Гарри Поттер и Орден Феникса - Джоанн Роулинг

— Да? — потребовал ответа он.

Гарри поглядел на светящееся весёлым любопытством лицо Рона, на чуть сдвинутые брови Гермионы и кивнул.

— ХА!

Рон победно вскинул кулак и оглушительно захохотал. Второклассники, тихонько стоявшие у окна, вздрогнули от испуга. Вид Рона, катающегося по коврику, невольно заставил улыбнуться и Гарри. Гермиона с глубоким отвращением посмотрела на Рона и вернулась к своему письму.

— Ну? — отсмеявшись и подняв глаза к Гарри, спросил Рон. — И как это было?

Гарри подумал с минуту.

— Мокро, — честно признался он.

Рон хрюкнул, но что он хотел этим выразить — ликование или омерзение — сказать было трудно.

— Потому что она плакала, — мрачно добавил Гарри.

— Ой, — улыбка Рона слегка увяла, — ты что, так плохо целуешься?

— Откуда я знаю, — ответил Гарри. Такое объяснение ещё не приходило ему в голову, и он сразу забеспокоился. — Может, и плохо.

— Какая ерунда, — рассеянно, не переставая строчить, проговорила Гермиона.

— А ты откуда знаешь? — вскинулся Рон.

— Чу последнее время плачет почти постоянно, — с непонятным выражением сказала Гермиона. — За едой, в туалетах, везде.

— Тогда, по идее, от поцелуев она должна была бы повеселеть, — хихикнул Рон.

— Рон, — с большим достоинством произнесла Гермиона, макая перо в чернильницу, — ты самый бесчувственный болван, каких мне выпадало несчастье встречать.

— Что ты такое говоришь? — возмутился Рон. — Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?

— Вот именно, — с некоторым отчаянием в голосе сказал Гарри, — кто?

Гермиона сочувственно на них посмотрела.

— Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? — спросила она.

— Совсем, — хором ответили Гарри и Рон.

Гермиона вздохнула и отложила перо.

— Прежде всего, дураку понятно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, насколько я понимаю, она в растерянности — раньше ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может понять, кто больше. Потом, её преследует чувство вины: она думает, что целоваться с Гарри — это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про неё скажут, если она начнёт встречаться с Гарри. А ещё она, скорее всего, не понимает, каковы её чувства по отношению к Гарри, потому что именно Гарри был с Седриком в лабиринте и видел, как тот умер, и от этого всё очень запутанно и страшно. Да, и ещё она боится, что её выгонят из команды, потому что последнее время она так плохо летает.

После этой речи Гарри и Рон некоторое время оцепенело молчали, затем Рон сказал:

— Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвётся.

— Если у тебя полторы эмоции, это ещё не значит, что и у остальных тоже, — препротивным тоном заявила Гермиона и снова взялась за перо.

— Но она первая начала, — сказал Гарри. — Я бы не стал… Она просто подошла и… А через секунду уже рыдала у меня на плече… Я не знал, что делать…

— А кто бы знал? — было видно, что Рону страшна самая мысль о подобной ситуации.

— Тебе всего-навсего нужно было её пожалеть, — Гермиона озабоченно подняла глаза от пергамента. — Надеюсь, ты так и сделал?

— Ну, — сказал Гарри, и его лицо обдало неприятным жаром, — вроде как… похлопал по спине.

Вид Гермионы ясно говорил о том, каких огромных усилий воли ей стоит не закатывать глаза.

— Что ж, полагаю, могло быть и хуже, — объявила она. — Ты собираешься с ней встречаться?

— А куда я денусь? — ответил Гарри. — Д.А. ведь никто не отменял.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала Гермиона.

Гарри промолчал. Слова Гермионы открыли перед ним абсолютно новую и очень пугающую перспективу. Он попытался представить себе, как идёт куда-то с Чу — в Хогсмёд, например, — и должен пробыть с ней наедине несколько часов. Естественно, теперь, после всего, что произошло, она будет ждать приглашения… От этой мысли у Гарри скрутило живот.

— Неважно, — равнодушно произнесла Гермиона, возвращаясь к письму, — у тебя ещё будет масса возможностей её пригласить.

— А если он не хочет? — спросил Рон, необычайно внимательно наблюдавший за Гарри.

— Что за глупости, — рассеянно отмахнулась Гермиона, — она давным-давно ему нравится, правда, Гарри?

Он не ответил. Да, она давно ему нравилась, но, представляя себя с ней вдвоём, Гарри всегда видел Чу счастливой, а не безудержно рыдающей у него на плече.

— А кому, собственно, предназначается этот роман? — спросил Рон у Гермионы, пытаясь прочесть, что написано на пергаменте, который давно уже стелился по полу. Чтобы воспрепятствовать этому, Гермиона поддёрнула письмо к себе.

— Виктору.

— Круму?

— А каких ещё Викторов мы знаем?

Рон ничего не сказал, но насупился. Потом они минут двадцать сидели молча. Рон, фыркая от нетерпения и постоянно что-то вычёркивая, доделывал работу по превращениям; Гермиона, старательно водя пером, исписала весь пергамент, аккуратно скатала и запечатала его. Гарри отсутствующим взглядом смотрел в огонь, больше всего на свете желая, чтобы там появился Сириус и посоветовал, как надо вести себя с девочками. Но языки пламени становились всё меньше, меньше… Наконец, красные от жара угли превратились в золу, и тогда, оглядевшись, Гарри понял, что они опять остались в общей гостиной одни.

— Ну всё, спокойной ночи, — Гермиона широко зевнула и направилась к лестнице в спальни девочек.

— Что она нашла в этом Круме? — возмущённо воскликнул Рон, когда они с Гарри тоже пошли спать.

— Наверно, — подумав, ответил Гарри, — то, что он старше… к тому же всемирно известный квидишный игрок…

— Да, но что ещё? — раздражённо спросил Рон. — Это же мрачный тип!

— Ну да, мрачный, — согласился Гарри, чьи мысли по-прежнему были заняты Чу.

Они сняли робы и переоделись в пижамы. Гарри положил очки на тумбочку, но не задёрнул полог, а стал смотреть в окно рядом с кроватью Невилля на усыпанное звёздами небо. Думал ли он вчера, ложась спать, что через двадцать четыре часа сможет сказать, что целовался с Чу Чэнг?…

— Спокойной ночи, — буркнул откуда-то справа Рон.

— Спокойной ночи, — ответил Гарри.

Может быть, в следующий раз… если такое случится… она будет немного счастливее. Он должен куда-нибудь её пригласить; она, наверное, рассчитывала на это, а теперь обижается… А может быть, она сейчас лежит в постели и плачет о Седрике? Гарри не знал, что и думать. От объяснений Гермионы всё только больше запуталось.

Вот чему нас должны здесь учить, подумал он, поворачиваясь набок, что у них, у девочек, в голове… Уж во всяком случае, это было бы полезнее прорицаний…

Невилль сопел во сне. Где-то в ночи ухнула сова.

Гарри снилось, что он стоит в Нужной Комнате, а Чу гневно корит его: зачем ты заманил меня сюда? Она говорила, что он обещал, если она придёт, дать ей сто пятьдесят шоколадушных карточек. Гарри возражал… Чу закричала: «Седрик всегда давал мне много-много карточек! Вот, смотри!» И стала пригоршнями вынимать из карманов карточки и кидать их в воздух. Затем она превратилась в Гермиону, которая сказала: «Ты обещал, Гарри… Ты обязательно должен дать ей что-то взамен… Может быть, твой „Всполох“?»… Гарри принялся доказывать, что не может отдать «Всполох», ведь он у Кхембридж, и вообще это смешно, он пришёл в Нужную Комнату развешивать шары, вон они какие, в форме головы Добби…

Сон внезапно изменился…

Его тело сделалось гладким, мощным, гибким. Он ловко проскольнул между блестящими прутьями металлической решётки, на животе, по тёмному, холодному полу. Было темно, но он прекрасно видел всё вокруг, правда, в каком-то странном, пульсирующем свете… Он повернул голову. Вроде бы, в коридоре никого нет… Хотя… Там, впереди, на полу, свесив голову на грудь, сидит какой-то человек… Контуры его тела мерцают в темноте…

Гарри высунул язык… И почувствовал в воздухе запах этого человека… Он жив, но задремал… Сидит перед дверью в конце коридора…

Гарри томило желание укусить этого человека… этому надо противостоять… у него другая, очень важная задача…

Но человек шевельнулся… Он вскочил на ноги, и с его колен упал серебряный плащ; Гарри видел над собой размытые, дрожащие очертания человека… Тот вытащил из-за пояса волшебную палочку… У Гарри не осталось выбора… Он высоко поднялся над полом и нанёс несколько сокрушительных ударов, один, другой, третий, каждый раз глубоко вонзая зубы в человеческую плоть, чувствуя, как ломаются рёбра, ощущая горячий поток крови…

Человек кричал от боли… потом затих… беспомощно привалился к стене… кровь лилась на пол…

Лоб так страшно болит… сейчас у него расколется голова…

— Гарри! ГАРРИ!

Весь в холодном поту, Гарри открыл глаза. Простыни, как смирительная рубашка, обвивали его тело; ко лбу словно приложили раскалённую кочергу.