Жизнь науки - С. Капица

Слишком уж требовательны люди, которые поэтому на захотят, чтобы мы двигались вперед путем чтения. Может быть тут замешалась и та причина, что сами они не слишком продвинуты ни в анатомии, ни в физиологии. Пример у меня перед глазами: человек делает опыты, иногда повторяет их, а дарованиями выделяется даже среди людей, выдающихся по своим дарованиям. Он ничего не читает, не видит возможности противоречивых объяснений, не замечает, сколько затруднений возникает при той гипотезе, которую он доверчиво предлагает.

Чтение делает то же, что и путешествия. Наблюдая разные обычаи и разные религии, слушая другие суждения о людских делах и обстоятельствах, мы выходим из того узкого круга, в который заключило нас наше воспитание и уважение к своим наставникам; наше согласие теперь подскажет не авторитет, а разум. И в книгах скрыто и рассеяно множество семян истины; никакое рвение не соберет их с собственного участка. Может ли один человек, при самом большом долголетии, произвести сколько вскрытий умерших больных? Кто может описать внутренности стольких животных, редких и чужеземных? У кого хватит уменья составить такие описания животных, обитающих в областях трудно доступных, чтобы их можно было сравнить с теми, которые оставили наши счастливые почитатели природы, чьи имена всегда на устах? Хочешь ли ничего не знать об опытах Сваммердама, превосходящих по своей тонкости человеческое терпение? Надеешься ли резать насекомых так, как Сваммердам; нервы, как Мекель и мускулы, как Альбин?

Я понимаю, что чтение требует труда; книг множество, почти бесчисленное, написаны они на разных языках, есть в них много бесполезного, много повторяющегося в большинстве трудов; не всегда автор старателен и заслуживает такого доверия, чтобы основываясь на нем, строить твердые заключения. Тебе нужны упорный труд, длительное и трудное размышление, чтобы отделить истину от ошибок, которыми так часто наполнены книги наилучших писателей — тут виноваты и предвзятое мнение, и авторитет школы, и любовь к приукрашенным гипотезам. Однако чтение — это труд, не превосходящий человеческих сил; доступна нам и надежда найти истину; собственные опыты эту надежду укрепят. И ты увидишь, что заслуживает доверия тот автор, с которым часто согласна природа.

Я рассказывал до сих пор, какой, в моем представлении, должна быть книга, к написанию которой я приступаю. Можно, если не ошибаюсь, больше положиться на человека, который, зная свои обязанности, не считает, в глупой самоуверенности, легкой ношу, тяжесть которой ощутит еще больше на своих плечах, и откровенно взвешивает трудности своего дела. Я не считаю себя вполне способным для этого труда и потому расскажу, что я сделал, дабы не казаться вполне для него непригодным.

С 1729 г. я начал для комментария к «Физиологии» Буркава читать всяческие книги и отовсюду собирать то, что казалось мне пригодным для этого комментария. Часто в работах из совершенно других областей, в путешествиях, в исторических сочинениях я находил то, что мог вполне уместно повторить в соответственном мосте. Часто также я делал опыты, вскрывал тела людей и животных, не пренебрегая для своих целей работой и в государственном анатомическом театре.

В 1736 г. меня пригласили в Геттинген в Академию; я провел там семнадцать лет и никуда бы оттуда не уехал, если бы не страх, что по своему слабому здоровью я через несколько лет стану бесполезен для государства и умру преждевременно. Я много успел в Геттингене, занимаясь чтением и производя вскрытия. Я вскрыл около 350 человеческих трупов, а живых животных, не преувеличивая, больше, чем можно съесть. Все увиденное я честно записывал. Комментируя с чрезвычайным усердием, хотя и несовершенно, лекции Буркава, я, конечно, вынес из этого труда пользу, узнав, над какими частями анатомии и над какими опытами следует поработать. Я разносил свои сомнения по таблицам и пользовался ближайшими случаями для того, чтобы получить от природы ответ на поставленные вопросы.

Когда с 1746 г. Академия окрепла и многочисленная разноплеменная молодежь стала стекаться в Геттинген, я удачно воспользовался этим обстоятельством. Всякий раз, когда врачи, ищущие ученой степени, приступали к написанию диссертации, я легко убеждал их взяться за какую-либо трудную часть анатомии; две зимы уходило на их работу. Совет этот приносил и кандидатам славу, и мне давал дополнительный материал к моим собственным вскрытиям. Нет иного способа достичь скорейшего усовершенствования анатомической науки, как неуклонное осуществление на практике в течение ряда лет и в течение столетий этого совета: Академия богата возможностями, а к этому,—в Геттингене, по крайней мере,— присоединяются пыл исследования, соревнование и публичные награды.

Вернувшись в Берр, я восстановил на родине свое здоровье, но возможности вскрывать трупы был лишен и обратился к опытам, которые только и оказались мне доступны. На живых животных я наблюдал биение сердца и дыхание; но за период от 1754 до 1757 г. занимался преимущественно опытами, изучал путь, которым проходит кровь по различным сосудам холоднокровных животных, а также движения куриного зародыша и образование костей у птенцов. Оставшееся время я отводил на повторные опыты, относящиеся к рождению и начальному периоду жизни животного. Пока читатель занят чтением этого предисловия, появятся четыре тома этих опытов[53],  подтверждающие мои мысли.

Я рассказал о своих достижениях, но я вполне убежден, что их мало. Я знаю, что есть разные части человеческого тела, которыми я занимался недостаточно обстоятельно, недостаточно внимательно; есть такие, узнать которые можно только при постановке трудных опытов, для меня невозможных. Не мог я произвести и опытов, требующих определенных инструментов, приобрести которые мне было не по средствам: это опыты по изучению света и цветов. Мне невозможно было достаточно часто и достаточно прилежно изучать строение животных, хотя и в этой беде я, насколько возможно, ежедневно себе помогаю. Найдутся люди, которые пожелают от ученика Иоганна Бернулли большей опытности в анализах скрытых явлений. Поэтому при недостатке собственных средств пришлось брать взаймы. Если что-либо в некоторых частях человеческого тела не было мною достаточно изучено, то я заимствовал сведения об этом из Альбина, Рийшия и из других заслуживающих доверия источников. Я достаточно осведомлен в этих вопросах, чтобы на меня действовать только авторитетом. Опыты по физике я заимствовал у Теофила Дезагулье, Смпта и Мушенбрука. Там, где я оказывался бессилен, я оставлял пробелы, честно признаваясь в своей беспомощности.

Рассказав о своих занятиях и о цели своего труда, я расскажу еще о том, как я пользуюсь своим материалом. Описания — они сделаны с натуры — я брал из личных заметок и сводил, как мог, воедино множество своих наблюдений, если их отыскивалось множество — а так оказывалось почти всегда. Иногда я добавлял то, что помимо меня увидели другие: цитировал многих авторов, главным образом, чтобы каждому воздать честь. Мне казалось гнусностью, недостойной хорошего человека, умолчав имя открывателя, приписать себе то, что собственным трудом нашли моя предшественники. Чаще всего я упоминал только авторов, со мною согласных, но иногда и тех, кто придерживался мнений противоположных: я не люблю заниматься опровержениями и стремлюсь избегать ссор. Но я не хотел бы, чтобы источником моих описаний сочли сочинения тех авторов, которых я называю; я сам упоминаю всякий раз, когда они были для меня исходными.

Иногда я охотно пускался в исторические изыскания об ученых, открывших то или иное. Я хотел этими легкими спорами развлечь читателя, утомленного мелкими подробностями.

Описывая части живого тела я был, пожалуй, более краток, чем это в обычае у некоторых новейших ученых. Длительное перечисление всяких мелочей неизбежно влечет за собой скуку и пе приносит почти никакой пользы. Другие считают, что я был слишком пространен. Кто определит истинную меру?

Я описал человеческое тело (столько лет потратил я на его вскрытия!) так, чтобы строение его можно было рассматривать пе однозначно, а с различных сторон, и притом с таким обилием опытов, чтобы можно было установить, что является постоянным, что частым, что редким. Я присовокупил объяснения, привел аналогии с крупными животными и иногда пользовался ими, говоря о строении частей более мелких. Человека я описываю пли животное? Я все больше и больше убеждаюсь, что элементы тела, все, что есть в нем более топкого, одинаково по своему строению у разных четвероногих; большие и более плотные части меняются в зависимости от целей, которые каждой породе предписал Создатель.

Я прекрасно понимаю, что при изложении чужих опытов и полезных отрывков в мой труд могли перейти страницы с ошибками (реже вообще ошибочные доказательства того или иного): вина здесь и в обилии материала, и в недостатке времени, и в досадных помехах. В этой вине, неизбежной для человека, я признаюсь, надеясь на снисходительность читателя и незначительность промахов. Всякий раз, встречаясь с важными доказательствами, на которые опиралось какое-либо положение, терявшее смысл, если бы они были опровергнуты, я, поправляя, сверялся с самими книгами, ища подтверждения. В эти «Элементы» я внес краткие описания болезней и опытов, хотя знаю, что в рассказах более длинных есть приятное разнообразие; но я боялся, что труд мои неизмеримо разрастется, а жизнь моя не продолжится.