Спин - Роберт Уилсон

Меня понесло:

– Какое там нормально! Я в параличе! Во всяком случае, такой диагноз поставил твой почтенный папочка. И не только для меня, для тебя тоже. Все наше поколение в постспиновом параличе. Как только звезды погасли, так нас и разбил паралич. Мы так и не нашли себя после этого.

– Думаешь, он прав?

– Может быть, в его словах больше истины, чем любой из нас готов допустить. — В общем-то я вовсе не собирался этого говорить, но в любой момент мог впереться Саймон с бутылкой приторной пепсиколь-ной замазки и задавить все своею стопудовой улыбкой. — Я смотрю на тебя и вижу все ту же девицу на ночной лужайке, в момент, когда погасли звезды. Никаких изменений, никакого развития. Так что И-Ди, пожалуй, прав. Двадцать пять лет коту под хвост. Пролетели — и никаких следов.

Диана реагировала молчанием. Теплый воздух играл прикрывавшей окно тканью, в комнате становилось темнее. Потом, тихо-тихо:

– Закрой дверь.

– Но это... покажется необычным.

– Закрой дверь, Тайлер. Я не хочу, чтобы меня услышали.

Что ж, я осторожно закрыл дверь. Она встала, подошла ко мне, взяла мои руки в свои. От ее рук исходила прохлада.

– Конец света слишком близок, чтобы лгать друг другу. Я, конечно, обязательно звонила бы, но здесь четыре семьи в доме и один стационарный телефон, так что всем сразу ясно, кто с кем перезванивается.

– Ну да, Саймон этого бы не допустил.

– Ничего подобного. Саймон бы это принял. Саймон принимает большинство моих привычек, даже капризов. Но лгать ему я не хочу. Не хочу нести такую ношу. И все же мне этих звонков не хватает, Тайлер. Эти звонки были отдушиной, связью с жизнью. Когда не было ни гроша, когда церковь трещала по швам, когда без видимой причины меня терзало одиночество... Звук твоего голоса был... как глоток свежего воздуха.

– Что ж, теперь обходишься без свежего воздуха?

– Теперь это было бы актом предательства. Проявлением неверности. — Она покачала головой, как бы пытаясь передать мне важную мысль. — Я знаю, что ты думаешь о «Спине». Я тоже об этом много думала. Иногда я представляю себе, что произошло бы с нами, если бы не нагрянул «Спин», как бы мы тогда жили. Мы, ты и я.— Она судорожно вздохнула, густо покраснела. — И если уж в том мире мне жить не суждено, то я хотя бы бросала в него взгляд раз-другой в месяц, звонила тебе, по-дружески беседовала о чем угодно, кроме конца света.

– Ты считаешь это предательством?

– Это и есть предательство. Я отдалась Саймону. Он муж мне в глазах Господа и мирского закона. Если выбор этот и не отличается мудростью, все же это мой выбор. Пусть я не такая добрая христианка, какой бы мне следовало быть, но я не утратила чувства долга, сознаю необходимость его выполнения, необходимость нести свой крест, даже если...

– Даже если что, Диана?

– Даже если это неприятно. И лучше бы нам не всматриваться в наши жизни слишком пристально.

– Я вовсе не хотел причинить тебе боль своим приездом.

– Понимаю. Но...

– Тогда я не буду задерживаться.

– Останься на ужин. Ради вежливости. — Она опустила руки и уперлась взглядом в пол под ногами.— Пока есть возможность, я тебе скажу еще кое-что. Объясню, что к чему. Я не разделяю всех убеждений Саймона. Если честно, то я не верю, что, когда миру придет конец, праведники поднимутся на небеса. Прости меня Господь, но мне это кажется полной ахинеей. Но что миру придет конец — в этом я не сомневаюсь. И конец этот близок. Конец нашим жизням. И...

– Диана...

- Нет, дай мне закончить. Дай признаться. Исповедаться. Значит, я верю в то, что миру конец. Я верю тому, что Джейсон сказал давным-давно, что однажды утром солнце вспухнет, запылает и сожрет нас всех. И я не хочу быть одинокой в то утро.

– Никто не хочет.

Кроме, может быть, Молли Сиграм, подумал я. Молли на пляже с бутылочкой пилюль. Молли и ей подобные. Что они, зря, что ли, бутылочками запасались...

– И я не останусь одна. Со мной будет Саймон.

В чем я тебе признаюсь, Тайлер, за что я хочу попро сить прощения... Когда я представляю себе тот день, я вижу себя с Саймоном.

Дверь шумно распахнулась. Саймон. С пустыми руками.

– Ужин уже на столе. И большой кувшин ледяного чая для жаждуших странников. Прошу вниз, присоединимся к трапезе.

– Спасибо, с удовольствием. — Я непринужденно улыбнулся.

* * *

В доме восемь взрослых. Пара Сорли, Дэн Кондон с женой, пара МакАйзеков, Саймон с Дианой. У Сорли трое детей, у МакАйзеков пятеро, так что за большим столом в комнате рядом с кухней уселось семнадцать человек. Рассаживались шумно, весело. Гул висел до того мгновения, когда «дядя Дэн» произнес благословение. В этот момент все ладони попарно сложились, все головы смиренно склонились.

Правил бал «дядя Дэн». Высокий, вида чуть не похоронного, чернобородый, некрасивый на декоративный линкольновский манер. Благословением своим он как-то умудрился напомнить присутствующим, что накормить странника — дело добродетельное, даже если странник этот приперся незваным, аминь.

По ходу застольного общения я выяснил, что брат Аарон Сорли второй в местной иерархии, возможно, решающий аргумент руководства в случае споров и недоразумений. Как Тедди МакАйзек, так и Саймон во всем уступали Сорли, но в рот при этом смотрели Кондону. Не пересолен ли суп? «Нет, как раз в меру», — выносил судьбоносное решение не кто-нибудь, а брат Кондон. А погода-то как разгулялась... «Ничего необычного для этих мест», — объявлял патриарх.

Женщины открывали рты, лишь чтобы ввести в них пищу, и живо интересовались лишь содержимым тарелок, не отрывая от них глаз. Жена Кондона — весьма невысокая, весьма дородная и весьма скромная особа; жена Сорли в габаритах почти не уступала мужу, мадам МакАйзек выглядела лет на восемнадцать, тогда как число лет мужа ее явно подползало к полувеку. Ни одна из женщин на меня не смотрела и ко мне не обращалась, представить их незваному страннику тоже никто не удосужился. Диана выделялась на их фоне, как бриллиант чистой воды среди наждачной крошки. Возможно, этим и объяснялось ее преувеличенно осторожное поведение.

«Дядя Дэн» охотно объяснил мне за столом, что эти беженцы «Иорданского табернакла» не были самыми радикальными прихожанами, вроде бешеных, удравших аж в Канаду, в Саскачеван, однако твердо придерживались канонов веры, в отличие от мягкотелых пастора Кобела и его приверженцев. Они удалились на ранчо Кондона, чтобы избежать городских соблазнов и дождаться трубного гласа в мире и покое. Пока что план их выполнялся без заминок.

Далее беседа сконцентрировалась на барахлящем двигателе грузовика, на туго продвигающемся ремонте кровли и надвигающемся кризисе с ассенизационной цистерной. На детей застолье давило в еще большей степени, чем на меня. Одну из особо громко вздохнувших девочек Сорли Кондон даже приморозил к стулу взглядом.