все мышцы до одной судорогой свело. Даже язык во рту колом встал. Помню, меня рвало бесконечно долго. Хотелось сдохнуть, только поскорей прекратить эти мучения.

Очнулась уже в доме его матери. Кай купал меня.

Разозлилась тогда на себя. Ведь, несмотря на все ужасы, пережитые в последние дни, едва увидев его, почувствовав его руки