Голова путешественника. Минута на убийство (сборник) - Николас Блейк

Не обращая внимания на нарастающий гул сомкнувших свои ряды членов клуба, Чарльз Кеннингтон залпом выпил дюбонне.

– Как там ваше убийство? – спросил он. – Есть какие-нибудь аппетитные разоблачения? Кто впереди в забеге на виселицу?

– Джимми, Алиса и ты, собственной персоной. Вы трое вырвались вперед, – светским тоном ответил Найджел. – Но давай не будем об этом до конца ленча.

– Как скажешь. Но неужели – Алиса? Я с этим не могу согласиться. Моя сестра – вне подозрений. А как дела в добром старом министерстве? Я слышал, недавно ночью был большой переполох. Преподобный Биллсон попался in flagrante delicto [14] , разбрасывал зажигалки по всему министерству, а его святейшество Фортескью обделывал грязные делишки in camera [15] . Я, кажется, проморгал самое интересное. В мое время министерство было совсем другим.

Один из членов клуба, успевший уже хорошо набраться, громогласно, чтобы слышала вся компания, изрек:

– Ребята, посмотрите на эту канцелярскую крысу! Ума не приложу, где он сподобился добыть столько ленточек. Подозрительный тип…

– Купил, мой дорогой сэр, – радостно повернулся к нему Чарльз. – На рынке в Каледонии. Прекрасный выбор, могу и вам порекомендовать, если вы ищете для себя. И цены очень сходные. Особенно советую белую с пурпуром – необычайно веселенькая расцветка, вы не находите? Настоящее «пеней» [16] .

Член клуба вытаращил глаза и захрюкал, не находя слов, чтобы достойно ответить.

– Пойдем-ка лучше за столик, – обратился к Найджелу Чарльз, – пока к нашему храброму другу не вернулось красноречие.

Найджелу удалось найти отдельный столик в относительно тихом углу. За ленчем они беседовали на самые разные темы, потом пошли в комнату Найджела. Тут и начался «военно-полевой суд», как назвал это Чарльз. Найджел повторил, что подозрения теперь распространяются на Джимми, его жену и самого Чарльза и что новая версия Блаунта строится на показаниях миссис Лейк о том, что она видела капсулу на столе Джимми всего за минуту до убийства.

– Это означает, что для убийства ею не воспользовались? – сразу уловил суть дела Чарльз.

Найджел кивнул.

– Я в общем-то всегда так думал, – небрежно сказал Кеннингтон.

– Да? Почему же? – не без удивления спросил Найджел.

– Прежде всего если бы ею воспользовался я, то я бы уж постарался незаметно уронить ее на пол, чтобы потом ее благополучно нашли.

– Понимаю, – сказал Найджел, которому определенно казалось, что Чарльз говорит правду, хотя и не всю. – Ладно, теперь предположим, ты все-таки отравил Ниту – другой капсулой с ядом. Тогда зачем бы тебе понадобилось выносить штульцевскую капсулу из комнаты? Зачем тебе было бы так рисковать: ведь ее могли найти при обыске.

Майор Кеннингтон с готовностью пояснил:

– Затем, чтобы полиция не вздумала рыскать в поисках какого-то другого источника яда.

– Совершенно верно. Но когда полиция все же нашла другой источник – капсулу Джимми, которую могли взять вы трое и никто другой, и выяснилось, что этой капсулы тоже нет…

– Тогда у фирмы «Лейк и Кеннингтон» плохи дела, – улыбаясь во весь рот, ответил Чарльз.

– А тебе не кажется странным, почему Джимми, если он воспользовался своей капсулой, не придумал, как объяснить ее пропажу?

– Я вижу, твой сократовский метод через минуту загонит меня в угол. И все же, мой дорогой Сократ, я должен признать – отсутствие объяснения в самом деле кажется странным.

– Ты ведь не приходил к Лейкам до самого утра преступления. Придя, оставался там всего десять минут. Твоя сестра показала, что она все время находилась с тобой, так что представляется невероятным, чтобы ты ухитрился извлечь капсулу Джимми из запертого ящика, не оставив никаких следов.

– Это невероятно и по другой, еще более важной причине, – немного обиженно сказал Чарльз. – Я понятия не имел, что у него есть капсула.

– Ты хочешь сказать, что слышишь про нее впервые?

– Стоп-стоп! Тебе так легко не поймать такого опытного старого отравителя, как я. Я давно знал, что Джимми купил себе пилюлю. Но о том, что она все еще у него, или считается, что у него, услышал лишь через два дня после убийства.

– Это Джимми тебе сказал?

– Нет, Алиса. И вышло это как-то en passant [17] , случайно…

– Мне она об этом нюансе не сообщила… Ну, все равно: коли так, пускай будет так. Значит, о том, где находится капсула, ты узнал только после убийства. И Джимми не делал попыток объяснить ее пропажу, хотя обязательно подумал бы об этом, если бы сам ею воспользовался. Остается Алиса.

Театрально прижав сжатые руки к груди, Чарльз Кеннингтон шагнул к Найджелу.

– Послушай, Найджел, смех смехом, но…

– Подожди, я закончу. Суперинтендант сказал мне, что твоя сестра явно нервничала, когда он стал расспрашивать ее о капсуле. В общем, я не вижу тут ничего смешного. Конечно, полиция могла бы рассмотреть и третью возможность: что ты и она действовали в сговоре… Это бы многое объяснило.

– Уф-ф… Мне еще в жизни не приходилось участвовать в таком разговоре. Прямо кровь стынет.

– Беда в том, что ни один из вас троих без крайней нужды лгать не станет.

На миг Чарльз Кеннингтон опустил свои длинные, почти девичьи ресницы.

– Алиса вообще никогда не лжет, – сказал он. – Она – самый настоящий «синий чулок» из повестей старика Блумсбери. Так сказать, жрица правды…

– То есть она говорила правду, рассказав мне, что в то утро, когда ты за ней заехал, вы с ней говорили о разводе?

– Именно так.

– Правда и то, что ты обсуждал этот вопрос с Нитой накануне вечером?

Майор Кеннингтон ничего не ответил. Найджел не отступал.

– Видишь ли, когда вы с сестрой пришли на квартиру Ниты на следующий после убийства день, ты категорически заявил, что не касался в разговоре с Нитой вопроса о разводе. Меня это еще в тот момент удивило: ты всегда такой словоохотливый, а эту тему, такую важную, даже не затронул.

– Ну и память у тебя! Даже страшно делается… Честное слово, страшно.

– Да?.. И еще я помню, ты сказал: «Думаю, я внес покой в душу бедняжки». А на следующее утро она была в жутком состоянии: плакала, призналась Брайану, что напугана, сказала, что ей дали «последний шанс», чтобы оставить Джимми.

– Вот это да! – воскликнул Чарльз. – Становится жарко!

– Полиция, – продолжал Найджел, бесстрастно взирая на кончик своей сигареты, – могла бы на основании этого завести великолепное дело о сговоре. Предположим, ты сразу по возвращении в Англию увиделся с Алисой, она рассказала тебе о Джимми и Ните. Ты тем же вечером встретился с Нитой, сказал ей, что она должна оставить Джимми, иначе… Нита отказалась. Ты вернулся в «Клэридж», позвонил Алисе, которая была дома одна, и сообщил, что Нита не пожелала выполнять твои требования. Вы вместе разработали план. Возможно, ты попросил Алису взять капсулу Джимми и утром передать ее тебе. Ты привязан к сестре, ты готов на что угодно, чтобы упрочить или восстановить ее счастье. А если полиция по какой-нибудь случайности наткнется на подлинное орудие убийства, с тебя взятки гладки: ведь пропала пилюля Джимми, так что подозрение неизбежно падает на него.

– Браво, браво! – не удержался Чарльз Кеннингтон. – Я попался. Если бы я принес с собой шпагу, я бы кинулся на нее, как делали в старые добрые времена в Древнем Риме…

– Надеюсь, в этом не будет нужды, – сказал Найджел. – Не мог бы ты рассказать мне, что произошло между тобой и Нитой в ту ночь? Ты можешь не хотеть этого только по двум причинам: защищая себя или защищая кого-то, кого ты любишь. И…

– Совсем неплохие причины. И та и другая. Вряд ли ты ждешь, что я собственными руками помогу тебе напялить на меня петлю. Послушай, Найджел… – Чарльз встал и нервно заходил по комнате. – Кстати, этот твой Боннард недурен. Я бы хотел… нет, не сейчас, не могу. Ты читал романы Алисы?

– Нет, боюсь, не читал.

– Жаль. Это помогло бы тебе понять, что она за человек. Как бы это выразить? Ты можешь представить себе, чтобы Джейн Остен кого-нибудь отравила?

– Нет, – ответил Найджел, улыбнувшись.

– Вот видишь! Ты не можешь сдержать улыбки при этой мысли. А барышни Бронте, да… они спокойно подсыплют тебе яду в чай, ты и оглянуться не успеешь. По крайней мере Эмилия или Шарлотта. А почему? Потому что они – страстные женщины, у них душа горит, они живут своими чувствами, им нужно все – или ничего. А Алиса? Она просто не понимает, что такое отдать все за любовь. Она до безумия цивилизованна. И к тому же недостаточно сексуальна. Конечно, она любит Джимми. Но ее страсть распределяется равномерно между ним и ее работой. И так было всегда. Она – настоящий художник. Это у нее в крови. Предположим, она потеряет Джимми, – что ж, у нее есть ее другая любовь. Жизнь ее не станет пустой только потому, что Джимми ее покинул. Прочитай любую из ее книг, посмотри, насколько она объективна и бесстрастна! Она держится в стороне от эксцессов любви, обходит божественное или сатанинское неистовство, как это делала Джейн Остен, и не потому, что осуждает или не признает их, а потому, что сама их не испытала, и, будучи слишком добросовестным и требовательным художником, слишком камерным, если угодно, не кидается очертя голову в лабиринт умозрительных описаний. И еще одно… Достигнутое ею равновесие очень уязвимо. Она знает об этом, знает, что, если его нарушить, она умрет как художник. Она всегда инстинктивно избегала насилия, крайностей, не хотела вторгаться в чувства других людей. Ей свойственна природная утонченность – как бы мне описать это? Пожалуй, так: она возделывает свой сад, вкладывая в него ровно столько жизненных сил, сколько необходимо, чтобы он цвел, не превращаясь в буйные заросли. У нее там есть все, что надо: игрушечный ручеек с мостиками, малюсенькие журчащие водопадики, прирученные рыбки – и ничего сверх того. Она в высшей степени эгоистичное, даже эгоцентричное существо. От чувств и от людей, которые угрожают нарушить покой ее маленького hortus conchisus [18] , ее закрытого для всех мирка, она защищается, поднимая их на смех. Поскольку в душе у нее кипит ненависть к Ните, она изливает ее, создав в какой-нибудь своей книжке образ маленького чудовища, чтобы потом истыкать его раскаленными иглами. Ей вовсе не нужно было убивать Ниту. Куда больше удовлетворения она получит, убивая ее в своем воображении. Именно это она и делала, Найджел. На днях она показывала мне куски своего нового романа, и знаешь, на бедной Ните места живого там не осталось. Она… она раздела ее догола; я помню, что сделали французы-маки с немецкой коллаборационисткой, ты бы видел, какое это было жуткое зрелище: из нее выбили все, что только есть у женщины привлекательного… по мостовой на центральной улице ковыляло остриженное наголо существо женского пола, в чем мать родила, но в туфлях на высоком каблуке. Можешь верить, можешь не верить, но знаешь, почему Алиса теперь как в воду опущенная? Потому что не стало бедняжки Ниты, а значит, не стало и стимула, который двигал действие в романе.