Итальянская новелла Возрождения - Джиральди Чинтио

— О женщина, не отчаивайся, не скорби, я не оставлю тебя, ибо твой муж из любви ко мне и чтоб доставить мне удовольствие пустился сегодня на эту рыбную ловлю против своего собственного желания. И мне кажется, что я являюсь в некотором роде причиной его смерти и твоего несчастья. Поэтому я буду всегда помогать тебе и детям твоим всем необходимым. Утри же слезы, успокойся, вернись домой; пока я жив, ты будешь обеспечена всем, а когда я умру, то и тогда ты получишь столько, что ни в чем не будешь знать недостатка.

Эти последние слова он произнес, рыдая навзрыд, беспредельно сокрушаясь о смерти Габриелло и об утрате, постигшей вдову. Затем, как подобало бы Лаццаро в том случае, он вышел из церкви, провожаемый похвалами и возгласами одобрения.

Утомив глаза слезами, язык пенями, Санта дождалась часа, когда мертвое тело было предано земле, и в сопровождении своих родных вернулась в Пизу, домой, ободренная немного словами того, кого она с полной уверенностью считала Лаццаро — своим соседом.

Габриелло, столь похожий на Лаццаро, привыкая к новой своей роли, вступил в дом соседа. Все привычки хозяина дома были ему хорошо известны, ибо он был в его доме завсегдатаем. Никому не поклонившись, Габриелло прошел в богато обставленную комнату, выходящую окнами в прекрасный сад, и, взяв ключи из сумки покойного хозяина, он стал открывать все ящики и шкатулки; затем он нашел и другие ключи — от кованого сундука и бюро, конторки, письменного стола и прочих ящиков. Тут был целый склад: холсты и полотна, куски бархата и других материй, множество дорогих костюмов, унаследованных утонувшим Лаццаро от маэстро Базилио и братьев. Но всего более его поразили, не считая золотых безделок и драгоценностей, обнаруженные им тысячи две флоринов золотом и четыреста серебряной монетой. Габриелло был столь утешен сей находкой, что с трудом мог скрыть свою радость, обдумывая в то же время, как ему должно вести себя, чтобы пореже показываться на глаза домочадцам и убедить их, что он действительно и есть Лаццаро. Безошибочно зная его характер, Габриелло вышел к ужину из своей комнаты, утирая слезы.

Слуга и служанка, тронутые бедою Санты, считая хозяина виновником ее несчастья, решили, что он оплакивает Габриелло.

Он же, позвав слугу, приказал ему отрезать шесть ломтей хлеба, прибавить к этому две бутылки вина и половину ужина и отнести все Санте. Несчастную женщину это мало обрадовало, она только и делала, что плакала. Слуга скоро вернулся, и Габриелло велел подавать, но, для вящего сходства с Лаццаро, едва поев, встал из-за стола, не произнеся ни слова, и заперся в комнате, которую теперь называл своей. Из нее он выходил только по утрам к терции[164]. Слугам казалось, что действительно у хозяина произошла некоторая перемена в лице и речи, но они рассуждали, что это случилось в результате переживаний, вызванных происшествием с бедным рыбаком.

И после своего ужина они ушли на покой.

Несчастная Санта вместе с детьми немного поела и пошла спать, по возможности утешенная некоторыми своими родственниками, которые старались это сделать, глядя на присланную Лаццаро провизию; и, успокоенные этим, родственники удалились.

Много дум передумал Габриелло в ту ночь, и он не сомкнул глаз, но встал бодрым в обычное для пробуждения Лаццаро время. Он проводил свои дни в старательном подражании ему и в заботе, чтоб его Санта ни в чем не терпела недостатка. Слыша, однако, от своих слуг, что она непрерывно вздыхает и плачет, он, как муж, беспредельно и нежно любящий свою жену и соболезнующий ей в ее горе, захотел ее утешить. И возымев это намерение, решил его исполнить как-нибудь после обеда, навестив ее. Это решение весьма скоро было выполнено.

Габриелло, войдя в свой дом, застал жену в обществе ее двоюродного брата. Тогда он сообщил, что пришел поговорить с ней о весьма важном деле. Зная об оказанных им милостях и не желая мешать, двоюродный брат тут же простился, сказав Санте, чтоб она выслушала милосердного соседа. Не успел он удалиться, как Габриелло запер за ним дверь и пошел прямо в маленькую комнатку, сделав знак Санте, чтоб она следовала за ним. Она же, не понимая, чем вызвана такая честь, осталась на пороге, не зная, как ей дальше поступить — войти или находиться там, где ей подобает быть, но, подумав о выгоде, об оказанной помощи и надеясь получить от него еще большую, она, взяв за руку старшего сынишку, вошла в комнату, где застала соседа лежащим на узенькой кровати, на которой имел обыкновение отдыхать ее муж после работы. Пораженная, она остановилась, Габриелло, увидя с ней ребенка и принимая это как доказательство честности жены, возликовал и, обратившись к ней, произнес некое слово, которое было между ними часто повторяемо. Санта, еще более пораженная, не знала, что думать. Габриелло же обнял сына и, целуя, сказал:

— Твоя мать, по неведению своему, оплакивает твою судьбу и счастье свое и своего супруга.

Мальчуган, по малости своих лет, дичился, но Габриелло, посадив его на плечо, вышел в залу. Здесь он отпустил его играть, дав ему несколько монет. После чего обратился он к жене, которая уже по сказанному им слову признала его. Заперев дверь на задвижку, он все рассказал ей, ничего не утаивая.

Жена его, не помня себя от радости, убежденная в справедливости услышанного многим известным только им одним, на радостях, найдя мужа живым, осыпала его несчетными поцелуями, подобно тому как в церкви в глубокой скорби она целовала умершего, принимая его за своего мужа. И они, плача от великого счастья, осушали друг другу слезы поцелуями, пока Санта, чтоб еще лучше увериться в нем и исцелиться от пережитого горя, не захотела вкусить вместе с ним сладость удовлетворенной любви, и он не только не возражал, но еще больше ее желал того же. И тогда, окончательно успокоенная, она поверила, что он действительно Габриелло, рыбак, ее законный супруг. И насладившись друг другом и вдоволь наговорившись, они условились, что следует не только молчать обо всем, но и каждому продолжать играть свою роль. Он нарисовал ей, как счастливо может сложиться их жизнь, рассказал о тех сокровищах, каковые достались ему, и перечислил все то, что он намерен сделать. Это чрезвычайно ее обрадовало, и они вместе вышли из комнаты. Когда Габриелло оставил ее и был уже на улице, Санта, притворно плача, сказала ему вслед настолько громко, что соседи могли ее слышать:

— Я поручаю вам этих детей.

И он сказал ей:

— Можете быть спокойны, — и вернулся домой, раздумывая, как ему лучше осуществить свои планы и довести свои замыслы до счастливого завершения.

Наступил вечер, и он, соблюдая принятую им манеру поведения, после ужина, ни слова не проронив, пошел к себе и лег в постель с желанием уснуть. Но всю ночь провел в размышлениях о том, как лучше осуществить свои намерения. И лишь только на востоке засветилась заря, он встал и отправился в церковь Санта-Катерина, при которой в то время проживал некий почтенный монах, благочестивый и добродетельный, которого жители Пизы чтили как праведника. Его звали брат Анджелико.

Обратившись к нему, Габриелло сообщил, что пришел по чрезвычайной необходимости — посоветоваться с ним об одном необычном и чрезвычайно важном деле. Добрый монах хотя и не знал Габриелло, но по милосердию своему тотчас же провел его к себе в келью. Габриелло назвал себя Лаццаро, сыном маэстро Базилио из Милана, и, зная все доскональнейшим образом, перечислил его родословную, затем рассказал, как он осиротел, потеряв всех близких во время мора, и многое другое он поведал в должном порядке. Так он дошел до Габриелло и тоже рассказал все, что произошло, доверив старцу, что он против желания Габриелло увлек его на рыбную ловлю на реку Арно и что тот ловил рыбу только рада его удовольствия, и как он утонул, оставив жену и детей в бедственном положении, ибо у них не было ничего за душой — ни денег, ни вещей, — и жили они только на заработок отца. Он, Лаццаро, считает себя в значительной степени повинным в смерти соседа, так же как и в беде, постигшей его семью, и это тяготит его душу и обременяет совесть. И вот он задумал, вдохновенный господом, невзирая на то, что она бедна и простолюдинка, взять Санту в жены, если на то согласятся она и ее родители; детей умершего рыбака он решил взять к себе и растить их и воспитывать, как своих кровных, а в случае если будут другие дети, одинаково распределить между теми и другими наследство. Этим он надеется заслужить прощение у господа и одобрение у людей.

Духовный отец усмотрел в этом решении проявление благочестия и, оценив святость оного намерения, советовал Габриелло поторопиться с исполнением его, говоря, что, поступая так, он может быть вполне уверен в милосердии господнем. Габриелло, желая приумножить рвение монаха и склонить его к скорому содействию, открыл свой кошелек, вынул тридцать лир серебром, говоря, что он просит три понедельника подряд служить мессу святому Григорию за упокой души утонувшего рыбака. При виде сего прелестного дара добрый монах хоть и был свят, но возрадовался чрезвычайно, деньги взял и произнес: