Несущественная деталь - Иэн Бэнкс

— Из тебя получился бы бесполезный демон, маленькая сучка, — сказало существо. — Ты здесь не для этого.

Она молотила крыльями воздух перед ним, ждала.

Он чуть наклонил голову. Четыре свечи взревели, вскрикнули.

— Этот голод, что одолевает тебя…

— И что мой голод? — Снова тошнота. — Чем он обернется?

— Это голод убивать.

— Неужели? — Она думала, что будет возражать. Сопротивляться. Насколько это возможно в Аду. Стоит только боли превысить определенный порог — и ты прекращаешь сопротивление, ты просто теряешь разум, если тебе повезет. — Смерть, настоящая смерть — в Аду это благодать, — сказала она.

— Именно в этом и суть! — прогремело существо. — Ты можешь убивать по одному лицу в день.

— Можно уже начать?

— Они будут умирать полностью. Они не будут реинкарнированы — ни в этом Аду, и нигде в другом месте. Они будут удалены навсегда, уничтожены.

— Зачем?

Существо откинуло назад голову и рассмеялось, гром пролетел над огнями и дымами долины внизу. Со свечей закапало сало, их пламя бешено затрепыхалось.

— Затем, чтобы вернуть надежду в Ад! Ты будешь их ангелом, шлюха! Они станут умолять тебя прийти к ним, избавить их от мучений. Они будут поклоняться тебе. Они будут пытаться соблазнить тебя своими мольбами, молитвами, предложениями — любым суеверным мозгокрутным способом, который, на их взгляд, может дать результат. Ты сможешь выбирать, кого из них наградить смертью. Потакай их глупостям или не замечай их, пусть эти несчастные придурки создают какие-нибудь вонючие комитеты, которые будут демократически решать, кому из этих маленьких червей стать счастливчиком и быть избавленным от боли. Мне насрать. Убивай по одному в день. Ты можешь попытаться убить и больше, но из этого ничего не получится — они умрут, но вернутся для еще более изощренных мучений.

— А если я никого не буду убивать?

— Тогда этот голод внутри тебя будет расти, пока не превратится в нечто живое, старающееся прогрызться наружу. Это станет невыносимым. И к тому же ты лишишь тех бедолаг шанса получить облегчение.

— Какой смысл освобождать одну душу из этого бесконечного числа страдальцев?

— Это число не бесконечно! — воскликнуло существо. — Оно велико, но ограничено. Ты, глупая сучка, уже ударилась об небо. Лети, если хочешь, пока не уткнешься в железные стены Ада, а потом расскажешь мне о бесконечности. Это число конечно, конечно. Воистину огромно, но конечно. И число мучимых душ ограничено.

— Сколько?..

— Миллиард с четвертью! Тебя это удовлетворяет, сучка? Иди — пересчитай их, если не веришь мне. Мне насрать. Ты начинаешь меня утомлять. Да, я забыл сказать: для тебя это будет не только развлечение: с каждым убитым ты будешь перенимать частичку его боли. Чем больше убитых, тем сильнее боль. В конечном счете боль усиливающегося голода и боль, воспринятая тобою от убитых, сравняются. Возможно, ты снова потеряешь разум, но не волнуйся — мы решим эту проблему. К тому времени я наверняка придумаю для тебя что-нибудь более соответствующее твоим заслугам. — Царь демонов ухватил раскаленные докрасна концы подлокотников своего громадного трона и с ревом приподнялся, надвигаясь на нее, она замолотила крыльями, откатываясь назад. — А теперь пошла отсюда в жопу. И начинай убивать. — Он махнул громадной рукой.

Она почувствовала, как проглотила слюну, ощутила тошноту в животе; жуткая, мучительная потребность улететь, казалось, подталкивает ее крылья и стянутые мускулы, но она осталась на месте, медленно взмахивая крыльями.

— Прин! — прокричала она. — Что случилось с Прином?

— Кто? Что?

— Прин! Мой друг, с которым я пришла сюда! Скажи мне — и я сделаю то, что ты хочешь.

— Ты сделаешь то, что я хочу, нравится тебе это или нет, маленькая сучка, гнездилище червей!

— Скажи мне!

— Убей мне тысячу — и тогда я подумаю об этом.

— Обещай! — прокричала она.

Громадный демон снова расхохотался.

— «Обещать»? Ты в Аду, кистозная идиотка! Если бы я и стал что-то обещать, то только для того, чтобы нарушить обещание. Катись, а то я передумаю и ради удовольствия переломаю твои обтруханные крылья. Возвращайся, когда подаришь незаслуженный конец десяти по сто душ, и я подумаю, сказать ли тебе, что случилось с твоим драгоценным «Прином». Пошла вон. — Он словно попытался схватить и раздавить ее громадными руками, размером каждая с ее тело, когтистыми и загребущими.

Она подалась назад, рухнула вниз, ушла в сторону и снова набрала высоту, оборачиваясь на громадного демона, который сидел на своем громадном мерцающем троне, дым, вызванный его недавними движениями, клубился в воздухе вокруг него.

Своего первого она убила в тот же вечер, когда уже тускловатый свет перешел в красноватые, бессолнечные сумерки. Это была молодая женщина, насаженная на ржавую рогатину, стоящую на холодном склоне холма над хилым кислотным ручейком; она почти непрерывно стонала, кроме тех редких моментов, когда набирала в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать.

Чей приземлилась, прислушалась — это несчастное существо пыталось говорить, но разобрать что, было невозможно. Она помедлила, оглянулась — нет ли вокруг чего-то знакомого, но она с Прином в свое время пряталась на другом склоне.

Она заплакала, обняв женщину своими громадными темными крыльями и стараясь не порвать кожистые перепонки об острые колючки. Чей почувствовала, как душа женщины вышла из ее переломанного, перекрученного тела, перешла в ее, Чей, тело, а потом исчезла полностью, рассеялась как облачко в жаркий, сухой день.

Она испытала какое-то иное чувство голода и отъела немного от тела, разодрав шкуру, чтобы добраться до сочных ягодичных мышц.

Она осталась там на какое-то время, переваривая съеденное.

Потом у нее разболелся зуб.

Она стала ангелом в Аду.

ГЛАВА 21

Иногда, когда взрослых не было, они могли играть там, где играли взрослые. У нее была группа друзей приблизительно такого же возраста, и они много играли вместе, если не сидели на уроках в маленькой школе на верхнем этаже большого особняка.

Другие иногда бывали жестоки с ней, когда хотели отомстить ей за что-то или если она побеждала в чем-то, а они хотели сказать ей: пусть ты пришла первой в забеге или получила на экзамене отметки лучше, чем остальные, это не имеет значения, потому что в конечном счете она все же была прислугой, даже хуже, чем прислугой, потому что прислуга может уволиться, когда захочет, а она — нет. Она была чем-то вроде скакуна, или егеря, или гончей; она была принадлежностью этого имения, она принадлежала Вепперсу.

Ледедже научилась делать вид, будто ее не трогает то, что другие дети так с ней обращаются. Ей понадобилось какое-то время, чтобы выработать какую-то тактику — как ей относиться ко всем этим обидам. Если она плакала или убегала к матери, то тем проще было остальным детям снова ее дразнить, когда другие игры наскучивали им: наступи Ледедже на больное место — и она убежит. Так что это для нее не подходило. Вообще никак не реагировать, смотреть с каменным лицом — от этого они говорили еще большие гадости, и все кончалось дракой, и она (казалось, она всегда была причиной этого) добивалась их наказания. Так что и это не работало. Лучше всего было поплакать немного, показать им, что она обижена, а потом продолжать, будто ничего не случилось.

Но и в таких случаях у нее возникало впечатление, что некоторые из детей считают, будто причинили ей слишком мало боли и пытаются обидеть ее еще сильнее, но тогда она говорила им, что они маленькие и глупые. Забудь об этом, не останавливайся, учись и двигайся дальше. Они достигли приблизительно того возраста, когда такого рода взрослые разговоры могли возыметь действие.

Они играли в тех местах, где должны были играть, где это не было запрещено, и — лучше всего — там, где играть им явно запрещалось.

Из таких запретных мест любимым у нее был водный лабиринт: целая система неглубоких каналов, прудов и озер, где взрослые играли в большие игрушечные военные корабли, откуда, из высоких башен, с парящих арок и висячих каналов они наблюдали за миниатюрными морскими сражениями.

Как-то раз ей вместе с матерью разрешили наблюдать за одним из таких сражений, хотя получить это разрешение стоило ей немалых усилий, она просила об этом как о великой услуге, но и при этом ее пустили на одно из маловажных сражений в отсутствии богатых и знаменитых гостей — на такие пробные, подготовительные сражения нередко допускались люди из обслуживающего персонала имения, если у них на это время не было других обязанностей. Ее матери не понравилось, потому что она побаивалась высоты и большую часть времени провела с закрытыми глазами, она цеплялась руками за борта маленькой плоскодонки, на которой они передвигались по подвесным каналам.