Том 3. Повести и рассказы - Константин Станюкович

— Есть-таки и хорошие доходцы!..

Испробовав вин разных сортов, сосед мой окончательно вошел в азарт. Глаза его загорелись плотоядным блеском, когда он стал пояснять мне, какие у них доходцы. Мне казалось, что он хвастал, фамильярно обращаясь с цифрами, и тогда он, несколько даже обиженный, что я не верю ему, входил в подробности и хвалился, как все это у них правильно и хорошо организовано, совсем на коммерческом основании. Притом он ни разу не упомянул слова «взятка», а говорил лишь о «комиссии», о «соглашении» и тому подобном. Чем более он рассказывал, тем более оживлялся и бахвалился.

— Прежде не то еще было! — проговорил он, видимо довольный произведенным впечатлением.

— Неужто?

— Это, братец, целая поэма… Тогда в два-три года можно было, при случае, нажить огромное состояние… Например, если партия фальшивых ассигнаций или…

— Но как же дяденька?.. — перебил я, — ведь у него таблицы?

— Таблицы?! — засмеялся Митенька пьяным смехом. — Как же, как же! Дяденька превосходный человек, но тут у него гвоздь! — показал он на свой лоб. — Таблицы?!. Мы над этими таблицами много смеемся. Ведь у нас, братец, жизнь, а не таблицы!

И он снова разразился самым паскудным смехом.

Я вспомнил, что этот скромный молодой человек в дяденькиной «таблице нравственности» значился под лиловым кружком, и, признаться, пожалел дяденьку…

— Мы очень ценим дяденьку! — продолжал молодой человек, — очень ценим и никогда не подведем его, нет! У нас все довольно остроумно устроено…

Месяца через два после этого разговора пронесся зловещий слух о грандиозном хищении в ведомстве, где служил дяденька; говорили, что прикосновенных накрыли. Вскоре слух этот попал и в газеты; по словам корреспондентов, обнаружилось нечто действительно колоссальное. В Коломне и Песках наступила паника.

Все родственники ходили как ошалелые; многие отправились пешком к Сергию* излить горе в молитве; нечего и говорить, что все сочувствовали Протасу Ивановичу, бранили этих «подлецов», забывших бога, которые подвели дяденьку, и горько сожалели, что теперь, пожалуй, многим из них не придется приобретать «по случаю» разных необходимых предметов по хозяйству. «Как-то теперь будет жить дяденька?.. Он ведь себе ничего не прикопил! Бессребреник ведь дяденька!» Но ехидная статская советница и при таких обстоятельствах не удержала своего языка.

— Пролаз-то Иваныч не прикопил? — заметила она. — Он-то?!

И, задыхаясь от волнения, словно боясь, что ей не дадут говорить, она начала перечислять, сколько «урвал» дяденька разными подъемными, пособиями, остаточными и так далее, и заключила свою ехидную речь восклицанием: «Пролаз Иваныч не пропадет… не таковский!»

Я отправился к дяденьке Протасу Ивановичу узнать правду. Вхожу в кабинет. Он шагает быстрыми, нервными шагами, взволнованный, расстроенный. Увидав меня, он остановился, протянул руку и остановил на мне свой взгляд. Какое-то недоумение стояло в этом взгляде маленьких глаз, в чертах этого мясистого, широкого лица.

— Кто бы мог этого ожидать! — проговорил он наконец. — Кажется, у меня сосредоточены все сведения… (Он указал рукой на стену, покрытую картами и таблицами.) И вдруг… Подлецы!

Я не знаю, закралось ли в его гениальную голову чувство недоверия к таблицам, или какая-нибудь новая «предупреждающая» таблица озарила его мозг, но только он поник головой и несколько времени молча стоял перед этими таблицами, скрестивши руки, как Наполеон на статуэтках.

— Кажется, я должен был служить им примером! — с горечью проговорил дяденька. — Я действовал честно, и эти подлецы меня подвели, а еще родственники! Ты знаешь, Митенька один из главных мошенников? Митенька, которого я в люди вывел!

Он разразился гневом и обещал никого не пощадить. Себя он считал невинной жертвой.

Дяденька Протас Иванович в самом деле был поражен. Слишком уж грандиозное было хищение; практиковалось оно давно и было организовано по всем правилам мошеннического искусства. А не он ли был уверен, что уничтожил хищение и завел настоящие порядки? Не он ли выдумывал таблицы, даже осуществил мою мысль о диаграмме нравственности и писал грозные послания к подчиненным коринфянам?* По поводу этих посланий некоторые газеты даже пришли в умиление и прозрели новую эру. Не он ли, в начале своей деятельности, показал пример на двух чиновниках, повинных в лихоимстве? Не он ли ежегодно получал подъемные, чтобы лично удостовериться, везде ли порядок и правда, везде ли то самое, что показывали ему таблицы?.. Он ездил, осматривал, одобрял и вдруг приходится стукнуться крепким лбом в стену и увидать в один прекрасный день — и то по указанию других, — что все это здание с таблицами, циркулярами, экзаменами и прочим и прочим, выводимое с любовью и гордостью, — построено на песке и оказывается вполне гнилым и никуда негодным… Хищение не только не было им уничтожено, но как будто нагло смеялось в глаза и говорило:

«На-ко съешь!»

Комментарии

Мрачный штурман*

Впервые — в журнале «Вестник Европы», 1889, № 8, с подзаголовком: «Картинки былой морской жизни».

Шербург (Шербур) — город во Франции.

Манилка — сорт дешевых сигар.

Марсальца — марсала — крепкое десертное виноградное вино.

Чирутка — сорт дешевых сигар.

Вист — карточная игра.

Роббер — карточный термин, означающий тройную партию при игре в вист.

…карла Черномор перед Людмилой!.. уйдем — явится и Руслан!.. — Имеются в виду персонажи поэмы А.С.Пушкина «Руслан и Людмила» (1820).

В настоящее время штурмана упразднены. — По положению о Морском ведомстве, утвержденному 3 июня 1885 года.

Авгур — здесь: посвященный в недоступные другим тайны. В древнем Риме так называли жрецов, толковавших волю богов по пению и полету птиц.

Эмеритура (лат.) — особая пенсия, выдававшаяся уволенным в отставку служащим гражданских и военных ведомств из сумм эмеритальных касс, средства которых составлялись из обязательных отчислений от жалования этих служащих.

…игравшая запоем в мушку… — Мушка (франц.) — старинная карточная игра, одно время очень распространенная в петербургских клубах.

Нефрит — камень зеленоватого цвета, применяющийся при поделочных работах.

Чечунча — правильно: чесуча (кит.) — суровая платяная ткань, вырабатываемая из особого шелка.

Крепон — толстая шерстяная ткань.

Остров Гогланд — находится в Финском заливе.

Ландскнехт — старинная немецкая карточная игра.

Честер — сорт сыра.

Марсала — крепкое десертное виноградное вино.

Эль — английское крепкое ячменное пиво.

Стереоскоп — прибор, дающий объемное изображение рисунка.

Ревель — ныне г. Таллин.

Истинно русский человек*

Впервые — в газете «Русские ведомости», 1890, № 230, 234, под названием: «Встреча в Париже» и общим заголовком: «Маленькие рассказы». Включено в сборник «Современные картинки», СПб., 1892.

Трактир Палкина — располагался на Невском проспекте.

Кант, Иммануил (1724–1804) — немецкий философ, родоначальник немецкого классического идеализма.

Цивические. — Цивизм — гражданские чувства.

Журфикс — постоянные дни для приема гостей (франц.).

Департаментский «юс». — Юс — здесь в значении законник, крючкотвор (устар.).

«Ласточка» — название ежемесячного журнала «для дам и девиц», издававшегося в Петербурге в 1859–1860 годах.

«Шепот, робкое дыханье, трели соловья»… — начальная строка известного стихотворения А.А.Фета.

Гессейнская (гессенская) муха — хлебный комарик, насекомое, истребляющее хлебные посевы.

Во время «сербского возбуждения»… — Имеется в виду восстание 1875 года в Боснии и Герцеговине, знаменующее собой начало нового этапа борьбы славянских народов против владычества турок.

…трещал о «славянской идее»… распинался за «братушек-болгар»... — В 70-е годы в России развернулось широкое общественное движение в пользу братских славянских народов в связи с восстаниями в Боснии и Герцеговине, жестоким подавлением турецкими войсками Апрельского восстания 1876 года в Болгарии и другими событиями национально-освободительной борьбы славян.