Лондон: биография - Питер Акройд

В списке 1500 заведений центрального Лондона, имеющих право на подачу спиртного, по-прежнему встречаются знакомые названия. Пусть даже «Центральный Лондон» 2000 года — совсем не то, что «Лондон» 1857 года, тем не менее приятно увидеть немалое количество «Красных львов», «Голов королевы» и «Мужчин в зеленом». Три — по-прежнему любимое число: на Розерхайт-стрит — «Три циркуля», на Портмен-мьюз — «Три бочки». Уже нет, правда, ни «Пятнистых псов», ни «Веселых матросов», зато имеется несколько «Слизняков на салатном листе». «Голова святого» и «Голова Шекспира» существовали давно, однако теперь возникли пять «Поминок по Финнегану», а также «Декан Свифт», «Джордж Оруэлл», «Ловкий Плут»[78] и «Гилберт и Салливан». «Бегущего лакея» больше не существует, но есть целых три «Грязных Мерфи».

При всей обоснованности жалоб на стандартизацию как пива, так и атмосферы, в которой оно пьется, в начале XXI века налицо куда большее разнообразие лондонских пабов, чем когда-либо раньше. Есть пабы с театрами на втором этаже, пабы с вечерами караоке, пабы с «живой» музыкой, пабы с танцами, пабы с ресторанами, пабы с садами, театральные пабы на Шафтсбери-авеню, бизнес-пабы на Леденхолл-маркете, старинные пабы (такие, как «Митра» на Или-пассидж и «Палец епископа» в Смитфилде), пабы с представлениями, где мужчины играют женские роли, пабы со стриптизом, пабы с особыми марками пива, тематические пабы, посвященные таким лондонским знаменитостям, как Джек-потрошитель и Шерлок Холмс, пабы для гомосексуалистов и пабы для трансвеститов. В более традиционном духе велосипедисты по-прежнему собираются в пабе «Даунс» в Клаптоне, где 22 июня 1870 года состоялось первое собрание «Пиквикского велосипедного клуба».

Налицо и преемственность иного рода. Недавние исследования показывают, что, при всех колебаниях уровня пьянства на протяжении XX века, лондонцы теперь вернулись к былым привычкам. Среднее потребление алкоголя в Лондоне сейчас выше, чем в других районах страны, и, согласно опубликованному в 1991 году «Исследованию алкогольного спроса и предложения», «полтора миллиона лондонцев превышают рекомендованный „разумный“ уровень» потребления алкоголя, а «четверть миллиона пьют на опасном уровне». Город, как прежде, демонстрирует «неумеренное питье глупцов». Словечек, обозначающих пьянство и пьяниц, на устах у лондонцев великое множество.

Нынешних бродячих пьянчуг из Спитлфилдс, Степни, Камдена, Ватерлоо и некоторых районов Излингтона называют «пьяницами-смертниками». Они потребляют денатурат (на жаргоне — «джейк», «голубой»), медицинский спирт («сердж», «белый») и другие разновидности грубого алкоголя. Количество этих безнадежных лондонских алкоголиков оценивается в одну-две тысячи; они собираются в подворотнях, в скверах, на пустырях, давая этим местам свои названия — например, «Пещеры», «Проточная вода», «Пандус». Сами они тоже имеют прозвища — Беспалый, Рыжий, Джо-прыгун, Черный Сэм; кожа их испещрена шрамами и болячками, черна от копоти костров, которые они разводят на незастроенных участках, оставшихся от военных бомбежек. После смерти, которая приходит к ним рано, их предают земле на городском кладбище в Форест-Гейте. Лондон их губит — ему их и хоронить.

Глава 38

Клаббинг

В тот вечер, когда выпивка навлекла на Уильяма Хикки беду, он возвращался из питейного клуба, собиравшегося в заведении Редхаус. Слово «клаббинг» (клубное общение) появилось в XVII веке; в июле 1660 года Пипс писал: «Мы отправились к Вуду, в наше старинное место встреч, для клаббинга». Но клубы во всем их многообразии, объединявшие людей по самым разным признакам, возникли только в следующем столетии. Аддисон в характерном для него духе заметил: «Человек — общественное животное, и мы используем любой случай и предлог для объединения в маленькие вечерние кружки, известные широкой публике как клубы». Клуб, однако, не всегда легко было отличить от банды, на что 12 марта 1712 года намекнул «Спектейтор», предлагая упомянуть в «общей истории клубов», которая тогда писалась, «компанию мужчин», называвшую себя «Могавк-клубом» (от индейского племени могавков). Ее члены терроризировали прохожих на улицах — «одних сбивали с ног, других кололи холодным оружием, третьих резали и полосовали». «Спектейтор» отмечает также признаки «клубного духа» в опере, где женщины, симпатизировавшие вигам и тори, группировались друг против друга в определенных ложах, выказывая верность своей партии с помощью разнообразной символики.

Такова была обстановка вокруг питейных клубов XVIII века. Как правило, их члены встречались раз в неделю в «своей» таверне поесть, попеть и поспорить. На Шайр-лейн собирался клуб «Кит-Кат», включавший в себя видных вигов, на Бутчер-роу — «Клуб Робин Гуда», в котором состояли «каменщики, плотники, кузнецы и им подобные». Беседы на Шайр-лейн затягивались до глубокой ночи, а на Путчер-роу «каждому давалось слово на пять минут». «Бифштекс-клуб» собирался в одной из комнат театра «Ковент-гарден», где его члены пили, острили, «немного пели и много злословили». Атмосферу элитарного клуба воскрешает Нед Уорд в «Лондонском наблюдателе»: он вошел «в старомодно обставленную комнату, где Духи Города, благоухая, расхаживали взад-вперед с головными уборами в руках и не дерзали применить их по назначению, дабы не причинить завиткам своих париков какого-либо вреда… Обменивались поклонами по новейшей моде… Они гудели, как шершни, забившиеся в дымовую трубу». Примером противоположного рода может послужить простонародный «Двухпенсовый клуб», одно из правил которого гласило: «Если кто-нибудь выругается или помянет черта, сосед может дать ему под столом пинка». Клуб под названием «Палата лордов» собирался в заведении «Три селедки» на Белл-ярде; и нем состояли гуляки из числа «барристеров, стряпчих и торговцев». Существовали «пуншевые клубы», «клубы судовладельцев» для обладателей небольших судов на Темзе, «клубы говорунов» для идущих в гору публичных ораторов.

То были центры споров и перебранок, выдержанные в боевых лондонских традициях, где непристойных песен звучало столько же, сколько эгалитаристских речей. Подобные клубы назывались «сидячими» (chair clubs); помимо них, были еще клубы картежников и «клубы петушка и курочки» для молодых людей и девиц легкого поведения. Существовал «Клуб безносых», а в Крипплгейте действовал «Клуб пердунов», члены которого «собирались раз в неделю, дабы отравлять окрестности, стремясь громкими трескучими звуками перепердеть друг друга». К. У. Хекторн в «Памятных местах Лондона» перечисляет многие другие лондонские клубы: «Клуб грубиянов» в таверне близ Биллингсгейтского рынка, где встречались местные торговцы, желавшие отточить свое умение «противоречить и сквернословить»; «Грошовый клуб», собиравшийся еженедельно в «Голове королевы» в Бишопсгейте и «состоявший главным образом из скупердяев и сквалыг»; «Клуб разорившихся лавочников» в таверне «Дик-недотепа» (Саутуорк), дававший приют банкротам и тем, кому не посчастливилось в торговле. Каждый член «Клуба поддельных героев», собиравшегося в пивной в Болдуинс-гарденс, представлял того или иного «героя прошлых лет»; в «Клубе лжецов», чьей базой была таверна «Колокол» в Вестминстере, не должно было звучать «ни единого слова правды». «Клуб человекоубийц» в таверне, находившейся в переулке близ церкви Сент-Клемент-Дейнз, принимал в члены лишь тех, «кто убил хотя бы одного»; но существовал также «Скучный клуб», куда входили «джентльмены мирного нрава, которым довольно было того, что они встречались в таверне, курили трубки и молчали до полуночи», после чего расходились по домам. «Неугасимый клуб» назывался так потому, «что сто его членов разбили сутки на отрезки с тем, чтобы клуб заседал беспрерывно и никому нельзя было уйти, пока не явится сменщик».

Клубная традиция продолжилась и в следующем столетии, когда члены так называемых «free and easy» (постоянных компаний, собиравшихся в пабах выпить и попеть) вносили по шиллингу в неделю; действовали также дискуссионные клубы в тавернах — как правило, в таких ремесленных районах, как Спитлфилдс, Сохо, Кларкенуэлл, Финсбери. В какой-то мере они продолжили линию атеистических обществ XVIII века, которые собирались на Уэллс-стрит, в таверне «Ангел» и на Сент-Мартин-лейн, и их так же не любили городские власти. Многие из этих заведений, однако, пользовались популярностью в начале XIX века, несмотря на свою оппозиционность. В их числе — «Лебедь» на Нью-стрит, «Руно» на Уиндмилл-стрит, «Джордж» на Ист-Хардинг-стрит и «Тутовое дерево» на Мурфилдс. Эти таверны были центрами лондонской радикальной оппозиции. Например, в 1817 году в таверне «Якорь» собирался «Хэмпден-клуб», и в этой пивной впервые громко прозвучало требование всеобщего избирательного права для мужчин.

Есть основания утверждать, что эти общества и дискуссионные клубы в тавернах в той или иной мере были порождены, по крайней мере в Лондоне, неформальными дебатами в кофейнях начала XVIII века. Формирующее влияние кофеен было, однако, таким мощным, что их можно считать ответственными и за возникновение клубов совсем иного рода, нежели те, что собирались на Уиндмилл-стрит или на Мурфилдс. Они получили название «мужских клубов» (gentlemen’s clubs) и, согласно одному высказанному в XIX веке мнению, выросли из «недолжным образом употребляемых кофеен и таверн» с тем, чтобы осуществить «переворот в общественном устройстве». Клуб Уайта, самый старый из них (1736), является прямым потомком «Шоколадной Уайта»; клубы Брука и Будла тоже возникли в XVIII веке, однако другие — в том числе «Атенеум» и клуб Гаррика — основаны уже в следующем столетии. Эти более поздние учреждения, сохраняя приватный характер, помещаются в зданиях, задуманных и построенных в масштабах скорее общественных. Их создавали известные архитекторы — такие, как Уилкинс, Барри, Смерк, — и, с их барельефами, с их сложной лепниной, они напоминают большие помещичьи дома или итальянские палаццо. Они и ныне весьма впечатляющи — главным образом благодаря своей глубочайшей вульгарности. Во многом они принадлежат к сфере лондонских декораций.