Секретные миссии - И. Колвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, сэр. Я никогда не состоял ни в какой политической партии или организации. Вы просили говорить правду, и я говорю ее. Даю вам слово.
Я молчал, а мысль лихорадочно работала. Я не сомневался, что Гельдер лгал, но мне было трудно доказать это. А память могла подвести меня, особенно если учесть, что с тех пор произошло много важных событий, в которых я играл не последнюю роль. Я решил взять его на испуг. Если это не поможет, тогда дело придется прекратить. Я выпрямился и, строго глядя на него, сказал:
— Лейтенант Гельдер, трижды я задавал вам один и тот же вопрос и трижды вы отрицали, что принадлежали к политической организации. Вы лжете. Откуда это мне известно? Так знайте, двое ваших земляков, пользующихся хорошей репутацией, под присягой показали, что до войны вы были членом национал-социалистской партии. У меня есть письменные показания этих людей. — И я показал ему бумаги, случайно оказавшиеся у меня на столе. Эффект моих слов был поразительным. Гельдер сильно покраснел и смутился.
— Но-это не имеет никакого значения, сэр. Я вступил в эту партию из-за моего тестя... Я никогда не хотел быть членом этой партии, сэр...
Это был прекрасный момент, которым следовало воспользоваться. В течение десяти минут я не давал Гельдеру возможности опомниться.
— Как вы осмелились лгать мне! — кричал я на него. — Вы дали честное слово офицера говорить только правду, а сами трижды солгали! Не один раз, а три раза! И когда, наконец, я уличил вас, вы покраснели и осмеливаетесь утверждать, что это заставил вас сделать ваш тесть. Ваш тесть! Он должен быть очень сильным человеком, чтобы заставить такого человека, как вы, так необдуманно поступить. Итак, вы вступили в партию врагов вашей родины и еще утверждаете, что это «не имеет значения». Позвольте заметить вам, лейтенант, что вы поплатитесь за все это. Вы хотите, чтобы вас разжаловали? Посадили в тюрьму? Или повесили как предателя?
Гельдер начал торопливо оправдываться:
— Я и сам не рад, сэр, что сделал эту глупость. Но я был молод... и только что женился. Мой тесть очень хотел, чтобы я вступил в эту партию, и я решил сделать ему приятное. Но эта партия, сэр, ничего не значила для меня. Я вступил в нее... как в клуб, и даже забыл, что когда-то был ее членом.
Вид у Гельдера был несчастный.
Я молча смотрел на него, а английские офицеры от нетерпения даже наклонились вперед.
— Не думайте, что вам удастся одурачить меня, лейтенант, — продолжал я. — Вы образованный, интеллигентный человек, а не какой-нибудь простачок. Я трижды задавал вам один и тот же вопрос, и у вас было время все вспомнить и сказать правду. Как можно забыть, что ты был членом национал-социалистской партии? Определенные порядки, клятвы... эмблемы и значки... Как это можно так быстро забыть? Вы сознательно лгали мне. Почему? Потому, что хотите что-то скрыть. Но я выжму из вас это «что-то» или вы избавите меня от излишних хлопот и расскажете обо всем сами!
— Но клянусь, сэр, мне нечего скрывать, — пробормотал он. — Поверьте мне.
— За эти полчаса вы уж трижды нарушили свое честное слово. Поэтому не имеет смысла клясться снова, чтобы произвести впечатление, — сказал я.
Мой номер удался. Гельдер был из тех людей, которые веселы и властны, пока все идет гладко, и которые теряются, когда возникают какие-либо трудности. Гельдер был жалок. Он растерял остатки чувства собственного достоинства, а самоуверенности его как не бывало. Жалость к себе и унижение уже светились в его глазах.
Я снова начал расспрашивать Гельдера о его поездке. Пытаясь добиться моего расположения, он говорил без умолку. Оказалось, что Гельдера и его друга журналиста отправили во Франкфурт на немецкой машине. Там немцы дали его другу крупную сумму денег в португальской, голландской и американской валюте. Затем представители немецких властей переправили их через Швейцарию, Южную Францию и Испанию к португальской границе. Гельдер сознался, что вместе с ним весь этот путь проделала его жена.
Я решил снова воздействовать на Гельдера.
— Лейтенант Гельдер, — начал я, медленно произнося слова, — вы преступник. До войны вы исколесили весь мир, занимали видный пост в американской фирме, а американцы не имеют обыкновения принимать на работу круглых дураков. Согласитесь, что вы человек осмотрительный, обладающий определенными способностями.
— Если вы так считаете, сэр, — сказал он, ухмыляясь, — хорошо.
— Значит, вы согласны со мной? Но разве вас не удивляет, что с вами, евреем, нацисты так хорошо обращались? Ведь они ненавидят евреев. Им доставляет удовольствие издеваться над евреем, как бы безвреден он ни был. Но с вами они обращались иначе. Для вас они ничего не жалели. Заботились о вас на протяжении всего вашего путешествия, даже ваша жена была с вами. Если бы вы были гаулейтером, они не смогли бы обращаться с вами лучше. Вам не кажется это странным?
— Теперь, когда вы все представили в таком свете, это действительно кажется странным. Но тогда я принимал все это как должное.
— Давайте, Гельдер, наконец, говорить серьезно. Как вы сами согласились, вы не глупы. Вы все время были настороже, так как малейший каприз немцев мог стоить вам свободы и даже жизни. Правда? И с самого начала поездки вы должны были задуматься над тем, почему все это делалось для вас. Не так ли?
— И да и нет, сэр, — сказал он в замешательстве.
— Будем говорить прямо. Вы считали, что все это происходит в силу стечения обстоятельств, не так ли?
Он некоторое время молчал, а потом очень тихо произнес: «Да, сэр».
— Но почему вы сразу не рассказали мне обо всем этом? После того как вы покинули Голландию, вас трижды допрашивали — в Португалии, Голландской Вест-Индии и в Канаде. И трижды вы имели возможность высказать ваши сомнения. Но вы упорно молчали, пока, наконец, я не добрался до вас. Как вы объясните это?
Гельдер лгал и изворачивался, но я не отступал. Наконец он сознался. Перед отъездом из Голландии с ним беседовал герр Кнолле, начальник немецкой шпионской службы в Голландии, который сказал ему:
— Вы поедете через Германию, где многое увидите и о многом услышите. Если вы скажете хоть одно слово об этом или что-нибудь о вашем компаньоне, когда попадете на территорию, не занятую немцами, вы расплатитесь за это. Помните, у немецкой секретной службы длинные руки. Мы везде найдем вас.
— Другими словами, — начал я, — вам и вашей жене разрешили уехать из Голландии только потому, что вы служили прикрытием для немецкого шпиона, этого вашего друга журналиста. И вы знали это, не так ли?
— О нет, сэр, — пробормотал Гельдер. — Клянусь, мой друг честный человек.
— После всего того, что мы уже слышали, вряд ли можно верить вашим клятвам, — заметил я. — Если ваш друг — честный человек, тогда, вероятно, вы немецкий шпион?
— Н-нет, сэр.
— Ну, давайте еще раз разберемся. Вы, еврей, и ваша жена должны были сопровождать вашего друга журналиста до Португалии. Во Франкфурте немцы дали этому журналисту изрядную сумму денег. Вас окружили вниманием, однако начальник немецкой шпионской службы предупредил вас, что вы ничего не должны рассказывать обо всем этом. Как вы сами признались, это довольно странно. И вы сами должны были понять, что служили ширмой для шпиона.
— Да, сэр. Это приходило мне в голову.
— Так вы подозревали, что что-то происходит?
— Да, сэр, у меня были подозрения. Но у меня не было доказательств. Во время войны иногда происходят очень странные вещи, но все это могло иметь очень простое объяснение.
— Да, такое объяснение есть, — прервал его я. — Ваш друг — платный шпион, а вы, вольно или невольно, его соучастник.
Гельдер в волнении начал кусать свои толстые губы. Через минуту он пробормотал:
— Да, сэр. Но я не виновен, уверяю вас.
— Чем дальше в лес, тем больше дров. Теперь ответьте на другой вопрос. Вас допрашивали в Лиссабоне, в Кюрасао и Канаде. Все, что от вас требовалось, так это сказать правду, и тогда ваш друг не смог бы заниматься шпионажем. Но вы ничего не сказали. Почему?
— Я был так запуган, сэр...
Я внимательно осмотрел его с ног до головы.
— Но вы же офицер. Вы носите шкуру льва. Неужели вы трусливый шакал в львиной шкуре и угроза могла заставить вас молчать и тем самым стать соучастником шпиона?
Гельдер был близок к обмороку. Он весь как-то сжался, и форма стала висеть на нем.
— Я хотел рассказать правду, но я был так напуган, — почти прошептал он.
— Вы знаете, что перед лицом закона шпион и его соучастник одинаково виновны?
Он облизал пересохшие губы и чуть слышно пробормотал: «Нет, сэр».
Я решил использовать последнее средство.
— Что вы сделали с пирамидоном[109], который вам дал Кнолле перед отъездом? — резко спросил я его.
Гельдер смутился.
— Он не давал мне никакого пирамидона, сэр.
Вдруг лицо его прояснилось.
— Вспомнил, у моего друга в чемодане был какой-то белый порошок, — быстро проговорил он.