Изгнание владыки - Григорий Адамов

– Ну и что ж?… Все равно я Плутона не брошу…

– Да кто тебе говорит, что надо бросать его? – рассердился Иван Павлович. – Заладил: «не брошу, не брошу»! Надо подумать, как для него лучше сделать. Не то в первый же день так измучаешь собаку, что потом калачом не заманишь ее в скафандр.

– Что же делать? – растерянно сказал Дима и вдруг, оживившись, спросил: – А что, если набить что-нибудь в штанины? Чтобы он мог упираться ногами?

– А пожалуй, это идея, – подумав, ответил Иван Павлович. – Только мы так сделаем: набьем туда чего-нибудь поплотнее, а сверху укрепим площадку, Плутон и будет, в случае надобности, спокойно сидеть на ней, как будто он служит. Зови собаку, начинай приучать ее ложиться в скафандр.

Против ожидания, Плутон ни за что не хотел влезать в скафандр. Видимо, он испытывал к нему величайшее недоверие. Дима напрасно уговаривал его, соблазнял лакомствами, сам ложился в скафандр, пытался силой втащить Плутона в него – ничего не помогало. Плутон лежал рядом со скафандром, закрыв морду лапами, стонал, скулил и виноватыми глазами глядел на своего друга и мучителя. И сам Дима, красный, вспотевший, под конец выбился из сил и в отчаянии не знал, что дальше делать с упрямцем.

Комаров и Иван Павлович первое время пытались помогать Диме советами, указаниями, наконец примерами – сами ложились в скафандр. Но когда Дима принялся тащить собаку в скафандр, а они начали подталкивать ее сзади, Плутон внушительно посмотрел на них и тихо, но так многозначительно зарычал, что они поспешили оставить друзей договариваться наедине.

Сегодня по хозяйству дежурил Комаров. Близилось время обеда, и он принялся за стряпню, а Иван Павлович начал осмотр электролыж и вездехода. Он хотел завтра с утра заняться обследованием ледяного поля.

Иван Павлович скоро отобрал три пары наиболее подходящих лыж, привел их в порядок, испробовал и собирался уже приняться за вездеход, когда майор позвал его обедать.

Войдя в кабину, Иван Павлович увидел угрюмого, бледного, выбившегося из сил Диму. Плутон лежал в передней части кабины, возле раскрытого скафандра, вытянув на полу лапы и положив на них голову. Он даже не взглянул на входившего Ивана Павловича, вид у него был усталый и огорченный.

– Ну как, Дима, дела с Плутоном? – сочувственно спросил Иван Павлович.

Дима помолчал, не поднимая глаз, потом раздраженно сказал:

– Ничего!.. Я его все-таки заставлю! Вы не думайте, что Плутон не понимает. Он все отлично понимает! Но он не хочет. А почему, не знаю…

– Он, наверное, боится, Дима, – заметил майор, наливая в тарелки суп. – Он, вероятно, запомнил, что мы запираем себя в скафандр, и боится этого.

– Все равно, – упрямо ответил Дима, – я добьюсь, что он полезет в скафандр!

– У них сейчас был крупный разговор, – принимаясь за еду, обратился Комаров к Ивану Павловичу. – Дима даже кричал на Плутона, а тот, видимо, хочет исполнить приказание, поднимется, понюхает скафандр и прямо камнем падает возле него…

– Ну, ничего, – примирительно сказал Иван Павлович. – Побольше терпения и ласки, и пес поддастся.

Обед продолжался в молчании.

Вдруг Иван Павлович, сидевший спиной к выходу, случайно взглянул вперед и застыл, не донеся ложки до рта. Потом он тихо положил ее в тарелку.

– Осторожно… – тихо, безразличным голосом сказал он. – Не шевелитесь… Краешком глаза посмотрите вперед…

Комаров и Дима чуть не ахнули. Они увидели поднявшегося с пола Плутона. Внимательно обнюхивая скафандр, собака медленно и осторожно входила в его раскрытую утробу. Через минуту Плутон озабоченно потоптался, словно отыскивая наиболее удобное положение, наконец, с тяжелым вздохом опустился на жесткое ложе в обычной позе – положив голову на вытянутые лапы – и замер.

– Милый мой… – прошептал Дима. – Плутоня моя…

Чуткое ухо собаки уловило ласковый шепот и знакомый призыв. Не изменяя положения, Плутон искоса взглянул в сторону Димы и тихо постучал хвостом по скафандру.

Дима не мог больше выдержать. Он медленно встал из-за стола и осторожно пошел к скафандру, бормоча:

– Хороший мой… Так надо… так надо, Плутоня моя…

На задушевном языке друзей это имя означало высшую любовь и ласку, и Плутон еще сильнее застучал хвостом, не сводя с Димы преданных глаз.

Дима опустился на колени, и обняв могучую шею собаки, зарылся лицом в густую шерсть.

Плутон лежал все в той же позе, радостно стуча хвостом по скафандру…

Все сделалось теперь легким и доступным. В кабине звучал счастливый смех Димы, заглушаемый громовым лаем Плутона. Что бы ни делал Дима со скафандром, Плутон, не сводя с мальчика глаз, повторял все охотно и быстро. Преодолев свой первый безотчетный страх, он показывал чудеса понятливости. Через два-три часа после возобновления уроков он уже сам подставлял Диме голову, торчавшую из воротника скафандра, чтобы дать надеть на нее шлем. Потом, когда и Дима надевал свой стальной костюм, Плутон громко и радостно лаял, видя смеющееся лицо мальчика сквозь прозрачный шар, слыша в телефон его знакомый голос и все ласковые прозвища, какие только возникали на устах друга.

Перед вечером Иван Павлович готовился произвести пробу вездехода, о чем и объявил всем находившимся в кабине. Прежде чем начать пробу, он осмотрел кабину и убедился, что все вещи находятся на своих местах, а посуда – в своих гнездах.

Дима прервал занятия с Плутоном и подошел вместе с Иваном Павловичем к переднему смотровому окну.

Иван Павлович уселся в кресло водителя и поднял перед собой доску управления с кнопками, рычажками, выключателями, затем нажал кнопку сирены, раздался громкий, протяжный вой.

– Прикажи Плутону лечь и сам держись покрепче за спинку кресла, – обратился Иван Павлович к Диме. – Будет качать. Не устоите на ногах.

Нажав другую кнопку, Иван Павлович включил моторы. Из-под пола кабины донеслось низкое гудение. Вездеход вздрогнул, гусеницы его пришли в движение. Огромный экипаж тронулся с места и пополз по мягкому, глубокому снегу с тихим пощелкиванием гусеничных пластин.

Все быстрей и быстрей вращалась бесконечная цепь, оставляя за собой на снегу широкие отпечатки ребристых пластин. Вездеход круто и ловко обогнул одинокий торос, потом, сбавив ход, качаясь и переваливаясь с боку на бок, полез на вал из ледяных обломков.

Дима, готовясь к хорошей встряске, расставил пошире ноги и крепче схватился за спинку кресла, но был приятно разочарован. Пол под ним плавно заколыхался, мягко оседая и приподнимаясь на великолепных упругих амортизаторах.[64] Через минуту вездеход одолел вал, оказавшись на большом снежном поле. Здесь, окруженный облаком снежной пыли, он развил максимальную быстроту, сделал большой круг и устремился к торосистому хребту, через который вчера Плутон спасался от медведя. Идя вдоль нагромождения льдин, Иван Павлович нашел сравнительно пологий проход между ними и на малом ходу начал взбираться на подъем среди торчащих повсюду обломков.