Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

сопровождении двух казаков. Остальные казаки ехали частью в середине каравана вместе с Козловым, частью в арьергарде, где постоянно следовал Роборовский. Сам Пржевальский ехал немного впереди каравана с проводником-монголом и урядником Телешовым. Старший урядник Иринчинов, назначенный вахмистром экспедиционного отряда, вел головной эшелон и соразмерял ход всего каравана. В арьергарде, позади завьюченных верблюдов, один из казаков на верховой лошади гнал стадо баранов, предназначенных для продовольствия. Таков был привычный уже порядок следования экспедиций Пржевальского.

Маршрут новой экспедиции Пржевальский проложил тем самым путем поперек Гоби через Алашань, где он проходил уже дважды: в 1873 году при возвращении из первого путешествия и в 1880 году, возвращаясь из третьей своей экспедиции. Далее из Алашаня вплоть до Тибета путь также должен был лежать по местам, уже трижды пройденным в прежних путешествиях.

С выступлением из Урги начались сильные морозы, «доходившие до замерзания ртути»[126]. Снег при этом лишь тонким слоем покрывал землю. Верст через сто пятьдесят от Урги снеговой покров начал прерываться и еще через полсотни верст исчез окончательно. При этом, правда, потеплело.

Короткие зимние дни вынуждали путешественников идти от восхода до заката солнца. Дневок сначала не делали, да и в дальнейшем движении через Гоби дневали редко, так как шли по знакомому уже пути и не тратили время на научные изыскания и сбор коллекций. Из научных работ производились только метеорологические наблюдения и изредка сбор образцов почвы. Охоты (как же вообще без них?) оказались неудачными из-за сильных морозов.

Через 18 дней по выходе из Урги экспедиция оставила позади степной район Северной Гоби и вступила близ колодца Дыби-добо в настоящую пустыню — ту самую, которая залегает с востока на запад через всю Центральную Гоби.

Почти целый месяц ушел на то, чтобы пересечь поперек Центральную Гоби до северной границы Алашаня. Помимо холодов и иногда бурь, пустыня давала себя знать бесплодием и отсутствием воды. Степные пастбища исчезли, и лишь местами, в распадках холмов или по руслам бывших дождевых потоков, по окраинам солончаков и сыпучего песка росли невзрачные травы и корявые кустарники; совершенно оголенные площади иногда раскидывались на десятки верст. Ни ручьев, ни рек, ни даже ключей по пути не встречалось. Зато нередки были неглубокие колодцы, обычно с плохой водой. Однако привычные к подобным невзгодам верблюды шли хорошо, и только лошади уставали.

По южную сторону гор Хурху пустыня несколько изменила свой характер — стала более песчаной. В песках появились довольно обширные заросли саксаула, а по сухим руслам дождевых потоков местами стали появляться ильмовые деревья.

В своем дневнике Пржевальский отмечает, что во время движения через Северную и Среднюю Гоби и по Северному Алашаню — словом, в ноябре и декабре 1883 года, — отмечались почти ежедневно великолепные вечерние и утренние зори, не виданные им ранее. В его описании сквозит чистый, почти поэтический восторг:

«После ясного, как обыкновенно здесь зимой, дня, перед закатом солнца, чаще же тотчас после его захода, на западе появлялись мелкие перистые или перисто-слоистые облака. Вероятно, эти облака в разреженном состоянии висели и днем в самых верхних слоях атмосферы, но теперь делались заметными вследствие более удобного для глаза своего освещения скрывшимся за горизонт солнцем. Вслед затем весь запад освещался ярко-бланжевым светом, который вскоре становился фиолетовым, изредка испещренным теневыми полосами. В это время с востока поднималась полоса ночи — внизу темно-лиловая, сверху фиолетовая. Между тем на западе фиолетовый цвет исчезал, вблизи же горизонта появлялся здесь, на общем светло-бежевом фоне, в виде растянутого сегмента круга, цвет ярко-оранжевый, иногда переходивший затем в светло-багровый, иногда в темно-багровый или почти кровяно-красный.

На востоке тем временем фиолетовый цвет пропадал и все небо становилось мутно-лиловым.

Среди изменяющихся переливов света на западе ярко, словно бриллиант, блестела Венера, скрывавшаяся за горизонт почти одновременно с исчезанием зари, длившейся от захода солнца до своего померкания целых полтора часа. Почти все это время дивная заря отбрасывала тень и особенным, каким-то фантастическим светом освещала все предметы пустыни. Утренняя заря часто бывала не менее великолепна, но только переливы цветов шли тогда в обратном порядке; иногда же эта заря начиналась прямо багровым светом. При полной луне описанное явление было менее резко. В пыльной атмосфере Северного Ала-шаня оно наблюдалось нами реже, чем в Центральной и Северной Гоби»[127].

Путешествие происходило не только в тех же местах, но и практически по тому же сценарию, что и прежде. На предпоследнем переходе к городу Диньюаньину путников встретили с приветствием посланцы от алашаньского князя (вана) и двух его братьев. За день до этого (совсем как в предыдущей экспедиции!) им неожиданно повстречался старый приятель монгол Мыргын-Булыт, с которым в 1871 году, при первом посещении Алашаня, Пржевальский охотился в здешних горах. С тех пор прошло уже более 12 лет, но старик первый узнал Николая Михайловича и чрезвычайно обрадовался, хотя и был изрядно пьян по случаю какой-то выгодной торговой сделки.

3 января 1884 года экспедиция достигла своего прежнего опорного пункта — города Диньюаньина — и встала на стоянку в полутора верстах от него. От Урги было пройдено около 1050 верст. Как и в прошлый раз, прибытие русских не прошло мимо алашанских князей, свидание с которыми произошло уже на следующий день. Встретились как старые знакомые, хотя, конечно, немалую роль в этом дружелюбии сыграли ранее сделанные и новые подарки. Младший из князей даже угостил русских шампанским, с которым местные властители познакомились в одну из своих поездок в Пекин и стали теперь выписывать, как и коньяк, из Тяньцзиня.

Покончив со сборами и отдав обязательные визиты, уже 10 января экспедиция выступила из Диньюаньина и направилась прежним путем по удобной наезженной колесной дороге через Южный Алашань к пределам Ганьсу.

«Погода как теперь, так и во время нашего пребывания в Дынь-юань-ине — словом, в течение всей первой половины января стояла отличная, чисто весенняя. Хотя ночные морозы доходили до −22°, но днем, даже в тени, термометр поднимался до +5,9°; в полдень на солнечном пригреве показывались пауки и мухи; в незамерзающих близ Дынь-юань-ина ключах плавали креветы и зеленела трава; по утрам слышалось весеннее пенье пустынного жавороночка. Все это обусловливалось затишьями при ясной, хотя и постоянно пыльной атмосфере; со второй же половины января опять задули ветры и наступили холода».

Несмотря на то что научных изысканий не делалось, Пржевальский не изменил своей привычке тонко и ярко подмечать все необычные детали происходящего. В своем отчете об экспедиции он приводит интереснейший факт: неподалеку от фанзы Янчжунцзе, где проходил маршрут экспедиции, при выкопке колодца в лессовой почте был обнаружен древний очаг, такой же, какой устраивали нынешние монголы. Очаг этот был раскопан на