СТАРИКИ И БЛЕДНЫЙ БЛУПЕР - Г.Гасфорд

Сранни-Ганни обвивает рукой белокожую девчонку, которая выглядит как младшая сестренка какой-нибудь прошмандовки. У девчонки миловидное детское личико, но накрашенные глаза глядят сурово.

Она читает сборник комиксов о финансовых авантюрах Дяди Скруджа, дядюшки Дональда Дака. "Эй, бейби, – говорит она, не отрывая глаз от книжки. – Я Трейси. Я девочка-целочка. Я хотеть. Я так хотеть. Я тебя любить, Джи-Ай. Не херня".

Отдавая мне честь куриной ногой, Сранни-Ганни говорит: "Валяйте, сэр". С южным акцентом он говорит: "Отдерите, чтоб зенки повылазили. Чистая девка. Реально круглоглазая! Это все шпиенские детишки. Козлы црушные. Мы их сюда со всего Вьетнама стаскиваем. Должны быть по двенадцать лет. Моложе не пойдет, сисек нету. Короче, Трейси тринадцать, и добрая пара сисек только расти начала. А киска! – гладкая как ракушка, и туго у ней как в тисках".

Сранни-Ганни снова мне лыбится, затем пожимает плечами, будто хочет сказать, что он всего лишь старый-добрый пацан из зачуханой деревни и пытается в тяжких трудах сорвать лишний доллар в этом тяжелом бизнесе, где конкуренты покоя не дают.

Тринадцатилетняя шлюха на мое лицо и не глядит. Она хватает меня за руку и пытается затащить вовнутрь. Через дверь я вижу, что стены все так же обклеены разворотами из "Плейбоя".

Из шалмана доносятся звуки секса, смех и запахи застоявшегося сигаретного дыма, дешевых духов и пота.

Я высвобождаю руку и ухожу прочь от девчонки, которая злобно, издевательски говорит мне: "Ты дешевый Чарли", затем дергает за черный топик и на секунду показывает сиську размером с прыщик. Делает это исключительно по привычке, потому что наш роман уже начисто вычеркнут из ее памяти.

Прощальный показ Трейси вызывает рев и ржание со стороны отделения хихикающих крыс, которые проталкиваются мимо меня, возбужденно устремляясь за ней.

Я возвращаюсь к Дровосеку и командиру Бе Дану, которые все это время с интересом наблюдали за мной.

Уходя, мы слышим, как Суперхряк, тот самый морпчела, читает вводную лекцию по теории и практике бордельного дела во Вьетнаме: "Эти гуковские бабы такие маленькие, что их надо драть по две за раз, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. Да, еще: подтверждаю – слухи, что вы слышали, верны, и гуковские письки действительно, на самом деле, прорезаны поперек. Половина этих гуковских шлюх – офицеры Вьетконга. У остальных туберкулез. И проверяй: если не кашляет – ни за что не трахай".

Мы входим в деревню, и все там относятся ко мне, целому американскому офицеру, непомерно вежливо. Все улыбаются. Но в каждой улыбке читается: "Чтоб ты сдохнул, на хер". Если они и побитые собаки, так только внешне. Все они – чиенси, каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок. Это написано у них на лицах, ясно как день. Забавно, что раньше я этого не замечал.

Снова появляется наша проводница. Мы следуем за ней. Она останавливается на миг у одной из хижин, потом поспешает дальше со своим бутафорским бельем на голове, не оборачиваясь.

Дровосек, мой связанный пленник, приказывает нам войти в эту хижину. Войдя туда, я разматываю черный телефонный провод с запястий Дровосека, а тем временем молчаливые женщины заходят и подают на стол чай с рисовыми запеканками.

Меня представляют ничего не понимающим женщинам как Баочи, бойца Фронта-американца.

Командир Бе Дан переодевается, снимая костюм арвинского рейнджера и снова залезая в черную пижаму, и убегает по каким-то неотложным делам.

Мы с Дровосеком садимся на земляной пол и молча прихлебываем чай.

Вместе с ночью приходят тени. Тени входят и выходят из маленькой хижины. Так много их – должно быть, дожидаются своей очереди на улице.

Они приходят поговорить с Дровосеком. Их голоса тихо журчат, словно вода в ручье. С каждым посетителем Дровосек разговаривает тихо, вежливо, с бесконечным терпением, то потирая запястья, то прерываясь, чтобы откусить от рисовой запеканки.

Стройная девчушка-подросток приносит нам красный рис и рыбу.

Едим. Девчушка присаживается на корточки передо мной и не сводит с меня глаз. Будучи знаменитым Чиенси Маем, я уже начал превращаться в обычную пресыщенную знаменитость. Куда ни пойду – повсюду поклонники. Но эта девчушка чем-то сильно от всех отличается. От нее исходит ощущение какой-то могучей силы.

В хижине темно, поэтому рассматривать девчушку я могу исключительно ночным зрением. Она очень красива. Волосы стрижены коротко, по-мужски. На ней черная футболка, линялые джинсы и красные резиновые сандалии. В наплечной кобуре у девчушки никелированный короткоствольный пистолет 38-го калибра. На шее у нее висит ожерелье из переплетенных веревочек с Буддой из белого нефрита, и золотая цепочка, на которой болтается штук пятьдесят личных жетонов военнослужащих.

Девчушка глядит на меня молча, с улыбкой Моны Лизы на губах. То так повернет голову, то этак, изучая меня со всех сторон. На группи похожа. Эх, было бы на самом деле так!

Меня всего будто током дергает, когда до меня вдруг доходит, что девчушка слепа. Увидеть меня ей не дано, но белого иноземца она чует по запаху, как тот слепой паромщик. Эта прекрасная женщина сидит здесь спокойно и благостно, и прикидывает, как лучше, невыносимо мучительно запытать меня до смерти.

Тени шевелятся. Кто-то зажигает керосиновый светильник.

Новоявленный свет спугивает геккона. Бурая ящерица проносится вверх ногами по крытой листьями крыше.

Дровосек говорит: "Баочи, я хочу представить тебя госпоже Тигриный Глаз, командующему Западным районом. Мы здесь во исполнение ее приказаний".

Тигриный Глаз говорит: "Я слыхала о тебе, Баочи. Ты среди моих бойцов уже почти что легенда". Затем Тигриный Глаз говорит мне по-английски: "Добро пожаловать в мою страну".

– Спасибо, товарищ генерал.

Тигриный Глаз наклоняется вперед. В свете светильника могу разглядеть ее лицо. Она не подросток. Ей, похоже, слегка за тридцать; с азиатками никогда наверняка не скажешь.

Товарищ генерал натягивает на лицо черную повязку, на правый глаз. Она говорит: "Ты. Ты. Бум-бум картинка ты? Ты купить. Ты. Ты купить".

Она весело смеется над собственным представлением. Это ведь та девушка моей мечты, что торгует похабными книжонками из лифчика. Она говорит: "Я очень хорошая актриса, Баочи. Oui? Не думаешь?" И снова смеется.

Я тоже смеюсь.

Я стягиваю через голову свои жетоны и, соблюдая правила вежливости, подаю их Тигриному Глазу обеими руками.

Тигриный Глаз стягивает глазную повязку и снова наклоняется вперед под свет, чтобы я смог надеть цепочку, похожую на бусы, через ее голову. И я замечаю нечто, из-за чего прихожу в замешательство.