Смена климата - Наталья Игнатова

А когда, все-таки, отключался — даже ему порой необходим был хотя бы час дневной спячки — от кошмаров они просыпались оба.

Эти сны Хасан предпочел бы не вспоминать, однако Алаа не оставил выбора.

Арса говорил. Рассказывал о своем поместье, о том, что устроил там конюшню и псарню. Сам он, как большинство мертвяков, пугал животных до усрачки, но, зная, что най любит лошадей и собак и ладит с ними, заранее позаботился о том, чтоб завести и тех, и других.

Заноза не слушал. Просто ждал.

Арса думал, что разговор с тийрмастером закончился ничем. Он понятия не имел, что любые разговоры с Алаа имели последствия… Но почему Алаа позвонил с телефона Хасана?

— Тебя лучше держать подальше от моря, чтоб снова не сбежал, но это же остров, там кругом море, — Арса пожал плечами. — Может, в этот раз ты и не захочешь убегать. Рядом Дроэда. Тебе понравится городской герб.

Герб со звездой и полумесяцем. В память о помощи, оказанной Дроэде османами во время Великого Голода[32].

Тийрмастер позвонил с номера Хасана, потому что…

Заноза услышал удаляющийся шум вертолетного двигателя. В кают-компании была отличная звукоизоляция, но что толку от нее против его слуха?

…потому что Хасана больше нет.

Звезда и полумесяц на гербе Дроэды. Арса уже не пытается шантажировать. Он убил Стива, с которым Заноза не виделся полсотни лет, он попытался и не сумел убить Ясаки, но начал он с Хасана. Он всегда убивал всех, к кому ревновал. И ни к кому в целом мире он не мог ревновать сильнее, чем к Турку.

Заноза хотел разозлиться, узнав о смерти Стива, а вместо злости пришла грусть, такая сильная, что парализовала без всяких дайнов. Арса мог бы и не стараться. Но сейчас, когда он понял, что Хасан… Что Арса убил…

Это была не злость. Нет. В груди, под ребрами заклубился горячий, колючий комок. Черный. Черный и душный, и от этой черноты, от этой духоты потемнело в глазах.

Нельзя, нельзя, нельзя!!! Лайза умела останавливать такие приступы, говорила «ты сойдешь с ума», говорила «думай о хорошем, или сойдешь с ума»… Но ничего хорошего не было. Не осталось.

Ничего.

И Заноза отпустил это. Чем бы оно ни было. Отпустил себя.

Из двух пистолетов — полные очереди. Тридцать шесть пуль в Арсу, сидящего вплотную, неуязвимого для выстрелов, но ошеломленного, не ожидавшего, что его дайны перестанут действовать. Арса не успел даже отшатнуться, когда пули пролетели сквозь его голову, не успел даже вскинуть руки, чтобы защититься от когтей.

Заноза рвал его, кусал, раздирал на куски. Руки то проходили сквозь Арсу, как сквозь воздух, то ранили мертвую, бескровную плоть. Прежде, чем ублюдок начал защищаться, он был исполосован, изрезан с головы до ног. С вырванной гортанью, с распоротым животом, путающийся в обрывках одежды, он швырнул Занозу через всю каюту, спиной в огромное окно.

Стекло не выдержало. Заноза прокатился по палубе, врезался в Хасана, изумленного донельзя, до такой степени, что даже завесу «тумана» не удержал. И прыгнул обратно в каюту.

Он не смог бы победить Арсу. Убить мог, тихо, тайно, исподтишка, но победить — никогда. Не в открытом бою. Он — нет. Но то, чем он стал… оно только это и могло, только драться и побеждать. Без оружия. Без дайнов. Без тени понимания происходящего.

За разбитым окном кают-компании два зверя убивали друг друга. Огромный, длинноволосый вампир, искромсанный так, что будь он человеком, умер бы уже два раза. И Заноза… нечто, похожее на Занозу. Нечто с когтями, в разодранном в клочья плаще, обезумевшее и неистовое.

Старший вампир был сильнее. Он был невероятно силен. И умел пользоваться своей силой, умел пользоваться неуязвимостью, умел драться, в отличие от Занозы, который никогда не был хорош в рукопашном бою, всегда полагался на огнестрельное оружие или на саблю.

Тот Заноза, настоящий, которого знал Хасан.

Этот вряд ли знал, что в мире существует такая вещь, как оружие. Как и его ратун, он был оружием сам по себе. Весь целиком. И на его стороне было огромное преимущество — он не существовал, а значит абсолютно ничего не боялся.

Замерев в двух шагах от окна, Хасан смотрел, как белоголовый бешеный зверь полоснул когтями по разорванному горлу ратуна, разрубая шейные позвонки. Как когти другой руки снова, снова и снова вбивались под ребра — достать до сердца, сквозь неуявзимую плоть, сквозь сверхъестественную защиту дайнов. Старший отбрасывал его в сторону, швырял о стены, крушил мебель, пытаясь создать хоть какую-то преграду между собой и потерявшей разум смертью. У него получилось бы справиться с любым вампиром, сколь угодно бесстрашным, сколь угодно сумасшедшим, вооруженным любыми дайнами. Но не с собственным най.

Дело было не в силе. Не в боевых навыках. Не в опыте и дайнах, накопленных за сотни лет.

Арса не мог победить Занозу потому, что любил его.

Заноза не мог проиграть Арсе потому, что ненавидел.

Кровь хлынула из всех ран на теле старшего вампира, алая, багровая, черная. Струей ударила из разорванных артерий. Потоком полилась из вырванного из груди сердца. Заноза отшвырнул Арсу, изуродованного, уже не способного к исцелению. Развернулся к окну.

Его глаза светились. Сияли синим, фосфоресцирующим огнем.

Хасан не успел уйти обратно в «туман».

С коротким рыком Заноза прыгнул к нему. И замер. Остановился, вместо того, чтобы рвануть когтями, впиться клыками, ударить — выбросив за борт с пятнадцатиметровой высоты.

От сияния его глаз почему-то зазвенело в ушах.

Хасан стоял. Не двигаясь. Не прикасаясь к оружию.

Hayvan… Это называлось hayvan. Воплощенные ярость, безумие и стремление убивать. Какая-то отрава в крови некоторых вампиров, превращавшая их в бешеных зверей. Малоизученное проклятие. Выяснить, что происходит с вампиром, когда hayvan вырывается на свободу, невозможно, потому что тварь убивает все, что видит. А когда hayvan спит, изучать нечего. Вампир с проклятием от вампира без проклятия ничем принципиально не отличается.

Заноза принюхался, раздувая ноздри. Издал странный, мурлыкающий звук. А потом скулой и виском по-кошачьи потерся о челюсть Хасана.

Вот… этого hayvan точно делать не мог. А Хасан точно не мог поднять руку и зарыться пальцами в перепачканные кровью волосы безумной, бешеной твари. Погладить его, уткнувшегося носом в плечо, как гладят собак. Свирепых и опасных собак, абсолютно преданных только одному хозяину.

Нет, он не был хозяином Занозы, а Заноза не был его собственностью. Но hayvan, похоже, считал иначе.