Последний Люцифер: утраченная история Грааля - Светлана Поли

Он удивлялся, как можно было давать знания примитивным созданиям?

«Чем предки думали? Что за безрассудство? Ведь закон Ману запрещал обучать смертных, так почему мой предок, сын Промуза пошёл за Мэль-Хором? Почему согласился дать людям учение о выживании? Почему же и Адонай научил людей многим наукам и ремёслам? Зачем же они нарушили наказ своего Великого отца и бога? Если бы они этого не сделали, то люди, наверное, также как неандертальцы вымерли. А может потому и выжили, что им помогли? Наверное, если бы не восстал Адонай, этого бы и не случилось, догадался Габриэль. Похоже, Братство Семи стало противовесом проискам Архонта, стало его сдерживающей силой, способной противостоять превращению новой планеты в рассадник дьявольской воли богов. Теперь сложно во всём разобраться основательно, очень сложно, почти невозможно.

И что теперь? Злые боги-архонты вымерли, но сотворили смертных дьяволов. А ормусы до сих пор таятся от смертных. Может, стоит тоже создать свой народ, народ смертных праведников и святых?

Но нет, не хочу спасать неразумных. Даже среди друзей, назореев, зелотов и учеников может найдутся двое-трое разумных, а остальные? Как их обучать Истине? По отдельности? Иуде-Фоме и Мариам говорить одно, Иакову и Иешуа говорить другое, а остальным третье? Забрать бы нескольких и уйти с ними в Египет или в Бхарат…

Но надо послушать, что скажут ещё Нафанаил и старый Михаил. Возможно, они знают кого-то ещё из неверов Натуру в других землях планеты?»

Десять дней пути прошли в непрерывных размышлениях. Он думал и при свете дня, шагая по камням, и у костра под звёздным небом, и в одиночестве, и в кругу редких пастухов кочевников.

Александрия встретила Габриэля проливным дождём. Это был хороший знак, подумал он. Люди спешили скрыться под навесы или в дома. Некоторые напротив выбегали, вынося сосуды, чтобы набрать в них хоть сколько-нибудь дождевой воды. Но все люди радовались дождю как чуду, что было почти так.

Пыль прибило, стало дышать свободнее, на некоторых улицах грунт размыло, и невозможно было ни пройти, ни проехать. Под дождём стояли брошенные повозки с горшками, овощами, под дождём мокли животные и куры.

Однако вскоре дождь прекратился, и все снова высыпали на рыжие улицы города. Габриэль вышел из-под навеса и направился к храму Исиды, в котором с недавних пор обитал Нафанаил. Он нашёл жреца во внутреннем дворе, занятого козами.

— Мир дому твоему, Нафанас, — поприветствовал Габриэль сорокалетнего на вид мужчину с гладко выбритой головой и лицом египетского жреца.

Нафанаил оглянулся и выпрямился, чтобы лучше разглядеть гостя. И тут же улыбнулся.

— Рад видеть тебя, брат Мефрес. Какими судьбами ты оказался так далеко от твоего дома?

— Соскучился по Александрии, — уклончиво ответил гость, видя во дворе ещё нескольких жрецов.

— Пойдём в дом, ты умоешься и приведёшь себя в порядок. Это ты принёс к нам дождь? Это благословение небес! Хороший знак! Очень хороший. Тебя не одарили горожане чем-нибудь за вход в наш город? — смеялся Нафанаил.

— Забыли, наверное, от радости, — также шутя, ответил Габриэль.

Друзья вошли в дом. Нафанаил кликнул слуг, чтобы те приготовили купальню и чистые одежды для гостя. Спустя час Габриэль уже нежился в тёплой римской ванне.

— Хорошее новшество, верно? — вдруг послышалось у него за спиной.

— Да, брат, — оглянувшись, ответил Габриэль.

— Это же надо было додуматься провести горячую воду прямо от котла в саму купальню?! — удивляясь, покачал головой Нафанаил. — А мы в своё время мылись в посудине, доливая в неё горячую воду.

— Лень, брат, заставляет человека измышлять удобства для своего существования. Да, у римлян есть чему поучиться. Однако их ненавидят в провинциях, причём повсеместно.

— Есть за что, — согласился Нафанаил. — Они добра несут в мир с пригоршню, а несчастий и бед — целый воз… Итак, теперь ты способен поделиться мыслями о своём прибытии?

— Да, но не здесь. Дело довольно серьёзное.

— Значит, отправимся в святилище? — насторожился Нафанаил.

— Да.

— Неужели всё так трагично? — сдвинул брови жрец.

— Боюсь, что да.

В подземном святилище Осириса, названном Ковчегом Вечности, среди полумрака, горящих масленных светильников и четырёхметровых статуй уже находился старый жрец, когда Нафанаил и Габриэль спустились в храм. Повсюду в стенах святилища мерцали огоньки, словно звёзды.

— Мир тебе, Святой отец, — в почтительном поклоне поприветствовал старого жреца Габриэль. Следом также поприветствовал жреца Нафанаил.

— И вам мир, друзья.

— Будет ли ещё кто из соплеменников? — поинтересовался Габриэль.

— Боюсь, что уже некому быть, кроме нас. Ведь Уриил умер, Гэбриэл передал свои полномочия тебе. Больше никого не будет, друзья. Присаживайтесь.

— В Палестине дела очень серьёзные. Отец хочет покинуть эту страну вместе со мной, — начал Габриэль.

— Расскажи всё, — попросил Михаил.

— Сын одной смертной женщины, — присаживаясь в одно из каменных кресел, начал Габриэль, — которая, к сожалению, знает, кто я, попал за подстрекательство к мятежу и свержению Ирода в тюрьму к римлянам. Иудеи называют его истинным царём Иудейским. И сам он склонен к тому, чтобы свергнуть Антиппу и сесть на трон как законный царь. Его мать знает меня в лицо. Каюсь, это моя оплошность. Теперь она шантажирует меня в надежде, что я помогу вызволить её сына и воцариться ему на троне. Я мог бы отказаться, но тогда мне нужно покинуть Палестину навсегда, ибо через Саломию на меня могут выйти потомки «слуг архонта».

— Есть ли среди иудеев достойные люди? — поинтересовался Михаил.

— Достойные есть, но они косны в своей вере. Есть двое молодых палестинцев, которых можно обучить. И только некоторым из учеников можно доверить тайну Истины.

— Твой сын в их числе?

— Да. Но он не знает, что Иосиф Аримафейский не родной ему отец.

— Есть ли среди них чистые девы, чтобы стать новыми прародительницами?

— Моя женщина достойна стать таковой. А насчёт других не знаю. Наверное, есть, но…

— Но ты намерен покинуть Палестину, — догадался Михаил.

— Да. И я должен забрать отца прежде.

— Этот народ полностью изжил себя? — спросил Нафанаил.

— Может и нет, но…

— Что но? — насторожился Михаил.

— Он под гнётом архонта. Его ищейки наводнили всю страну. Они угнетают свой народ пуще римлян. Их мнимая преданность пророкам и закону Мосы,[19] как они его называют, и как он сам себя стал называть с тех пор, как возомнил себя «Сыном Бога Живого», закоснел и погряз в пороках, присущих смертным.

— Не думал я, что приверженность так называемому Эхинатону окажется столь сильной у этих кочевников, — удивлялся Михаил.

— И они убили Иоханна, сына Уриила.

— Мы знаем об этой трагедии, — вздохнул Михаил.

— Он учил их, он пытался их спасти, но никто из них не вступился за него во время ареста, никто не попытался его вызволить из темницы царя Антиппы. А если в каком народе убивают бога, этот народ становится проклятым.

— Это так, это так, — согласился Михаил. — Но если другой бог пожертвует собой добровольно ради этого народа, дабы спасти его…

Габриэль продолжал:

— Этот народ не един. Правитель сам по себе, жрецы сами по себе, учёные сами по себе, а народ сам по себе. «Слуги архонта» нарочно разделили их, дабы не было в них силы.

— Ты мог бы спасти этот народ? — вдруг спросил Михаил напрямую.

— Спасти?

— Объединить.

— А надо ли это, Святой отец?

— Если мы утратим и этот народ, мы утратим душу, дитя моё, — ответил Михаил. — Может, стоит за него побороться?

— А как же народ Египта?

— Он пал уже давно. Былая слава отлетела от него, как Ка от тела мертвеца, — тяжело вздохнул Михаил. — Эхинатон, этот смертный сын твоего отца предал нас, украв у жрецов часть Книги и передав её «слугам архонта». Он завершил крах земли Птаха, объявив, что Бог может быть только один. Он избрал своим богом Адоная. И против нашей воли создал свой народ, не имея на это право. Ибо он всего лишь смертный сын. А народы могут создавать лишь бессмертные дети богов. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что у нас есть время, чтобы воспитывать и формировать мировоззрение этого народа, чтобы подправлять их желания, направлять в нужное русло их мысли и дела. А у смертных потомков таких возможностей нет. Когда умирает смертный правитель, вместе с ним умирает и его идея, его законы и порядки. И тогда новый правитель устанавливает свои новые законы. Аменхотеп или Эхинатон нарушил заведённый богами порядок. И теперь созданный им народ гибнет, благодаря его ложному научению. Он ввёл смертных в заблуждение, он приручил их и бросил. Это великий грех. Это смертный грех. Но мы больше не истребляем неугодных смертных, мы их учим правде. После потопа прежний Михаил поклялся на своей крови, что больше никто из неверов не омоет свои руки в крови смертных. И так тому и быть.