Великая смута - Николай Плахотный

В Придонье ожидалось цветение садов. Эту пору люблю больше красного лета. Но прошлый раз в природе в один час все переменилось. Задул знобкий северян. Уже набухшие цветочные почки скукожились. Над ними автоматически сомкнулись жесткие створки.

День-другой на улицу глаз не кажу, наслаждаюсь дворовой работой. Во вдовьем хозяйстве тетушки дел скопилось невпроворот. Так что мои ладони скоро стали шершавыми, как наждак, а держаки инструментов глянцевыми.

С утречка Екатерина Ильинична послала меня к Колядинам за солеными помидорами. Едва переступив порог избы, был я ошеломлен новостью:

— Слыхал? Попов-то наш отличился.

Село, похоже, вдосталь наговорилось, уже известны разные подробности. А тут вдруг объявляется незнайка.

Всех опередил второклассник Сергуня:

— Наш дядя Коля спас колхозное добро!

Захар с укором глянул на сынка: куда, пострел, поперед старших лезешь. Бабушка выпроводила выскочку из кухни да еще и шлепка дала.

Золовка Дуся дипломатично уладила конфликт:

— Правда-правда, Николай совершил похвальный поступок.

После чего все вместе, чтобы ничегошеньки не упустить, принялись выкладывать подробности ночного происшествия.

В маршрутном листе Попова было записано: заехать на растворный узел стройбазы. Загрузиться бетоном и ехать к животноводческому городку, где дорожники ремонтировали подъездные пути. Дело было к вечеру. Очередь уже рассосалась. Мастер, шутник и балагур, крикнул с верхотуры: «С тебя, брат, причитается. Одна гуща досталась». Колян ответил в том же духе: «В долгу, мол, не останемся». И с хорошим настроением выехал из ворот.

Пока куролесил по улочкам райцентра, мысля явилась: сократить путь, выиграть время. Переехав мост, взял круто влево.

С ходу одолеть подъем на Алексеевскую гору не смог. После захода солнца полотно покрылось коварной ледяной коркой. То была летняя дорога, по весне ее размывали дожди и талые воды. Одна ямина оказалась ловушкой. Самосвал нырнул в нее как субмарина, по самый бампер. Следом и мотор заглох.

Колян впал в транс. Пропали куда-то даже крепкие слова, приберегаемые для крайних случаев. Кого винить? Самого себя! Да и дорога-то кружная, нечего было рассчитывать на подмогу.

Пока зачищал контакты свечей и проверял систему зажигания, стало совсем темно, ветер переменил направление. Со стороны Тихой Сосны подул колючий норд-ост. Заполнившие ямину гравий с мегрелем образовали монолит. «Морозец-то кстати», — подумал Попов. Но следом и тревога явилась: от холода бетон быстрее коченеет и схватывается. Потом его из кузова просто так и не выпростать. Значит, отбойным молотком придется по крохам отколупывать. Во смеху-то в Иловке будет. Село коллекционирует разные истории, особенно смешные. Накомедивший становится объектом шуток, розыгрышей. Долго потом в компаниях припоминают позорный случай: не со зла, а хохмы ради. Пусть потом ты стал уважаемым в селе человеком али шишка в районном масштабе, все одно не застрахован от подковыристого юмора земляков.

Такие гусли-мысли вертелись в башке Попова, пока руки безотчетно дело делали. Наконец мотор ожил. Машина с первой же попытке вырвалась из плена, будто истекло назначенное время колдовства и морока.

Теперь уж наш водила ехал словно по минному полю, осторожно объезжая рытвины, промоины, боясь расплескать груз. «Еще немного, еще чуть-чуть», — вертелись на языке слова запетой песенки. Под колесами уже чувствовался асфальт.

Фары выхватили из потемков приземистые сараи кирпичного завода, напомнив Попову ферму, где его Нюся работала и куда теперь с грехом пополам вез груз. К бетону, к цементу вообще село относится почтительно-уважительно. Материалы эти несут в крестьянскую среду желанную культуру производства, с ними неразрывно связаны такие хозяйственные понятия, как добротность, основательность, чего частенько так не хватает в жизни. Вот же и на Нюсиной МТФ вечно грязюка непролазная, даже в сушь не пересыхает. Шоферня меж собою спорит, когда надо ехать к третьему корпусу.

Вдруг нутро Попова похолодело от мысли: ремонтеры, пожалуй, уже разошлись по домам! Ну выпростает он груз, а дальше что? К утру бетон окоченеет. Глянул на часы: уже половина одиннадцатого: беда и позор!

Но мысль работала: как быть? Что предпринять? В крайнем случае вывалит бетон в кучу, прикроет брезентом и еще соломкой. Или же заедет в теплый бокс, а утром рано разгрузится. Нет, все не то, не то! А что если поднять на ноги село? Людям беспокойство: не пожар ведь. И все же случай из ряда вон выходящий. Надо только действовать оперативно, по схеме. Сразу катить к Пахому. Мужик совестливый, опять же родич, хоть и дальний. От него прямиком к Лехе, к напарнику своему. Дальше кто? Приобщить Славу Кузнецова, а то ж еще и обидится. Кореша еще со школы, в одну осень в армию уходили. Правда, к нему далековато. Зато попутно можно прихватить Ваську Рыжего, мужик безотказный.

В потоке света мелькнула фигура с поднятой рукой. Хотел мимо проехать, верх взяли добрые чувства.

— Отвага, ты, что ли?

— Она самая, — отозвалась полуночница, открывая кабину.

Редко кто зовет ее по имени. Уличное прозвище — Отвага.

Мария Ивановна отличилась во время целинной эпопеи. От имени иловской молодежи написала решительное письмо в райком комсомола в таком духе: «Считаем преступным отсиживаться в глуши. Искренне желаем служить Родине на самом передовом рубеже». За три дня из девчат колхоза имени Чапаева сформировался ударный отряд. Под предводительством Кузнецовой поехали в Кокчетавский край подымать целину. И подняли! Последней — через четыре года — Маша возвратилась домой. С орденом на груди и с сынишкой на руках.

— Ты чего хмурый? — спросила Отвага.

— С чего взяла?

— Автоинспектор прижал, да?

— Сказал же — ничего! — да вдруг махом выложил ситуацию.

Машина свернула на главный проспект. Изредка попадались возвращающиеся из клуба парочки. Отвага попросила притормозить. Попов подумал: хочет сойти. Попутчица же, не вылезая из кабины, что-то вполголоса сказала пареньку с велосипедом.

Немного погодя поравнялись с усадьбой Пахома. Николай пулей полетел во двор. Вернулся довольный. Затем еще остановка, еще и еще. Обогнули центральную площадь. Впереди открылся вид на освещенный ртутными фонарями животноводческий городок. Без труда нашли участок. Там уже ни души не было.

Попов заглянул в кузов, потрогал раствор. Верхний слой уже подернулся хрупкой коркой. Пока что верхний.

Отвага командовала разгрузкой. Нутром своим Колян чувствовал, как самосвал с трудом освобождался от беспокойного груза. Когда же наружу вылез из кабины, увидел: вся площадка запружена народом. Гомон. Суета. Ну как бывало на субботниках.

От группы отделился дядя Пахом:

— Мы, понимаешь, по улице неводом прошли. Кого ветрели — всех поголовно сюда.

— Да тут и делов-то, — набегу обронила Отвага.

Под покровом ночи, при свете ярких прожекторов, казалось, кипит большая стройка. Распоряжалась Кузнецова:

— Ровней кладите, товарищи. Самим же ходить.

Кто-то озорно крикнул:

— Айда, вторым рейсом, Колян.

К Попову подошла бабка Фрося:

— А чегой-то туточки будя, сынок?

— Дорога на ферму. Тебя-то каким ветром сюда занесло?

— Все бегут, и я с постели подхватилась.

— Залазь у кабину. В момент в кровать доставлю. Пока еще перина не остыла.

— Спасибочки, любезный. Я рядом живу.

Дуся сказала напоследок:

— Папаня наш тоже было кинулся на ферму бечь. Долго собирался. Теперь, вишь, сидит как сыч. Переживает.

Такова в натуре колхозная жизнь. На общественные, на компанейские дела, на первый же зов откликнуться. Привычка неискоренимая.

В одной солидной монографии молодого историка нашел я тому теоретическое подтверждение. В общем виде тезис таков: русичи по своему менталитету издревле глубоко общинный народ.

Как педагог не могу не высказать в этой связи собственное мнение. Зря учителя-наставники пугают пытливых школяров политическими страшилками: поливают дерьмом и грязью советское прошлое. Колхозное житье-бытье, по примеру распоясавшихся публицистов, сравнивают с ГУЛАГом.

Не надо коверкать нежные детские души. Очень это некрасиво. Да и непедагогично.

ХОТЬ СТОЙ, ХОТЬ ПАДАЙ!

Провожал друзей на Киевском вокзале.

До отхода поезда оставались считанные минуты. По сумрачному подземному переходу неслись мы, не разбирая пути. На повороте в поле зрения попала молодая женщина с малышкою в оберемке. И негромкое:

— Подайте копеечку на пропитание.

Не сентиментальный я, тут же сердце защемило. Запустил руку в карман. Собрал всю наличность. На ходу пересыпал горсть металла в скорбную ладонь.