Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Жеральд Мессадье

Над миром сгущалась гроза, он чувствовал это всеми фибрами, но пока не мог сказать ни какую форму она примет, ни когда разразится. Из лож Парижа, Дижона и Страсбурга, Гамбурга, Нюрнберга, Лейпцига, Мюнстера и других городов Себастьян все чаще слышал вопросы о законности власти и правосудия, об истинных основах религии и, наконец, об идеальных формах, которые должно принять общество.

Александр несколько раз возвращался с масонских собраний в растерянности, которая удивила Себастьяна:

— Наши братья в Страсбурге пылко говорили о «Левиафане» — произведении одного жившего в прошлом веке англичанина по имени Гоббс. Я слушал их с беспокойством, поскольку не знал о его существовании и опасался оказать вам дурную услугу своим невежеством. Пришлось прибегнуть к риторическим уловкам, чтобы сказать хоть что-то, казавшееся осмысленным. Так о чем толкуется у этого Гоббса?

— Главный тезис «Левиафана» сводится к тому, что единственное средство обеспечить мир между людьми — это держать их в страхе и подчинении, чтобы они не выступали против возможных несправедливостей.

— Но это же гнусно!

— В самом деле. Гоббс — духовный потомок Макиавелли. Но его почитают только приверженцы тирании. Джон Локк и Жан-Жак Руссо показали, что люди не могут молча смиряться с несправедливостью, тем более со стороны тех, кого сами избрали. Что вы сказали на собрании?

— Мне вспомнилось ваше российское приключение. Я заметил, что, если власть может быть уничтожена людьми, как это случилось в России, значит, она подчинена воле людей. А значит, из нее и проистекает.

— Хороший ответ, — сказал Себастьян, улыбаясь. — Я бы и сам не высказался иначе, вы достойно вышли из положения. Тирания не может длиться дольше некоего предела. Я недалек от мысли, что люди подобны газам, которые, как убедительно доказал наш друг лорд Кавендиш, нельзя сжимать до бесконечности.

Александр кивнул.

— По крайней мере, отец, скажите, что мне следует прочесть.

Настал 1777 год.

Людовик XV умер три года назад от оспы. Его двадцатилетний внук Людовик XVI скрепил союз Версаля и Вены своим браком с дочерью императрицы Марии-Терезии. Но атмосфера становилась все более тревожной. С одной стороны, так называемая «мучная война» 1775 года, причиной которой были два неурожая подряд, вызвала ропот народа, а с другой — отмена многочисленных привилегий, в том числе продажи магистратских должностей, оставила недовольными обеспеченные классы.

Себастьян избегал пользоваться именем Сен-Жермен, когда бывал в Париже, чтобы его не связывали с министром, носившим то же имя, и называл себя Вельдоном. Настоящий же Сен-Жермен был недавно смещен со своего поста.

Уже какое-то время в полицейских донесениях различных городов Европы, а также в рассказах путешественников, переданных братьями-каменщиками из Лондона и Гааги, упоминался некий странный субъект, именовавший себя то маркизом Пеллегрини, то графом Жозефом Калиостро, сыном последнего Трапезундского короля, а иногда полковником Калиостро из третьего Бранденбургского полка. Он путешествовал с молодой, белокурой, довольно красивой женщиной, которая звалась то Лоренцей, то Стефанией и, как говорили, порой служила ему приманкой, чтобы завлекать в ловушку богатых воздыхателей. На самом же деле его вроде бы звали Джузеппе Бальзамо, и ему предшествовала весьма дурная слава: выдавая себя за алхимика и мага, в действительности он, похоже, жил мошенничеством.

В прошлом году, в Лондоне, поселившись на Уиткомб-стрит, он взял себе в качестве переводчика бывшего иезуита, некоего Вителлини, который был убежден, что его наниматель нашел философский камень и секрет трансмутации. И верно: этот Бальзамо (или Калиостро) утверждал, что производит золото в печи собственного изобретения. Вителлини, хоть и поклявшийся соблюдать тайну, проболтался и разнес по всему Лондону слух, что его хозяин превращает свинец в золото. Вскоре к дверям алхимика началось настоящее паломничество.

Кроме того, проходимец бахвалился, что обладает даром ясновидения, может угадывать выигрышные номера за игровым столом и во французской лотерее, билеты которой продавались тогда и в английской столице, а также указывать победителей на скачках. Среди покупавших его советы оказались и двое других мошенников, лорд и леди Скотт, с которыми у него не сложились отношения. Воспользовавшись тем, что итальянец не знает английского языка, они подали на него в суд, и Бальзамо (или Калиостро) провел два месяца в лондонской тюрьме. Едва выйдя на свободу, он вернулся на континент.

Однако неизвестно было, кто именно из страсбургских братьев-тамплиеров «Строгого устава» позволил одурачить себя этому типу и принял его в свою ложу.

Бальзамо вроде бы сказал: «Все, что может Сен-Жермен, могу и я, только лучше».

Был ли это вызов? Себастьян проявил озабоченность, встревожившую Александра: поединок с амбициозным и откровенно беззастенчивым прощелыгой был явно не в интересах Сен-Жермена и масонства в целом. Себастьян сверился с регистрами ордена: Калиостро был принят в страсбургскую ложу Благотворения. Как раз страсбургских братьев-каменщиков отличала порой излишняя экзальтированность, потому, должно быть, они и попались на удочку этого прохвоста и отъявленного шарлатана, ибо всякий, кто утверждает, что преуспел в трансмутации, никем иным быть не может.

Чтобы сдержать происки Калиостро, Себастьян по совету Александра написал в одну из новых французских лож, в которой состоял, в ложу города Сен-Лазара,[51] и предостерег против него. Набат прогремел однажды утром в Гааге, где Себастьян был проездом: граф Калиостро через посланца ходатайствовал о чести быть принятым графом де Сен-Жерменом.

Александр был в Лондоне, удержанный там важными делами. Согласно уставу, Себастьян не мог отказаться выслушать брата-тамплиера, поэтому решил принять Калиостро, но на публике. А для этого велел созвать через три дня собрание в штаб-квартире ордена, у господина Харденбрека, в зале, названном «Пристанищем блуждающих душ». Желая увидеть Калиостро собственными глазами, он никого не стал предупреждать о своих опасениях.

Дородный. Среднего роста. Лет тридцати трех — тридцати четырех. Широкое лицо, бычья шея, сильная нижняя челюсть, дерзкий взгляд, широкий лоб, сластолюбивые губы. Стало быть, наделен большой жизненной силой и умом, но и то и другое служит лишь необузданной жажде наслаждений и власти. Ни следа духовности. Дикий зверь, способный натворить немало бед, пока не падет под роковым ударом, который наверняка настигнет его из-за чрезмерной неосторожности или конфликта с недооцененным противником. Толстая кость выдает плебейское происхождение: человек из низов, алчущий привилегий аристократии.