Зачарованный книжник - Кристофер Сташеф

— Лучше знать самое худшее, — бросила она через плечо, направляясь к брату.

Тем временем Гвен подошла к сыну, который как раз закончил укладывать очередной блок и повернулся к ней. Он попытался выжать из себя вежливую улыбку, и материнское сердце тоскливо сжалось. Чтобы выиграть время, она оглядела тридцатифутовую стену и похвалила:

— Это поистине удивительно, сын мой!

— Не с такой замечательной помощницей, — бодро ответил Грегори, однако на лице его отразилось смятение, которое он, впрочем, тут же изгнал.

Гвен мысленно исследовала стену, убедилась в ее телепатической непроницаемости и сделала соответствующие выводы.

— Я рада за тебя, Грегори, — сказала она вполголоса. — В этом месте ты обрел истинную любовь, а также дело всей жизни. И Алуэтта, наконец-то, сможет примириться со своим прошлым.

— Ты права, — удивленно проговорил он. — Я, честно говоря, не рассматривал события в таком ключе.

— Ну так рассмотри, — посоветовала мать, а затем ласково спросила:

— Что может тревожить человека, перед которым лежат такие богатства?

— Все это так, — признал юноша, — но я сомневаюсь, что Алуэтта любит меня, ведь она ни разу не сказала это.

— Ты и так знаешь, — возразила Гвен. — И, поверь, ее любовь лишь возрастет, если ты будешь честен с ней.

— Да, но… — маска спокойствия слетела с Грегори. — Но она стала пленницей этой любви! Хороший же из меня любовник, мама, если я обрекаю свою избранницу на бессрочное заключение в этом месте, где она лишена человеческого общения и вынуждена довольствоваться лишь моим обществом!

Гвен с минуту изучала возбужденное лицо своего сына, и от сердца у нее отлегло.

— Не думаю, чтобы она в ближайшее время жаловалась на это, сын мой! А если уж она заскучает, то, будь уверен, отправится путешествовать, куда душе ее будет угодно. Поедешь ли ты с ней в этом случае?

— Конечно же! — горячо воскликнул юноша. — Но, подумай, что за радость такой доброй и любвеобильной женщине до конца своих дней быть привязанной к отшельнику-книжнику! Нет, естественно, изредка будут выпадать случаи, когда Короне понадобится наша помощь в каких-то сложных делах. Но по окончании мы снова окажемся здесь, в полном одиночестве! Как я могу при этом надеяться сохранить ее любовь?

— А ты не думаешь, сын мой, что после всех испытаний, через которые прошла твоя возлюбленная, она и сама предпочтет такое уединение с человеком, которому доверяет?

Грегори молчал, обдумывая услышанное, а мать не торопила его. Когда же, по ее мнению, пауза затянулась сверх меры, она сказала:

— А разве себя ты не обрекаешь на заточение, сын мой?

— Да, конечно, но я сам это выбрал, — возразил юноша.

— Так же, как и она.

— Что она?

В этот момент показалась размашисто шагающая Корделия, за ней спешила взволнованная Алуэтта.

— Так что она? — воинственно спросила сестра, уперши руки в бока и сверкая глазами на Грегори.

— Она была настолько глупа, что выбрала меня! — помертвев, ответил юноша.

— Глупа? — воскликнула Алуэтта.

— Теперь ты веришь? — спросила Корделия, бросив на нее быстрый взгляд и вновь воззрившись на брата.

Однако голос ее смягчился, когда она вновь обратилась к нему:

— Но в этом нет ничего глупого, братишка!

— Ты так думаешь? — покачал головой Грегори. — Ведь такой выбор подразумевает жизнь в заточении.

Подумай, ведь она выбирает изгнание, полную изоляцию и все! И это она! Женщина, которая заслуживает, чтоб ее холили и лелеяли, чтоб ею восхищались…

Алуэтта, как зачарованная, шагнула к нему.

— Так холь меня! Лелей! Восхищайся!

— Конечно! — отозвался он. — Но ты достойна большего! Ты заслуживаешь поклонения толпы, обожания Мужчин и зависти женщин!

— У меня все это было бы, если б я хотела! — сказала Алуэтта, обвивая его шею руками. — Но что мне было нужно больше всего, так это любовь и преданность единственного достойного мужчины! Я, наконец, обрела то, что искала! И если вы думаете: я откажусь от своего счастья, то вы просто глупец, сэр!

— Нет, в этом я не сомневаюсь, — Грегори на глазах оттаивал от близости любимой девушки. — Но все же, одиночество..

— Уединение, — поправила Алуэтта. — Которое я приветствую! О, возможно, через год-два или три мне захочется снова оказаться среди людей, разве вы откажетесь тогда сопровождать меня?

— С огромной радостью! — возбужденно воскликнул юноша.

— Тогда из-за чего же вы терзаетесь, любовь моя?

При этом слове «любовь» Грегори окаменел. Но ненадолго, потому что девушка прильнула к нему в страстном поцелуе.

Мать с дочерью обменялись понимающими взглядами и заулыбались.

Когда молодые люди, наконец, оторвались друг от друга, Грегори едва выдохнул:

— Но из-за меня вам придется распроститься со своей свободой!

— Какие пустяки! — отмахнулась девушка. — В конце концов, если исполняется мое единственное желание — остаться с вами наедине, это ли не свобода, о которой вы говорите?

— Как вы можете быть свободны делать что-то, не делая этого? — задумчиво сказал юноша.

— А разве не об этом самом говорил какой-то мудрец? — засмеялась Алуэтта.

— Нет, — возразила Корделия. — Это был поэт, рассказывающий о мудреце!

Она повернулась к брату:

— А может, ты таким образом оплакиваешь свою собственную свободу?

— Я полагаю, сестра, что любой человек, посвятивший себя чему-то большему, чем он сам, действительно приносит свободу в жертву. Неважно, во имя чего: женитьбы и семьи или построения империи, накопления денег или создания произведения искусства, или же получения новых знаний.

— В чем-то ты прав, — рассудительно, с высоты своих лет, сказала Гвен. — Однако ошибочно думать, что можно посвятить себя двум призваниям одновременно.

Хотя без этого нет настоящего счастья — только одиночество и бесцельное существование, которое рано или поздно приводят человека к внутреннему разладу и толкают на поиски удовольствий, не приносящих счастья.

— Так чему же люди должны служить, мама? — тихо спросил юноша.

— У каждого своя судьба, сын мой, — ответила Гвен. — Иди туда, куда зовет тебя твое счастье.

— Ну, что ж, я свое счастье нашел! — Грегори взял обе руки Алуэтты в свои и посмотрел ей в глаза.

Влюбленные молчали, не отрывая взгляда друг от друга. Выждав несколько минут, Гвен деликатно кашлянула, но это не возымело никакого действия. Тогда она обратилась к дочери:

— Ну, нам, пожалуй пора! Довольно медлить!

— Думаю, ты права, мама, — согласилась Корделия. — Прощайте, вы, двое! Если встретим по дороге священника, пришлем его к вам.

— Будем рады, — ответил Грегори, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки. — До свидания, мама и Корделия!