Место под солнцем (СИ) - Эльберг Анастасия Ильинична

— Надеюсь, моя ответная шутка ему понравилась, — сказал Фуад, присев на табуретку. — Не уверен, что Тарек смеется в Аду, кувыркаясь на раскаленной сковородке, но хотя бы Брике вздохнет свободно: больше у нее никто не будет таскать шлюх.

— Думаю, в христианском аду для сластолюбцев существует другое наказание. К примеру, красивые женщины, к которым ты не можешь прикоснуться. Или что-нибудь подобное. Когда доходит до грехов и страшилок, христиане мигом перестают быть занудами и превращаются в талантливых сказочников. Впрочем, Тарек, кажется, был мусульманином…

Услышав звонок в дверь, Умар отложил апельсин. Фуад посмотрел на часы.

— Всего-то пятнадцать минут опоздания. Халиф теряет хватку.

— Твое оружие, приятель. Все, от пистолета до зубочисток и шелковых удавок.

Гость передал брату судьи револьвер и нож.

— Зубочистками я не пользуюсь, а удавка сегодня не при мне.

Умар спрятал нож в карман, сунул пистолет за ремень брюк и вышел из кухни. Фуад посмотрел на кожицу от апельсина, лежавшую на столе. Он не чувствовал ни волнения, ни страха. Только легкую пустоту в желудке и смутную надежду на то, что в дверь позвонил Аднан, кто-то из их общих знакомых или возмутительно красивая женщина, но не Ливий Хиббинс.

— А, ты уже здесь, сынок. Ты не накормил и не напоил гостя, Умар? На тебя не похоже. Или я пришел слишком рано? Тара увезла Руну в город для того, чтобы купить гору ненужных шмоток, в противном случае я бы…

— Твое оружие, — перебил хозяин.

Бросив на него короткий взгляд, Халиф неспешно приблизился к столу.

— На мне нет оружия. Если хочешь, можешь убедиться в этом сам.

Умар сделал Ливию знак поднять руки и тщательно его обыскал.

— Садись. Я сварил кофе. Тебе без сахара, как всегда?

— Будь любезен. А месье Талебу — со сливками. Но если ты не держишь у себя дома такой роскоши, то сойдет и с молочком. В последнее время он постоянно хнычет и, должно быть, соскучился по своей кормилице.

— Я не хочу кофе, — заговорил Фуад.

Халиф поставил на стол бумажный пакет и занял свободную табуретку.

— Как бы Умар не подумал, что ты не уважаешь законы гостеприимства, отказываясь от угощения.

— Ты все еще помнишь смысл этого слова?

— «Гостеприимство»? Конечно, сынок. Когда ты явился в мой дом, а потом швырнул в лицо свадебное украшение моей невесты, я тебя не убил, хотя видят боги — очень хотел это сделать.

— «Уважение». Ты приходишь к чужой жене, развлекаешь ее беседами и осыпаешь подарками. Тары и Гвендолен тебе уже мало?

Ливий взял из рук Умара крохотную чашку с кофе и сделал глоток.

— Когда я навещал леди Насрин в последний раз, она твоей женой не была. И нового обручального кольца на ее пальце я не заметил.

— И, разумеется, отымел ее, воспользовавшись моментом?

— Она была не прочь, но объедки с чужого стола меня не возбуждают. Да и как бы это выглядело, сынок? Ливий Хиббинс положил глаз на женщину короля? Чего доброго, о твоем друге начали бы судачить на улицах. Советую согласиться на кофе. С каждым разом оно становится все вкуснее. Умар, признайся: ты добавляешь туда тайное зелье?

Услышав свое имя, брат судьи, расставлявший чашки в шкафу, обернулся. Лучи предзакатного солнца делали его глаза светлее и золотили каштановые волосы, чуть тронутые сединой. Ему уже под пятьдесят, подумал Фуад, но он выглядит максимум на тридцать, несмотря на проведенные в тюрьме годы и сумасшедший темп жизни. Странно, особенно при учете того, что Аднан, младший брат, казался почти стариком. Несколько секунд Умар пристально смотрел на Халифа, а потом слабо улыбнулся и кивнул.

— Оставлю вас, — сказал он. — Если решите перекусить, выпечка ваша, равно как и фрукты в холодильнике. Я буду в кабинете. Позовете, когда закончите.

Когда звук шагов Умара стих, Ливий в очередной раз поднес чашку к губам и посмотрел на Фуада.

— Ну что, сынок? Будем играть в молчанку? Или расскажешь мне, почему ты убил Тарека Бадара? Бедняга наконец-то женился и целую неделю мужественно воздерживался от похищения красавиц из заведения Брике. В городе поговаривают, что я приложил к его смерти руку. У твоих щенков слишком длинные языки. Разве я не учил тебя тому, что подчиненных нужно держать в узде? Кое-кому из них не помешало бы воткнуть нож в задницу. Мой опыт показывает, что после этого люди болтают пореже и выбирают слова перед тем, как открыть рот.

— Я убил Тарека Бадара потому, что после твоего возвращения у него начались серьезные проблемы с памятью. Он забыл, кому на самом деле принадлежит этот город, и благодаря кому он все это время безнаказанно таскал у Брике шлюх.

— Но теперь он, разумеется, все вспомнил и больше не будет доставлять тебе неприятности. — Халиф вернул пустую чашку на стол. — Посмотри на себя, Фуад. Полюбуйся на своих друзей, каждый из которых перегрызет тебе глотку при первой же возможности. На Валентина, которого ты отправил восвояси — и который вернулся с видом побитой собаки, а ты его принял. Что произошло с тобой за эти десять лет? Из каких глубин твоей души вылез трусливый сукин сын, и почему из его памяти стерлись все понятия о чести? Я могу понять, почему ты предал меня, я знаю, что ты всегда мне завидовал и мечтал занять мое место. Но Эоланта? Как ты мог пасть так низко? Даже Аднан, убивавший за одно неверное слово, никогда не трогал женщин своих врагов. Врагов! — Он горько рассмеялся и потрепал ворот рубашки так, будто у него случился внезапный приступ удушья. — Посмотри, до чего довела твоя жажда власти. Когда-то мы ели из одной тарелки, а теперь сидим здесь и готовы прирезать друг друга. Мне больно вспоминать и о твоем предательстве, и об Эоланте. Но это не самое плохое. Бог с ней, с тюрьмой, да и с Эолантой тоже. Я давным-давно перестал считать проведенные за решеткой года и когда-нибудь найду женщину, которую полюблю, хотя подобную ей вряд ли встречу. Я смотрю на тебя и не могу поверить в то, что так ошибался. В человеке, которого я когда-то называл своим преемником, я вижу слизняка. Все мои наставления прошли мимо твоих ушей. Если бы в тебе осталась хотя бы капля уважения, ты бы пришел ко мне лично. С пистолетом или с ножом. И тогда бы я сказал: да, в этом парне что-то есть. Он пытался убить меня в тюрьме, и не раз, но я прощу ему это, потому что в итоге он совершил достойный мужчины поступок. Но он этого не сделал. И теперь мы изображаем мирных курочек, усевшись за столом Умара Саркиса. Вот как решают проблемы в криминальном мире в наши дни. Вместо законов чести и ножа — хренова дипломатия.

Фуад молчал, уставившись на крохотное пятно от кофе на белоснежной скатерти. Он провел рядом с этим человеком много лет, но так и не понял его до конца. Так и не научился считывать его эмоции, так и не научился предугадывать его шаги. Но, что еще хуже, слова Ливия Хиббинса по-прежнему действовали на собеседника как ушат ледяной воды, вылитый на голову посреди ночи. Пара брошенных фраз могла сломить любую оборону и пробуждала чувство вины даже в том случае, если до этого ты был хозяином положения.

— Ты ничего не знаешь, Халиф, — наконец проговорил он тихо. — Дело не во мне, не в предательстве и не в Эоланте.

Ливий достал из кармана брюк пачку сигарет.

— Ну так объясни мне, в чем дело, сынок. Я внимательно слушаю.

На один короткий миг Фуад решил, что пришло время рассказать все. Поведать о том, какой уродливой на самом деле была эта история. О том, благодаря кому король угодил в тюрьму, и что предшествовало той знаменательной ночи, когда полиция явилась на его виллу. О том, что змей в этом клубке намного больше, чем думает Халиф, и всем им следовало бы вести себя осторожнее. Но он знал, что не сделает этого по одной простой причине: ему чертовски хочется остаться в живых. И, пока у него есть хотя бы минимальный шанс потоптать эту землю еще денек-другой, он будет свято хранить свой секрет. Общий секрет.

— Дело прошлое.

Бросив на него насмешливый взгляд, собеседник прикурил от зажженной спички и опустил ее в чашку.