Мир не меч - 2 - Татьяна Апраксина

Хайо был прав — но его нужно было остановить.

Рэни посмотрела на Стража, но тот отшатнулся, развернулся к своим, жестом приказывая им упасть на землю, и девушка поняла, что осталась одна — против разгневанного не слышащего ничего Смотрителя, против тех, кто притаился за стеной.

Все зависело от нее, от ее выбора. Она могла позволить событиям идти своим чередом, и пусть Хайо мстит за свою любовь, пусть уничтожает тех, кто и жить-то недостоин; она должна была его остановить.

Не возникло вопроса — как; очень просто: протянуть руки и гасить, обжигаясь и закусывая от боли губы, бело-голубой смерч.

— Уйди! — рыкнул, не глядя, Хайо. Слепые глаза смотрели сквозь нее, туда, за ворота, из которых пришла смерть.

— Не смей, Хайо, нет... — закричала Рэни, накрывая своими ладонями руки Хайо, чувствуя, как плавится плоть на кончиках пальцев, но не обращая на это внимания.

Нужно было остановить его, любой ценой, обжигая руки, вызывая его смертную ненависть, переводя огонь на себя — все, что угодно, лишь бы не позволить ему ударить, удержать за миг до безнадежной ошибки...

Рэни это удалось, хотя ненависть во взгляде Хайо ударила, словно нож.

— Тварь... — шевельнулись губы. — Сука.

На глазах у Рэни выступили слезы. Не от обиды, от жалости к Хайо, все потерявшему и лишенному даже возможности отомстить.

Ворота распахнулись настежь, и оттуда вылетел, под ноги Рэни и Смотрителю, человек. Должно быть, его от души пнули в спину, потому что он пропахал носом землю на добрую пару метров.

Подняться мужчина в растянутом тонком свитере не решился — так и лежал, прикрывая голову руками.

— Это он! Мы хотели снять защиту, а он... — надрывалась девчонка на стене. — Он твой, Смотритель. Мы сдаемся!

Рэни посмотрела вниз. Лежащий был ей подозрительно знаком. Она шагнула вперед и носком туфли откинула руки с лица мужчины в свитере.

— Грег?... — изумленно воскликнула она. — Ты?

— Я, — выдавил тот сквозь разбитые губы. — Ну что, Смотритель, мы квиты?

Не погасший еще смерч в руках Хайо сорвался и ударил по лежащему.

Рэни засмеялась, чувствуя, как смех переходит в рыдание, и не в силах остановить рвущуюся из горла чудовищную смесь хохота и плача.

Эпилог: ...и успокойся.

Потом было многое; Рэни рука об руку шла со Стражем по заваленной мусором и обломками строительных материалов площади, поминутно спотыкаясь об очередную дрянь под ногами. Длинный полупрозрачный на свету тенник ни на шаг не отходил от нее, бдительно следя за тем, что происходит вокруг. Девчонка в алой повязке вертелась вокруг, то отставала, то забегала на шаг вперед, и все пыталась рассказать, как оно случилось, как человек сумел воспользоваться настороженной на случай штурма ловушкой, и у него все вышло, стрела сорвалась с арбалетного ложа — и смог ведь навести, и попал, а следить за ним в эту минуту было совершенно некому, потому что младшие — и они сама, и остроухий, и многие другие сказали старшим — все, довольно, и в тихом противостоянии сумели настоять на своем, а человек этот — вот, ухитрился же, и никто, даже старшие, такого не хотели...

Рэни уже хотела заорать на суетившуюся под ногами девчонку, послать ее подальше — пусть уходит вместе с прочими, вместе со своими дурацкими и уже никому не нужными объяснениями, как вдруг взгляд упал на распятое в углу полуобнаженное тело, и ясно было даже с трех шагов, что ничем уже тут не поможешь, это — труп, уже начавший остывать, опоздали на полчаса от силы, а то можно было бы еще вернуть; она, Рэни, знала, что нужно сделать, знала, да только пользы в этом знании не было никакой. Желтоглазый тенник, знакомый ей лишь в лицо, был мертв, и уже не тревожили его противоестественно вывернутые руки и вспоротый живот, да и кровь давно остановилась, и уже свернулась асфальтово-серыми бляшками.

Рядом с трупом сидел еще кто-то смутно знакомый, но больше похожий на мешок вонючего тряпья; кажется, человек. То ли в стельку пьян, то ли под кайфом, в любом случае — жив, не ранен и в помощи не нуждается. Страж небрежно скользнул по нему взглядом, значит, опасности не было.

Хватая суетливую девицу за шкирку — и получилось же, хоть та и была на голову выше, — Рэни развернула ее лицом туда, в угол, и выговорила заледеневшими губами:

— Что это?!

Испуганная девчонка залепетала что-то невнятное о том, что не знает толком, что старшие хотели у него что-то отобрать, а силой забрать нельзя, можно только получить из рук в руки, и вот тогда они решили — так; а она не видела, не видела, да и остановить бы не могла, потому что со старшими не поспоришь, они и так виноваты, и будут теперь бесклановыми, но, может, оно и к лучшему...

— Уйди, — сказала Рэни тихо. Потом повернулась к Стражу. — Найдите того, кто забрал амулет. Это моя просьба.

— Да, Смотритель, — кивнул тот, и Рэни, уже хотевшая объяснить, зачем ей нужен тот, кто это сделал с послом, осеклась, и тугой комок возражений застрял в горле, отдаваясь горечью на губах, потому что Страж не ошибся, но правота его была тошнотворной.

Она могла бы; и пойми, что могла — все пошло бы иначе. Достаточно было встать рядом с Ярославой, и стрела Запретного оружия не причинила бы вреда, хотя бы — такого, и все можно было бы исправить, спасти; но Рэни стояла в трех шагах за ней, и мгновения не хватило, чтобы дотянуться, и целой вечности не хватало, чтобы понять — могла, могла же...

— Нет, — сказал Страж, оказывается, все это время наблюдавший за ней. — Ее — не спасла бы. Только всех нас.

— Хайо?

— Да.

— Он же мог бы...

— Да. — Страж еще раз кивнул, а потом развернулся и пошел прочь, к болтавшейся на одной петле двери; Рэни больше не нужно было охранять, площадь опустела, и можно было оставить ее одну.

Одиночества ей хотелось, тишины и покоя, и возможности плакать навзрыд, но так, чтобы никто не слышал, не пришел утешать, не тратил на нее время и силы, потому что это было совершенно ненужным, пустым делом. Надо было просто выплакаться, отреветься взахлеб, до заикания, а потом спать столько, сколько получится, чтобы потом встать с опустошенной и затихшей душой, и у зеркала, долго и медленно, понимать — кем же ты стала, что ты теперь такое, что можешь, что должна... и что — хочешь делать.

Не вышло; не удалось даже выйти с площади так, чтобы никого не встретить и ни с кем не обменяться ни словом, ни взглядом. Все, кто был здесь, молчаливо обтекали ее, не прикасаясь, не заглядывая в лицо, понимая — и только Хайо стоял в воротах столбом, так, что нельзя было его обойти.

Рэни попыталась проскользнуть мимо, боком, но Хайо остановил ее, грубо схватив за плечо.