Край навылет - Томас Пинчон

– Эта реально/виртуальная ситуация, Хайди, она у тебя не возникает.

– Я, наверное, просто девочка типа «Яху!». Кликнуть туда, кликнуть обратно, никуда слишком далеко в поле, никуда слишком… – характерная пауза Хайди, – глубоко.

Сейчас в Городском межсеместровье, и Хайди, на каникулах, собирается отлететь со Шноблингом в Мюнхен, Германия. Когда Максин впервые об этом услышала, по коридорам кратковременной памяти заревела вагнеровская секция медных.

– Это про…

– Он, – …уже не, отметила Максин, «Шноблинг»… – недавно приобрел ранее чью-то бутылку одеколона «4711», освобожденную ВС[136] в конце войны из личной ванны Гитлера в Берхтесгадене… и… – Тот старый взгляд Хайди да-и-тебе-то-что-с-того.

– И единственная судебно-медицинская лаба в мире, оборудованная для поиска Гитлеровых вошек в нем, так уж вышло, расположена в Мюнхене. Ну, кому ж не захочется узнать наверняка, это же как беременность, разве нет.

– Ты его никогда не понимала, – проворно увернувшись от траектории полусъеденного сэндвича, который Максин тут рефлексивно взяла и запустила в нее. Это правда, в Шноблинга она по-прежнему не врубается, а он уже возвращается в салон «Люфтганзы» чуть ли не вприпрыжку.

– Я готов! А ты, Пуазонья, готова к нашему приключению?

– На низком старте, – Хайди как бы полуотсутствующе, мнится Максин.

– Это может быть оно самое, знаешь, потерянное звено, первый шаг назад вдоль темного силлажа, сквозь все это время и хаос, к живому фюреру…

– Раньше ты его никогда так не звал, – приходит в голову Хайди.

Ответ Шноблинга, скорее всего идиотский, прерывается молодой дамой по ГС[137], объявляющей рейс на Мюнхен.

Нынче установлен дополнительный блокпост, артефакт 11 сентября, на котором власти в одном из внутренних карманов Шноблинга обнаруживают вероятно исторический флакон «4711». Возбужденный разговорный немецкий по ГС. Вооруженные службы безопасности двух наций смыкаются вокруг подозреваемых. Ой-ёй, вспоминает Максин, что-то про невнесение жидкостей на борт самолета… стоя за пуленепробиваемым пластиковым барьером, она пытается передать это шарадными жестами Хайди, которая пялится на нее в ответ со скосом бровей ну-что-ты-там-стоишь-звони-адвокату.

Потом, на много часов потом, в такси обратно на Манхэттен:

– Вероятно, оно и к лучшему, Хайди.

– Да, в Мюнхене еще запросто может таиться неучтенный участок дурной кармы, – Хайди, кивая, можно сказать, почти с облегчением.

– Не все безнадежно, – встревает Шноблинг, – я могу его отправить бондовым курьером, а мы потеряли всего день, мой цветик туберозы.

– Перестратегизируемся, – обещает Хайди.

– Марвин, ты без формы. И где все эти твои козмо-прихваты?

– Все продал на «эБее», дорогуша, не отстаю от времени.

– За 1.98 доллара, ладно тебе.

– За больше, чем тебе присниться может. Сейчас больше ничего не умирает, рынок коллекционеров, это и есть послежизнь, и яппы – ангелы ея.

– ОК. А вот это, что ты мне только что принес…

Что ж еще, как не очередной диск, хотя только после ужина, когда Хорст окончательно приящечен перед Алеком Болдуином в «Истории Рея Милленда», Максин, менее, чем охотно, удается глянуть. Еще одна съемка с движения, на сей раз сквозь избитое слякотью ветровое стекло какого-то большого грузача. Судя по тому, что видно сквозь непогодь, местность гористая, серое небо, потеки и заплаты снега, вообще никаких горизонтальных отсылок, пока в кадр не въезжает перевал, и тут ей видно, до чего необязательно заголланден угол, так что за видоискателем у нас кто, как не Редж Деспард.

И там не только Редж – словно подали реплику, кадр съезжает влево, и за рулем у нас, кепка-сеточка, изгойская цигарка во рту, недельная щетина и все дела – снова их былой соратник по проказам Эрик Дальполь восстал из глубин или где он там был.

– Прием, прием, напарник, тип-того, – сияет Эрик, – и запоздало с Новым годом, Макси, вас и ваших.

– Точняк, – добавляет невидимый Редж.

– Карма, видите, мы с Реджем продолжаем натыкаться друг на друга.

– На сей раз старина Черная Шляпа луркал по кампусу Редмонда, как-то физически хакнул им ворота…

– Общий интерес к патчам защиты.

Хе, хе.

– Мотив, конечно, другой. Меж тем всплывает еще одна тема.

– Нам тут съезжать.

Свернув с федеральной автострады, после пары поворотов, они подъезжают к станции дальнобойщиков. Камера обходит фуру с тыла, Эрик крупным планом делает серьезное лицо.

– Все это пока глубокий секрет. Этот диск, что вы смотрите, следует уничтожить, как только вы с ним закончите, перемолоть его, порезать на шредере, чпокнуть в микроволновке, настанет день, когда все это войдет в полнометражную документалку, но не сегодня.

– Пара мужиков на фуре? – вопрошает Максин у экрана.

Эрик отпирает дверь и подкатывает ее вверх.

– Вы этого никогда не видели, ОК? – Она различает набитые внутрь стойки электронного оборудования, уходящие в бесконечность, в сумраке тлеют светодиоды. Слышит гул вентиляторов охлаждения. – Смонтировано под заказ на противоударных подвесках, все по требованиям военных стандартов, вот это вот называется блейд-сервера, их самосвалами нынче продают, как можно рассчитывать, по ценам ниже не бывает, и кто, – Эрик в жизнерадостной тучке сигарного дымка, – готов спорить, вам интересно станет башлять за серверную ферму «лезвий» на колесах, на самом деле, нас таких целый флот, все перемещаются и не отслеживаются 24/7? что за данные будут переводить такие установки на своих жестких дисках, тип-того.

– Не спрашивай, – хмыкает Редж. – Пока все это экспериментально. Может оказаться огромной тратой нашего времени и денег неведомой стороны.

У Максин над плечом спокойное дыхание. Почему-то она не подпрыгивает и не орет, или да, но немного, только ставит диск на паузу.

– Похоже, где-то возле перевала Боузмена, – угадывает Хорст.

– Как твое кино, милый?

– Там пока рекламная пауза, они дошли до съемок «Потерянных выходных» (1945), в эпизоде там славно Уоллес Шон в роли Билли Уайлдера, но слушай, ты на эти съемки не забивай, ладно? там очень приятные места, тебе может понравиться… Может, как-нибудь летом у нас получится…

– Они хотят, чтоб я этот диск уничтожила, Хорст, поэтому, если не возражаешь…

– Я ничего не видел, глух и нем, эй, а это ж тот парнишка Эрик, а.

В голосе его может звучать какая-то зависть, но на сей раз никакого муженькового нытья. Она украдкой бросает взгляд на его лицо и перехватывает, с каким томлением он смотрит на ненастные горы, как изгнанник, его желанье так вопиюще, снова шлепать сквозь метели и непреклонный ветер, сольно по дальним северным хайвеям. Как ей вообще привыкнуть к такой вот зимней ностальгии?

– По-моему, твою картинку вернули, 18-колесник. Ищешь себе образец для подражания, могло быть и хуже, чем Рей Милленд, может, тебе конспектировать имеет смысл?

– Ага, сам всегда больше предпочитал «Тварь с двумя головами» (1972).

Максин возобновляет диск. Фура снова движется. Разворачиваются серые непророческие мили. Немного погодя Эрик грит:

– Это не гражданская война, кстати, если вам интересно. О чем мы в последний раз говорили. Даже не Форт Самтер. Просто покатались чутка по автострадам, вот и все. Пока только фаза разработки, самый край навылет. Мы сейчас можем двинуть куда угодно, Алберта, Северо-западные территории, Аляска, посмотрим, докуда доведет. Простите, что больше мейлов нет, но мы все теперь в такой глуби, куда вы, может, и не захотите уже тащить свой семейный компьютер. Несоответствующий контент плюс система рушится так, как вам очень не понравится. Отсюда и впредь, контакт неизбежно будет как бы спорадический. Может, как-нибудь… – Картинка темнеет. Она перематывает вперед, ища еще, но на этом, похоже, всё.

39

Иногда в подземке поезд, которым едет Максин, медленно обгоняется местным или экспрессом по другому пути, и во тьме тоннеля, пока окна второго поезда медленно проплывают мимо, одна за одной возникают освещенные панели, как череда предсказательных карт, которые сдают и подсовывают ей. Грамотей, Бездомный, Вор-Боец, Испуганная Женщина… Немного погодя Максин начала понимать, что лица, обрамленные этими панелями, – именно те из всех городских миллионов, на которые в сей час она должна обращать больше всего внимания, а особенно если они встречаются с нею взглядом и впрямь: они суть гонцы дня из того Загранья, что здесь вместо третьего мира, где дни один за другим собираются на конвейере в непрофсоюзных условиях. Каждый такой гонец несет с собой реквизит, потребный для создания образа: магазинные пакеты, книги, музыкальные инструменты прибыли сюда из тьмы, направляются во тьму снова, у них лишь минута на то, чтобы доставить сведения, нужные Максин. В какой-то момент, естественно, она задается вопросом, не играет ли и она для какого-то лица, глядящего на нее в ответ из окна напротив, ту же роль.