По волчьему следу - Екатерина Лесина

class="p1">- Кому? И за что? – Бекшеев допил воду. – Да и на месть это не похоже. У мстителей обычно очень четко очерчен круг жертв. А тут… и следователи, и контрабандисты, и солдаты… нет, это все на месть не похоже.

- Да я так… тоже предположить.

- Это хорошо.

- Есть еще… один… немец в этой истории, - Зима рядом, и её близость окончательно усмиряет дар. – В теории он может знать, что случилось тогда… и связан, что с Анной, что с Васькой…

- Лес мог бы и изучить… - подхватывает Тихоня. – Только… видел я его. И говорил. Больной он. И по-настоящему.

- Это да, - Зима соглашается. – Он с трудом на ногах держится. И смертью от него несет… крепко.

Но все одно связь вырисовывается. Зыбкая. Ненадежная. Но хоть какая-то… надо будет встретиться с этим Генрихом. Утром. Когда вернутся.

И приняв решение, Бекшеев вернулся в явь.

- Что Туржин?

- Пить ушел, - Тихоня произнес это неохотно и сознался. – Я ему в морду дал… и не только. Не волнуйтесь, я осторожно… понимая… в общем, вот.

На ладони лежала банка для ваксы. С виду обычная. Кругленькая. Даже примятая чутка. Разве что толстая с одного краю.

- Наш некромант…

- Уже наш?

- А то. Я зуб свой поставить готов, что заберете. Хороший мужик… и Софье нравится.

Это определенно было аргументом.

- Так вот, сказал, что там эта… погань. И чего-то сделал. В общем, теперь след будет, а проклятья нет. Ну и заключение выдаст… что? Я же ж понимаю… не дикий… хоть по мне прикопать этого урода было бы надежней, чем суды, то да сё… короче, ему хорошенько заплатили и чин новый обещались дать, если ты, шеф, в больничку уедешь.

Дерьмо.

Все же не хотелось верить. И Зима смотрит внимательно так, задумчиво, будто всерьез решает, не последовать ли совету Тихони. А главное, у самого Бекшеева этот совет не вызывает должного отторжения. Напротив, он кажется отвратительно разумным.

Туржин…

Ладно, он исполнитель, но… разве не понимал, что делает? Прекрасно понимал. И ведь к ответственности привлечь вряд ли получится. Официально. Заключение? Мало ли… скажет, что понятия не имел. Как и дурного умысла. Что его самого обманули, пообещали, что заклятье это не здоровью вредит, а, скажем, помогает начальство расположить.

Или вовсе про заклятье знать не знал.

Или подкинули ему банку.

Остаточные эманации? Булавка? Мало ли, что на булавке той было. Некромант? И его слова под сомнение поставят, как и сам дар, который явно дефективен. А стало быть, и заключение оспорить можно. Нет, самого Туржина подвинут. Переведут куда-нибудь подальше да и забудут. Кому он нужен, такой, не справившийся?

Но…

- Убери, - попросил Бекшеев. – Завтра… посади его на поезд. Только проследи, чтоб и вправду уехал. А то… мало ли что.

Кивок.

И тишина.

Семь имен, и все незнакомые… надо спрашивать. Надо искать тех, кто жил в городе до войны. И после. Тех, кто мог бы знать женщин.

И возможно, не только их.

Машина остановилась резко. И Бекшеева швырнуло вперед, он упал бы, если бы не Тихоня. Успевший подхватить.

- Что за…

Девочка зарычала…

Подобралась Зима. А в руке Тихони появился револьвер.

Что за…

Ловушка?

Додумать не получилось. Звериный рев сотряс округу. Низкий вибрирующий звук прошел сквозь металл и промасленную ткань, сквозь одежду и людей, заставив испытать древний, забытый уже страх. Страх человека перед хищником. Ослабели колени. И сердце ухнуло куда-то вниз. И в голове осталась одна-единственная мысль: бежать.

Держалась она недолго.

До первого выстрела.

Хлопнул он раз.

И другой… Васька! В кабине мальчишка. И некромант. И Софья…

Тихоня рванул вперед, а к рыку зверя добавился другой, злой голос. Девочка…

- Что это… за…

- Кто, - Зима побелела. – Медведи, выходит, тут все-таки водятся…

Глава 37 Зверь

Глава 37 Зверь

«Охота на медведя – одна из самых опасных, ибо медведь – зверь непростой. Он наделен немалою силой, а еще хитер, осторожен и вынослив. Не раз и не два случалось, что охотник, уверившись в собственном везении, становился…»

«Об охоте на медведя», заметка в «Охотнике»

Медведи.

Медведей я видела пару раз. Первый – давно уже, когда мы с сестрой и подружками за ягодами пошли. К болоту. Матушка говорила, чтоб далеко в лес не забирались, да мы и не хотели, как-то оно само вышло. Ходили-бродили, а потом наткнулись на ягодник, да какой… ковром расстилался под ногами. И весь-то ягодой усыпан, крупною, темною. Каждая – с бусину.

Мы и собирали.

Я и то увлеклась. А потом ягодник оборвался, и мы оказались на кромке болота. Первой мыслью было, что до деревни пара верст, не меньше. Умаешься идти. И мы там же, перед болотом, присели отдохнуть. Хлеб вот достали, с маслом, сало, иную снедь, которую обычно в лес брали. Я сала не любила. И вовсе…

Какой же я была капризною…

Тогда медведь вышел к нам. То ли запах еды учуял, то ли ягодник его манил. Может, он вовсе полагал его своею вотчиной. А тут какие-то девчонки непонятные.

Главное, что не услышали мы его.

Сидели. Болтали.

Смеялись.

А потом я подняла взгляд и… он стоял в шагах десяти. Огромный матерый зверь с черною шкурой, исписанной шрамами. Он был стар и знаком с людьми.

И не боялся их.

А мы… мы так и застыли, понимая, что бежать уже поздно. Медведь, он ведь только кажется неуклюжим. На самом деле он быстрый и ловкий.

И умный.

Кто-то икнул. Кто-то всхлипнул… а я вдруг поняла, что держу в руке кусок хлеба. И почему-то, видать со страху и дури, которой во мне всегда было в излишке, в голову пришло, что надо с ним поделиться. Что тогда-то он не тронет, а уйдет, куда шел.

Я и поднялась.

И сделала шаг. Затем другой… я не сводила глаз с него. А он смотрел на меня. И… и наверное, мне повезло. Точнее, я знаю, что повезло так, как никому прежде, ведь зверь не бросился. Он бы смял меня одним ударом лапы. А он… просто смотрел.

На