Тень императора - Павел Молитвин

Он подозревал, что тюремщики будут опаивать узника дрянью, полученной из божественной хубкубавы, — как бы иначе они могли удержать мага такого уровня в заточении? — но кто бы мог подумать, что мерзавцы доведут его до такого состояния… Поистине скотского, животного, травяного…

Как это часто бывает, исполнители оказались более жестокими и неразумными, чем отдававшее приказы начальство, ибо в таком состоянии Тразий Пэт не мог даже взойти на эшафот. Убить же его можно было, не прибегая к серым кристаллам забвения…

Силы утекали из Эвриха столь стремительно, что он взмок, и вслед за тем его начала колотить крупная дрожь. Перед глазами замелькали огоньки, словно он рывком поднял слишком большой вес. Их становилось все больше и больше, по вискам заструились струйки пота, руки предательски дрожали. Он слишком хорошо знал эти симптомы, чтобы не понять, что они означают.

— Афарга, Тартунг, обнимите меня… — прохрипел аррант. Он редко прибегал к этому способу — черпать для исцеления силы из близких людей казалось ему недостойным, но сейчас был как раз такой случай, когда выбирать не приходилось. Когда человеку грозит смерть, особенно твоему другу, все ведущие к спасению пути приемлемы. Как говорят мореходы, в бурю хорош любой порт. Отравленные кинжалы ему тоже не слишком нравились, но пусть уж лучше они, чем…

Вспышка боли пронзила арранта, и тотчас он ощутил, как в него хлынул поток сил. Тонкая чистая, радостная струйка — Тартунг и мощный, мутный, гневный, сметающий защитные барьеры, грязно-алый вал — Афарга. Отец Всеблагой, сколько же в ней ярости, ненависти и… любви!..

— Остановись, Эврих! Нам не вытащить тебя отсюда, если ты ослепнешь!

— Все… все хорошо… Уже все… — прошептал аррант, жадно ловя воздух широко распахнутым ртом.

Отстранившись от товарищей, он отодвинулся и от Тразия, дабы дать ему возможность прийти в себя от жесточайшей встряски, которая должна была уничтожить или по крайней мере на время нейтрализовать отраву, которой его опаивали день за днем,

Видя, как корчится тело несчастного, он сознавал, что это была грубая, топорная, бесчеловечная работа. Ни Тилорн, ни Ниилит не похвалили бы его за нее, и он бы, конечно, проделал все иначе, если бы не боязнь, что в любой момент в камеру вломятся встревоженные долгим отсутствием Хагелона тюремщики. Но, так или иначе, Тразий начал оживать, и это было сейчас главным…

— Выпей воды. — Тартунг подал Эвриху кувшин, и тот, обливаясь и выбивая зубами дробь о края глиняной посудины, торопливо принялся глотать живительную влагу.

— Ну как он? — осторожно спросила Афарга.

— Сейчас узнаем. Боюсь, мы пришли сюда слишком поздно, — глухо промолвил аррант и, собравшись с силами, вновь склонился над магом. Положил ему на впалые, лоснящиеся виски руки и отправил слабый посыл, призванный прощупать сознание Тразия. И, с изумлением и радостью, ощутил, что стена, а точнее, нагромождение камней, утесов, скал, отделявших его от бьющегося в темнице чудовищных фантазий разума Тразия Пэта, рухнуло, истаяло без следа.

— Я чувствую тебя… Эврих. Я слышу тебя…

Прерывающийся шепот Тразия заставил арранта вздрогнуть, но тут же он вспомнил, что перед ним маг и, следовательно, не стоит удивляться тому, что тот сумел так быстро вынырнуть из омута небытия, узнал и вспомнил старинного приятеля.

— Мы пришли спасти тебя. Мы вытащим тебя из «Птичника» и доставим в надежное убежище, — начал было он, но чуть слышный шепот мага заставил его замолчать:

— Открой мне… свои мысли… Так будет проще…

— Как? — спросил Эврих, склоняясь к мокрому, изможденному лицу Тразия, и понял, что он попусту тратит время. Происшедший между ними контакт связал их, соединил, по-видимому, так тесно, что чародей мог заглянуть в его сознание, прочесть мысли, хотя сам он, разумеется, улавливал лишь чувства Тразия.

— Успокойся и… думай… о чем хочешь…

— Что он говорит? Может, дать ему воды? Или укрепляющего снадобья? — обратилась Афарга к Эвриху, но тот дернул плечом, требуя, чтобы их с Тразием оставили в покое. Зажмурился и, не отрывая пальцев от висков мага, попробовал заставить себя забыть о тюремщиках и думать об Ильяс, гушкаварах, Ульчи и Рабий Даоре, которого вид Амашиного перстня с изумрудом навел на мысль, каким образом и от кого можно получить сведения о предводителе аскульского восстания…

Потом, незаметно для себя, он стал думать об Афарге и колдуне, не сумевшем снять с неё чары, о том, что зря, наверно, взял её с собой в «Птичник». Тартунг — парень смышленый, потолковее многих других будет, а девчонка слишком порывиста и к тому же не обучена драться. Обнаружив, в каком ужасном состоянии находится Тразий Пэт, он понял, что рассчитывать на его помощь не приходится, и, стало быть, им придется наизнанку вывернуться, чтобы вытащить полубесчувственного мага из этого гадючника. Вай-ваг! Если бы он был хоть чуточку предусмотрительнее и имел хоть какой-то опыт в подобного рода делах, то непременно попросил бы Яргая и пришедших с ним гушкаваров поджидать их под стенами «Птичника», а не в караульных беседках. И настоял бы на том, чтобы вместо Афарги с ним пошла Тарагата, Митхара или какая-нибудь другая разбойница…

Упрямство Афарги ни к чему бы не привело, если бы кто-нибудь из шайки Ильяс вызвался идти в «Птичник» вместо нее. Но желающих не нашлось.

Да и сам он, если уж говорить честно, боялся оставлять взбалмошную девчонку в «Доме Шайала» без присмотра, опасаясь, что она либо снова сбежит, либо проболтается Ильяс о подмешанном в его питье любовном зелье. Разумеется, он бы рискнул, но, видя, что никто не рвется заменить её, посчитал это знаком свыше и не стал просить Ильяс подыскать ей замену. Напрасно, наверно, но теперь уже ничего не изменишь. И все же непонятно, почему предводительницы гушкаваров согласились отпустить с ним Афаргу. Что-то тут было нечисто. Он готов был допустить, что запутавшейся в своих чувствах Ильяс было не до этого или же она попросту не хотела с ним спорить, но Тарагата…

— Довольно… — слабым голосом произнес Тразий Пэт. — Теперь я хочу услышать мысли женщины…

— Зачем? — спросил Эврих. Он не был уверен, что даже у такого искусного мага, как Тразий Пэт, из этого что-то получится. Особенно сейчас. И не видел смысла в том, чтобы тот понапрасну тратил время и силы, которых — Всеблагой Отец Созидатель видит! — у него и без того нет.

— Так надо. Делай, что я говорю… Пусть она вложит свои ладони в мои.

Не смея спорить с магом, Эврих сделал склонившейся над Тразием девушке знак исполнить его пожелание, с досадой сознавая, что все идет совсем не так, как было задумано. Взглянул на связанного Хагелона, сидящего в углу комнаты с заткнутым тряпкой ртом, и поморщился. Его начинало мутить при мысли, что им придется перестрелять из кванге всех здешних тюремщиков, но другого выхода, похоже, не было. Попытка использовать в качестве заложника Хагелона вряд ли увенчается успехом, ибо как только они выберутся из «Птичника» — если только им позволят выбраться! — соратники его немедленно кинутся за ними в погоню. Ах, если бы Тартунг, подобно его сестре, умел готовить временно обездвиживающий яд! Но с тем же успехом можно мечтать о том, чтобы к Тразию Пэту вернулись силы и он заколдовал тюремщиков…