Туз в трудном положении - Джордж Мартин

Тем не менее он был счастлив. Искупление пело у него в жилах, словно хорошая доза.

Человек решил дать ему еще один шанс. Он снова стал Маки-Ножом, разрезал толпу под свою песню, ставшую мантрой.

В этой массе монстров никто не казался заметным. Тем более Маки. Благодаря маленькому росту он почти ни с кем не соприкасался. От жуткой жары у него под курткой и стареющей футболкой по ребрам расползались щупальца пота, но в толпе его личная вонь терялась.

Удар, и…

– Эй ты, сукин сын! – Схватившая его рука была покрыта перьями. – Смотри, кого толкаешь! Ты кто такой?

– Я Маки-Нож, грязная тварь!

Ярость поднялась вместе с его членом. Он начал включать свою способность.

«Нет! Помни свою задачу!»

Он прорычал что-то невнятное и растворился, оставив чудище стоять, хватая рукой воздух. Полное обалдение, отразившееся на его ряшке, рассмешило Маки.

Став бестелесным, он прошел через ворошащийся клубок червей, притворяющихся людьми, и отыскал заводь, чтобы снова материализовать свое тощее тело. Джокеры не обратили на него внимания.

Началось скандирование – тихое и враждебное. Слова расплывались у него в сознании. Он и не пытался их понять. Джокерам сказать нечего. Эти животные даже не замечают, как он сквозь них проходит! Он – Маки Мессер, он гранитная тайна и смерть. Он непобедим.

Рядом с его объектом возвышался высокий негритос, собравшийся стать президентом: ну разве это не загнивающий капитализм, если таким людям позволяют занимать политический пост? Карл Маркс сказал, что чернокожий человек – это раб, а старина Карл знал, что говорит. Человек, ошивавшийся по другую сторону Таха, показался Маки немного знакомым. Наверное, кто-то из джокертаунских прихлебателей инопланетянина.

Тахион шел через толпу, пожимая руки или то, что было у этих тварей вместо рук. При мысли обо всех этих прикосновениях джокеров у Маки мурашки по коже побежали. Он делал круги, словно акула из его песни, вооруженная зубами.

«Ты должен быть очень осторожен, – сказал Человек. – Тахион читает мысли. Нельзя, чтобы он ощутил твои намерения».

Прекрасно. Он – Маки-Нож. Он умеет делать такое.

Будет очень легко бесплотно пройти через толпу, приблизиться сзади, включить руку – и вонзить ее прямо в гребаное инопланетное сердце этого драгоценнейшего доктора Тахиона. Пожалуй, даже слишком легко.

Он еще никогда не приканчивал инопланетян. И вообще никого, кто был бы по-настоящему значимым, таким знаменитым, как Тахион.

Ему захотелось встретиться с Тахионом взглядом. Ему захотелось, чтобы этот тщедушный подонок увидел, кто его убивает.

Джокеры рванулись вперед, увлекая его именно туда, где ему надо было оказаться.

Весь мир сжался до Тахиона и прикосновения.

День доходил до Джека небольшими внятными отрывками, перемежающимися шумом и бессмысленными перемещениями, словно кинопленка, нарезанная на кусочки и склеенная без всякого порядка. Делегаты сновали туда-сюда, распределение голосов менялось каждые полчаса.

Единственными двумя постоянными было то, что Хартманн терял голоса, а Барнет – набирал. Несмотря на заявления Хартманна и Девона, все решили, что выдвинутое Джеком обвинение против Барнета стало последней отчаянной попыткой сторонников Хартманна набрать потерянные очки.

– Эй, – в конце концов хмуро бросил Девон назойливым репортерам, – отстаньте вы от парня. Вчера ему кто-то остановил сердце: кто знает, сколько клеток мозга он при этом потерял?

«Вот спасибо, Чарльз! – подумал Джек. – Ты как всегда полон сострадания». Единственным лекарством стал очередной глоток спиртного.

Джим Райт, назначающий одно голосование за другим, выглядел так, словно у него сильнейшая печеночная недостаточность. В зале то и дело возникали потасовки. Оркестр играл любые мелодии, какие только приходили в его коллективную голову: многие совершенно не соответствовали происходящему. Планер, изображающий Звездный Свет, плюхнулся прямо перед Джеком, и он случайно наступил на него, пытаясь поднять. Он все равно попытался запустить смятую штуковину, но она развалилась, едва покинув его руку.

«Гребаный летающий джокер», – подумал он.

Когда Джек прикончил фляжку, к нему вернулась некая ясность мысли – и осознание всего ужаса свершившегося. «Ох, дерьмо! – подумал Джек. – Я допился до трезвости!»

Он решил, что у него всего один выход – достать еще бутылку. С трудом встав с места, он зашагал через царящий в зале хаос к ближайшему выходу. Уже у двери он заметил, как какая-то молодая женщина со значками Хартманна что-то серьезно обсуждает с высоким чернокожим мужчиной в очках с роговой оправой.

– Извини, Шила, – сказал мужчина в очках, – твой старик просто прелесть, и мне жаль его разочаровывать, но если я сейчас не начну голосовать за Джесси, меня в округе перестанут уважать.

Прямо перед залом шел какой-то митинг. Там стоял грузовик без бортов, и какой-то лимузин пытался проехать к нему сквозь толпу, отчаянно сигналя. Тут собралось столько джокеров, сколько Джек никогда в жизни не видел.

Он попытался протолкаться сквозь толпу, но она оказалась слишком плотной. Похоже, ехавшие в лимузине пришли к такому же выводу: его дверцы открылись, и пассажиры выбрались наружу. Это оказались Верная Стрела в его сером мундире, какой-то незнакомый Джеку щуплый человечек, Джесси Джексон и Тахион.

Отлично! Именно те, кого Джеку хотелось увидеть.

Толпа взревела. Репортеры расталкивали джокеров, стремясь найти удачный ракурс для съемки. Полиция и Секретная служба пытались расчистить путь в грузовику, не сбив никого с ног.

Кандидат и Тахион на ходу пожимали руки. Кто-то плюнул Тахиону в лицо. Верная Стрела ужаснулся – возможно, не самой слюне, а тому, что с тем же успехом это могла быть пуля.

Над головой промелькнула тень, и Джек посмотрел наверх. Черепаха бесшумно скользнул мимо. Кто-то большими серебряными буквами написал на его панцире «ХАРТМАНН!».

На секунду образовавшийся разрыв в толпе позволил Джеку увидеть скользящего через толпу урода. Тот паренек с руками-пилами был всего в пятнадцати шагах от него!

Адреналин ураганом пронесся по телу Джека.

– Нет! – заорал он и поплыл через толпу, энергично загребая руками и прокладывая себе дорогу, не обращая внимания на возмущенные крики.

Паренек в кожанке исчез. Джек вытянул шею, пытаясь его найти, – и внезапно тот снова появился: перегнувшись через руку кого-то из полисменов, он протягивал ладонь. Тахион заметил его и улыбнулся.

– Нет! – снова заорал Джек, но никто его не услышал.

Тахион принял протянутую руку.

Тахион взялся за эту руку с чувством облегчения и с силой ее сжал.