Мадонна миндаля - Марина Фьорато

А Бернардино пересказал Симонетте жития тех святых, которым «подарил» лицо своей жены, ее лицо, а затем рассказал об ужасной смерти графини ди Шаллант — событии, оказавшем на него столь сильное воздействие и навсегда переменившем его отношение к жизни и вере. Наконец оба умолкли, но долго еще сидели обнявшись и радуясь тому, что наконец отыскали путь к своему общему дому.

— Неужели судьбе так уж необходимо было, чтобы с нами все это случилось? — спросил после некоторого молчания Бернардино. — Ведь мы зря потеряли целых два года! Неужели нельзя было еще тогда начать наше совместное путешествие по жизни?

Голова Симонетты покоилась у художника на груди, и, пока он говорил, она слышала, как сильно бьется его сердце. Ответила Симонетта не сразу, но Бернардино почувствовал, как она покачала головой.

— Нет, дорогой, — сказала она. — Эти годы были потрачены не зря. А наше путешествие по жизни на самом деле началось именно тогда, в тот самый первый день, когда мы с тобою встретились. Просто каждому из нас было необходимо еще какое-то время идти своим прежним путем.

— Но зачем? Я ведь намного старше тебя, так что у меня меньше времени впереди. Зачем же было тратить зря драгоценное время? Почему нельзя было прожить эти годы вместе?

И Симонетте вдруг стало страшно, так сильно забилось при этих словах сердце ее возлюбленного, она понимала, что количество ударов всякого сердца ограниченно, и в тревоге подняла голову, не желая слушать, как сердце Бернардино отстукивает отведенные ему мгновения жизни. Однако мнение ее не переменилось.

— Я тогда не смогла бы принять тебя, — возразила она. — Слишком многое было еще не сделано, мне ко многому нужно было как-то приспособиться. Теперь же, когда миновал достаточно долгий срок, мы оба успели не только расплатиться за совершенные нами грехи, но и прийти к вере. Ведь и я, воспитанная в христианской вере, на какое-то время отвернулась от Бога, решив, что Он меня проклял. Но Господь всегда был рядом со мною, опекал и берег меня. Это Он вернул мне мою душу и мой дом, Он спас моих мальчиков, и я вновь обрела веру в Него.

— А я, — сказал Бернардино, — лишенный веры язычник, не имевший ни малейшей склонности ни к церкви, ни к религии, лишь в монастыре Сан-Маурицио сумел найти верный путь. Если ты вернулась к прежней вере, то я открыл ее для себя впервые.

— И ведь как странно, — продолжила свою мысль Симонетта, — именно моя тесная связь с приверженцами иной веры сделала меня ближе к христианскому Богу, а не отдалила от Него. И я наконец поняла, что Бог един для всех и для всех одинаков, различается лишь форма нашего Ему поклонения.

Бернардино взял руки Симонетты в свои, точно заключив их в темницу, и ее длинные пальцы сложились внутри его сомкнутых ладоней, словно молитва внутри молитвы.

— Но разве нельзя было понять все это, оставаясь вместе?

— Думаю, нет, — покачала золотистой кудрявой головкой Симонетта. — Нам нужно было прежде излечиться, восстановить душевную целостность. И только потом соединить наши судьбы. Кстати, как ни грустна была долгая разлука, она принесла отличные плоды: ты создал свои лучшие фрески, которыми еще долго будут восхищаться грядущие поколения.

— А ты изобрела «Амаретто», которым не менее долго будут наслаждаться наши далекие потомки.

Бернардино явно попытался пошутить, и Симонетта улыбнулась, но вскоре опять посерьезнела.

— Но все-таки созданное нами — еще не самое лучшее, что мы обрели за это время, — с грустью заметила она. — Самое дорогое — это те друзья, которых мы оба нашли. И потеряли. — Симонетта, конечно, имела в виду Манодорату. А Бернардино подумал о графине ди Шаллант и о том, как горько ее оплакивала Бьянка. — Впрочем, — постаралась приободриться Симонетта, — у нас остались чудесные друзья, которые, слава богу, живы, — аббатиса, Ансельмо…

— И мальчики, — ласково улыбнулся Бернардино.

У Симонетты сразу потеплело на душе при мысли о приемных сыновьях, которые сразу, без лишних вопросов и с полной готовностью, восприняли присутствие в их доме Бернардино. Илия, который уже был знаком с художником, однажды нарисовавшим ему на ладони такую замечательную голубку, даже сказал ей, поблескивая умными глазками, что сразу заметил, какой мама — он давно уже звал Симонетту матерью — стала счастливой с тех пор, как к ним приехал Бернардино. Мальчики так сильно скучали по отцу, им так сильно его не хватало, что они, казалось, готовы были хотя бы отчасти кем-то заменить его. Однако многое в Бернардино оказалось для них совершенно непривычным. У художника был живой характер, развитое чувство юмора и быстрый насмешливый ум, всего этого Манодорате, который во многих отношениях был прекрасным отцом, явно не хватало. Доступность Бернардино, его веселая способность высмеивать всевозможные нелепости, в том числе и свои собственные, более всего отличала его от покойного отца мальчиков, однако именно эти качества художника и привлекали к нему детей, способствуя тому, что малыши все больше к нему привязывались. Впрочем, и сам Бернардино был настроен на дружбу с мальчиками. И Симонетта, глядя, как они играют втроем — ей-богу, казалось, что все они примерно одного возраста! — думала об одиноком детстве Бернардино и понимала, что теперь он готов всем сердцем полюбить ее приемных детей, ибо созрел для этого. Ворота шлюзов открылись, и в них так и хлынула любовь. Симонетта знала, чувствовала: Бернардино хочет любить мальчиков так, как его самого никогда не любили в детстве, и она от всего сердца радовалась этому. Недаром даже за то короткое время, что Бернардино прожил в Кастелло, он успел проявить к этим детям куда больше нежности, без стеснения целуя и обнимая их, чем Манодората за все годы, прошедшие с их появления на свет. Симонетта видела, как Бернардино смотрит на ее приемных сыновей — точно ему открылось нечто сокровенное. Произнесенное им в следующую минуту прозвучало как эхо ее мыслей.

— Самые лучшие наши друзья — это наши дети! — Художник приподнял руку, которой обнимал жену за плечи, и недоуменно почесал в затылке. — И вот ведь что странно: я же никогда не хотел иметь детей, я был слишком большим эгоистом, чтобы думать, будто они способны принести какую-то радость. Я полагал, что самое большое счастье для меня — это наконец-то заполучить тебя! — И он снова крепко ее обнял. — Но оказалось, я получил гораздо больше: не только женщину своей мечты, но и детей, настоящую семью, которую просто обожаю.

— И наши дети теперь станут поистине счастливы, — прибавила Симонетта. — И жители Саронно не только оставят нас в покое, но и начнут всячески прославлять — тебя за твои чудесные фрески, а меня за мой ликер «Амаретто». И мальчики наши будут в безопасности.