Тимьян и клевер - Ролдугина Софья Валерьевна

И остановился.

– Прости, Фэй, – отступил он назад. Губы точно онемели. – Я не могу вернуться, хотя ты любишь меня, а я – тебя, и этого не изменить. Как бы я хотел остаться! Но как потом жить, зная, что в груди у меня бьётся сердце, взятое взаймы? Как жить, если цена счастья – смерть того, кто был ближе друга, роднее брата? Как своей собственной рукой обречь весь волшебный народ на небытие?

Фэй опустила взгляд.

– Я бы не сумела.

На ресницах у неё дрожали слёзы, как вечерняя роса. А потом из тени выступили двое: сребровласая девица в зелёном платье наизнанку и огромный кот с пылающими глазами – Нив и Король Кошек.

– Иди-иди, дурень, – проворчала Нив, положив ей руку на одно плечо. – Ужо я-то её не оставлю, сколько б железа вокруг ни рыскало. Я, как-никак, полукровка, авось и сдюжу.

Кот подпрыгнул, извернувшись в воздухе, и обернулся мальчишкой четырнадцати лет, вихрастым и синеглазым. 

– Ступай, куда должно, – сказал он важно. – Уж я свою подругу не покину. Мой теперь черёд о ней заботиться.

Киллиан потёр глаза – яростно, пока саднить не начало – и бросился опрометью по тропинке, не оглядываясь, ибо знал: если он хоть раз обернётся и увидит, как плачет Фэй, то не сможет сделать больше ни шагу. А в небе схлёстывались потоки света всех оттенков, которые только бывают, и ветер гнул траву к земле, а издали доносился тоскливый напев.

«Быстрей, быстрей, – билось в висках. – Скоро уж Белтайн. Взойдёт луна, откроются холмы – вот и срок истечёт».

Тропинка становилась более широкой, торной и вывела к источнику. Он был сделан в виде трёх чаш. Вода перетекала из верхней чаши в среднюю и звенела, дробясь, нижняя же оставалась спокойной, и там отражались звёзды и два полумесяца, повёрнутых остриями друг от друга. Справа и слева от источника высились два камня. На одном лежал стебель тимьяна, а на другом – лист клевера о четырёх лепестках.

– Вот, значит, ключи, – произнёс Киллиан – и взял и то, и другое.

И тотчас же очутился снова в доме у Морин. Свечи уже погасли – все, кроме одной, которую она держала в руках, и от той остался лишь огарок. За окнами светлело.

– Что сделано, то сделано, – сказала колдунья, словно угадав, что творилось у него в душе. – Теперь уже не жалей. Садись верхом на келпи, она тебя мигом домчит к старому тису над омутом, там-то ты и найдёшь Айвора. И спаси его, если сумеешь, – добавила она едва слышно. – Я всё, что в моих силах, уже сделала – больше ничего не могу. И прощай!

Киллиан только поклонился ей с благодарностью – слова с языка не шли – и вышел за порог. Нив там так и ждала в облике чудовищной лошади и, увидев его, сразу опустилась, словно приглашая всадника. Стоило только ему сесть, сжать коленями бока и взяться за гриву – келпи одним прыжком взвилась прямо в небо и понеслась по облакам. Сизым, лиловым, розовым, золотистым… Они проплывали мимо влажные и трепещущие, точно клочья морской пены, и рубашка постепенно отсыревала, начинала липнуть к телу. От огненной гривы Нив исходил жар, а копыта высекали искры из незримой дороги. Солнце, которое сперва стелилось по горизонту, взбиралось выше и выше, а затем начало опускаться, и всё вокруг стало окрашиваться в багровые и бронзовые оттенки.

«Если б тут были часы, – промелькнула мысль, – то сейчас их стрелки вертелись бы вдесятеро быстрее». 

Тимьян и клевер в стиснутом кулаке не увядали, а словно бы разрастались – вместо одной былинки делалось две, затем три, четыре… Стебли обвивали запястье, точно живые, и чудилось в них биение пульса – то сильней, то слабее.

«Мало осталось времени, совсем мало».

Наконец, когда свет померк, облака расступились. Показалась внизу лента Бойла. На берегу люди плясали, жгли костры и бродили у майского шеста, изукрашенного лентами и цветами. Огромная белая луна едва-едва приподнялась над горизонтом и тянулась холодными лучами к холмам.

Нив опустилась у омута и склонилась, помогая Киллиану слезть. Он с трудом сполз на землю по скользкому лошадиному боку; голова кружилась, но сердце стучало ровно и спокойно.

– Вот и всё, – фыркнула келпи-полукровка прямо в ухо. – Я вернусь домой. Негоже Фэй одну оставлять.

Киллиан погладил её по бархатной шее и прижался лбом к белой звёздочке на лбу.

– Обними Фэй за меня, – попросил он шёпотом. – И прощай, Нив.

Келпи отскочила, взбила землю копытами – и вспрыгнула прямо на небо. Киллиан остался один. Некоторое время он вслушивался в песни на берегу, вдыхал запах костров и ночного луга, а затем обернулся к тису.

Конечно, Айвор был там, у корней.

Кто бы сейчас узнал в нём прежнего щёголя и кутилу! Волосы, прежде похожие на чёрный шёлк, запутались и потускнели, богатые одежды истрепались. Он напоминал теперь не то тень в воде, не то дым в лунном свете: приглядись – и увидишь сквозь него и сырую почву, и камни, и едва примятую траву.

– Столько веков ты прожил, – произнёс Киллиан, чувствуя и нежность, и боль, и странное умиротворение: всё-таки успел. – А ни ума, ни гордости не нажил. Вот и правильно – что бы мы делали, умные и гордые?

Он легко поднял Айвора на руки – тот весил не больше жаворонка, словно и впрямь вот-вот мог развеяться туманом – и направился к холму. И стоило приблизиться, как холм раскололся, и из расщелины забил свет. В сказках говорилось, что в королевстве фейри вечно льётся музыка – сладкоголосые арфы, флейты, лиры соревнуются между собою, но его приветствовала лишь тишина. Однако многие из волшебного народа с самых первых шагов под холмом встречали его, словно давным-давно ждали: в безмолвии проходил Киллиан между ними, ощущая на себе тысячи взглядов. Мимо дворцов, мимо святилищ, мимо лугов, где бродили прекрасные скакуны, и озёр, где на волнах покачивались ладьи – дальше и дальше.

Путь его окончился в прекрасном месте, похожем на храм, только вместо колонн высились древние тисовые деревья, а вместо купола раскинулось ночное небо. Здесь на поваленном стволе сидела белая госпожа в паутинном плаще и наигрывала на арфе; единственная из всех фейри она радовалась и не скрывала этого.

– Вот и ты пришёл, мой новый меньший брат, возлюбленный брат! – пропела она и улыбнулась. Багряные и золотые пряди змеились вокруг её лица, точно танцевали. – Оставь нашего глупого старшего брата здесь, – указала она на ложе, выстланное мхом. – Пускай он отдохнёт. А сам садись подле меня и выпей вина: ты прошёл долгой и трудной дорогой, но нынче всё позади.

Киллиан шагнул к ней и внезапно понял, что его облачение переменилось: синие шелка, серебряные шелка, высокие сапоги до колена и лёгкий плащ, пошитый из самых тёмных глубин омута. Айвор изменился тоже: грудная клетка его начала подниматься и опускаться, как в спокойном сне, на скулах проступил румянец.

Принимая кубок из рук белой госпожи, Киллиан вновь обернулся к компаньону.

– Айвор будет жить?

У изголовья ложа прорастал молодой тисовый побег, и вскоре на нём появилась первая алая ягода.

– Будет, – со светлой улыбкой отвечала белая госпожа. – Как будем и мы. Когда придёт пора, мы сокроемся, и вернётся жемчуг на дно морское, тень – к ночи, а серебро – к луне. Но двери не захлопнутся, а прикроются, и в должный миг начнут отворяться вновь. Многие из нас уйдут, но многие и останутся с людьми, и одни будут защищать других, и оттого родятся новые чудеса… А до тех пор брат наш уснёт.

Постепенно тишина вокруг начала отступать; ночь наполнилась музыкой, далёкими голосами, звоном ветров и звёзд. Киллиан подошёл к ложу и бережно прикоснулся ко лбу Айвора, отводя прядь.

– Отдохни, – прошептал он. – Я стану беречь твой покой.

И почудилось ему, что бледные веки дрогнули, и тогда под сердцем у Киллиана расцвели тимьян и клевер.

Волшебство сокрылось, не умерло, а лишь уснуло, а значит – однажды вернулось бы.

В должный час.

***

О доме номер девять на углу Рыночной площади слышали, кажется, все в столице. Невзгоды обходили его обитателей стороной – и войны, и болезни, и бедность, зато удачи им было не занимать. И если б на том странности заканчивались! Старые-старые яблони до сих пор плодоносили, хоть и через два года на третий, а по обеим сторонам от порога лето напролёт цвела наперстянка. Дом этот от века принадлежал одной семье, и каких только глупостей о ней не болтали! Мол, сведущи О’Конноры в колдовстве и даже умеют обращаться в кошек.