Политические партии - Морис Дюверже

Разве не интересно было бы в этом отношении отметить, что фашистское поветрие, которое в тот же самый период распространялось по всей Европе, в благополучных северных демократиях (Бельгия, Нидерланды и скандинавские страны) проявилось только в электоральной форме и что сила его к тому же оказалась гораздо менее значительной, чем во Франции/ Там господствовала пропорциональная система, здесь — мажоритарный режим. Точно так же и развитие коммунизма сразу после Освобождения повлекло за собой резкий рост партии только в пропорционалистской континентальной Европе, но не в мажоритарных англосаксонских странах. Правда, лишь первые — за исключением Швеции — подверглись немецкой оккупации, которая способствовала росту коммунизма благодаря действиям маки и подпольной борьбе. И тем не менее, если бы в Англии действовала мажоритарная система, коммунистическая партия, несомненно, имела бы на выборах 1945 г. больше двух депутатов. Если же рассматривать внезапные мутации более глубокого и продолжительного характера, то и здесь наблюдения также дают убедительные результаты. В 1919–1933 гг. система пропорционального представительства благоприятствовала развитию коммунизма в Германии, тогда как во Франции оно явно тормозилось мажоритарным режимом. восхождение нацизма, вероятно, происходило бы гораздо медленнее и имело бы меньшее значение, если бы в Германии продолжал действовать мажоритарный режим; относительная нечувствительность Империи к внезапным мутациям явно контрастирует с крайней чувствительностью Веймарской республики (табл. 38). Точно так же весьма симптоматично и развитие МРП во Франции в 1945–1946 гг.; при мажоритарном голосовании оно никогда не достигло бы подобной степени.

Различить кратковременные мутации и мутации глубокие и длительные подчас довольно трудно, тем более что пропорциональная система имеет тенденцию превращать преходящие мутации в долговременные, если они обладают достаточным размахом. В этом смысле заслуживает специального анализа пример французской коммунистической партии в 1945–1946 гг. В резком подъеме ее избирательного корпуса, когда он вырос с 15 % в 1936 г. до 25 % в 1945 и более чем до 28 % в 1946 г. (а ведь выборы 1936 г. были для нее значительным успехом: ни в 1938, ни в 1939 г. она не добилась бы такого соотношения), можно различить две составляющих: одна — постоянная, соответствующая реальной и глубинной эволюции общественного мнения; другая — чисто преходящая, связанная с обстоятельствами Освобождения. Деятельность в Сопротивлении, память о его жертвах, патриотическая Пропаганда, гарантии генерала де Голля, должности, занятые явочным порядком, правительственное влияние, — все это бесспорно сыграло главную роль в успехе коммунистов в 1945–1946 гг. Часто подчеркивалось, что сельские департаменты, где их влияние было наиболее развито, точно совпадали с картой маки. Но очень мало обращают внимания на то, что численность партии в конце 1944 г. (спустя четыре месяца после Освобождения) почти не превышала довоенную цифру: значительный рост имел место в 1945 г., а в 1947 г., после изгнания из правительства4, начался спад; в 1946–1949 гг. партия потеряла около 25'/о своих членов. Но такого же резкого спада электорального влияния коммунистов не произошло. Огромный рост компартии в 1945–1946 гг. неизбежно отбросил социалистов вправо, где они пытались вновь обрести избирателей-рабочих из числа средних слоев, покинувших их в пользу коммунистов: такая эволюция инфраструктуры партии повлияла на ее политику. С другой стороны, изоляция коммунистов вынудила СФИО поддерживать центристские правительства, что усилило эту эволюцию. Многие избиратели, проголосовавшие за коммунистов в 1945 г. в силу обстоятельств, остались им верны и в 1951 г. за неимением возможности отдать свой голос другой партии, которая казалась бы им способной защитить их интересы. Чувствительность пропорциональной системы в отношении внезапных значительных мутаций проявляется, по-видимому, в одном направлении: она фиксирует прилив, но имеет тенденцию затем стабилизировать его и тормозить отлив. Таким образом она закрепляет преходящие страсти при условии, что они были резко выражены.

Мажоритарное голосование в два тура не допускает такого закрепления, поскольку мешает эмоциональным порывам и внезапным мутациям проявиться; в иных случаях она играет почти аналогичную роль и по отношению к нормальным колебаниям общественного мнения, не достигая при этом степени невосприимчивости пропорциональной системы. С этой точки зрения французский пример, по-видимому, совершенно ясен. Анализируя каждое голосование, можно констатировать, что второй тур всегда сглаживает изменения общественного мнения, проявившиеся в первом. Если сравнить периоды 1919–1924 и 1928–1936 гг., видно, что колебания избирательного корпуса были ненамного более значительными в первом периоде, чем во втором; однако в первом случае они очень четко выразились на парламентском уровне в изменении большинства в силу единственности тура; во втором случае по причине наличия второго тура они отразились гораздо менее четко. Механизм стабилизации выступает как одновременный результат союзов и амортизирующей роли партии центра: его эффективность зависит, стало быть, от точности выбора первых и от тактики второй. Если слишком жесткие избирательные коалиции мешают балансированию между правой и левой в зависимости от округов, подобному тому, как мы это видим у французских радикалов, то картина начинает напоминать двухпартийный режим: сглаживание колебаний общественного мнения Продолжает проявляться внутри каждого течения, но в распределение голосов между ними обеими вмешивается избирательная система, как при двухпартийном режиме. Суммируя, например, голоса голландских партий по каждой избирательной коалиции за 1880–1913 гг., получаем диаграмму в виде ломаной, совершенно аналогичную диаграмме двухпартийных режимов. Что касается внезапных мутаций, стабилизирующий характер режима с двумя турами обнаруживает те же нюансы. Если мутация проявляется в резком росте существующей партии, весьма трудно сказать, будет он сглажен или усилен способом голосования: все зависит от положения партии внутри коалиций. Если она и до мутации занимала первую позицию, техника выборов чаще всего имеет тенденцию преуменьшить ее успех, особенно если он достигнут за счет одного из членов альянса, поскольку общее число голосов коалиции пропорционально не увеличится в той же пропорции. Но даже если он приобретен в ущерб враждебной коалиции, мутация будет амортизирована: дополнительно полученное места распределятся среди всех союзных партий. В 1936 г. социалисты частично воспользовались мутацией коммунистов (которые удвоили количество избирателей): получив на 27.000 голосов меньше, чем в 1932 г., они приобрели на 20 парламентских мест больше. Но если партия, выигравшая от мутации, занимала второе или третье место внутри коалиции, это может выдвинуть ее на первую позицию; в таком случае ее кандидаты останутся в гонке второго тура и воспользуются снятием кандидатур других членов коалиции, вместо того чтобы уступить им дорогу. А поскольку соответствующие позиции союзников колеблются по регионам, а сами внезапные мутации не дают идентичного роста на всем пространстве данной территории, то никакие точные заключения невозможны.

Если мутация вызвана появлением на свет новой партии, стабилизирующий характер двух ту ров выступает гораздо более четко. Любая партия, желающая завоевать избирателей, оказывается при этом перед следующей дилеммой: ринуться в атаку в одиночку (а это означает быть раздавленной враждебными коалициями) или принять участие в одной из них, что в свою очередь означает во многом потерять свою независимость и свою новизну, а так же оказаться в невыгодной позиции при распределении мест, поскольку новый кандидат обычно получает меньше голосов, чем старые, и, стало быть, почти не имеет шансов участвовать в гонке второго тура. Если к тому же второй тур совмещается с голосованием по одномандатным (а это значит небольшим) округам, что обычно способствует превращению их в настоящие личные вотчины, то невосприимчивость избирательной системы достигает своей кульминации: новая партия должна принять вызов на битву с испытанными кандидатами, если хочет иметь шансы ни успех. Чтобы избежать этой дилеммы, ей нужно будет сразу собрать такое количество голосов, которое позволит обратить в свою пользу снятие во втором туре родственных кандидатур в значительном числе округов. Такой вариант реализуется довольно редко; но даже и в этом случае неоднородный состав голосов, полученных депутатами новой партии, заставляет их умерить свои инновационные аппетиты и сглаживает силу мутации. Тем не менее во Франции разобщенность правой не так уж редко создавала подобную ситуацию, что давало известный шанс всякого рода бонапартизму. Многие наблюдатели, например, считали, что ФСП3 могла бы добиться чуть ли не сотни мест, если бы выборы происходили не в 1939, а в 1940 г.; но из-за необходимости заключения альянсов новизна всегда в существенной мере теряется.