Безбилетники - Юрий Юрьевич Курбатов

набережной и всех вокруг шампанским обливали.

– А еще сегодня утром менты приходили, – сказал Веня.

– И что?

– А ничего. У всех паспорта забрали, и мы пошли в Гурзуф их выкупать. Да, Жека?

– Да.

– Но только у Жеки Толик есть. А кто заплатит за бедного еврея? – вздохнул Веня.

– Что, заплатил? – спросил Монгол.

– Не-а. Я единственный не заплатил. Я ж еврей.

– Как?

– Подумайте сами, – сказал Веня. – Если бы это был штраф, то была бы квитанция. Им же за бабки отчет нужен. Но ведь ежу ясно, что бабки они забирают себе. Ну вот я и спросил: «На каком основании?» Они мне говорят: «Вы нарушаете режим прибрежной полосы». Я говорю: «А где можно прочесть за этот режим? А то мне мама говорила: „Веня, всегда соблюдай законы, а то они вмешаются в твою жизнь“. Покажите мне бумажку, на которой написано: там-то и там-то стоять с палаткой нельзя». Они мне: «Самый умный?» А я: «Вы будете спорить с моей мамой? Это бесполезно!» Они говорят: «Забирай паспорт и вали отсюда». Ну, я не гордый, я и свалил.

Бен Ган

Утром поляна была разбужена громкой песней. В самом ее центре, резко рубя гитарные струны, кто-то орал:

Слышишь сдавленный стон над равнинами рая,

Слышишь песню, в которой – гитара и крик!

Это мчится Бен Ган, сам себя обгоняя:

Его прет, он орет, его крыша горит!

Бенга-ан! Бенга-а-а-а-а-ан!

Том сразу узнал певца.

– Валик, или как там тебя… Татарин, что ты орешь! Утро еще! – спросонья проговорил он.

– Я покинул свой наблюдательный пункт, свою спасительную бухту, бросил свой виноградник, и пришел к вам. – Татарин швырнул свой баул в центре поляны и сел у костра.

– Как тебя звать-то, музыкант? – спросил его Глеб.

– Зови меня Татарин. А еще иногда я бываю Цой, но это по настроению. Можно также обращаться ко мне Бен Ган. Или просто Валик. А по праздникам… Сегодня как раз праздник, – день Солнца! Сегодня я Шопен! Люди доброй страны Крым! Просыпайтесь все!

– Уважаемый Шопен! – из палатки выполз заспанный Веня. – Самодеятельность у нас строго по графику. Прошу соблюдать нормы общежития.

– Без проблем. – Татарин ушел в дальний конец поляны, где тут же принялся наигрывать песни.

Тем утром заснуть больше никому не удалось. Все лежали, молча слушая гитару.

Несмотря на оборванный сон, в глубине души Тому было радостно, что на их поляне появился немного чудаковатый, но талантливый человек. Монголу же такое соседство с самого начала не понравилось.

– Вот вечно ты приглашаешь не пойми кого. Превратил поляну в проходной двор, – ворчал он. – При молчунах хорошо было. Тихо.

– Поляна принадлежит всем классным людям. Этот – классный, – спорил Том. – А молчуны сами ушли, никто их не выгонял. Тут я не виноват. И вообще это все Назарыч дейстройщик.

– У нас такое правило. Кто новый пришел, тот еду и готовит, – сухо сказал Веня.

– Вам повезло. Вас ждет не просто стол, а праздничный стол. Я буду готовить пищу богов!

Валик, устроившись у костра, стал чистить и резать лук, собранный Веней около рынка. Луковицы были мелкие, подгнившие. Валик резал их и плакал. Веня принес большую кастрюлю.

– На Западе, – расхаживал он у костра, – чтобы не плакать, перед каждой нарезкой лука точат нож.

– Запад непревзойден, – утираясь, говорил Валик.

– А на Востоке считают, что от слез помогает, если за уши засунуть луковую шелуху, – продолжал Веня.

– Восток непостижим, – Валик, обливаясь слезами, молча творил божественную пищу.

– Но, я вижу, эти способы не для таких могучих титанов, как ты.

– Нет, – соглашался Валик.

– Так чего же ты плачешь?

– Я плачу от счастья, – отвечал Валик. – Сегодня бессмертные боги будут завидовать смертным.

– Да, – Веня с сомнением посмотрел на творение его рук. – Как говорила моя бабушка, ты как Жванецкий, только даром.

Наконец, вода в большой Вениной кастрюле закипела. Валик ухнул туда пачку риса, бросил следом остатки кислого винограда, принесенного кем-то из ближайшего виноградника.

– Созвездие Мыши сошлось с созвездием Ящерицы! – закричал он, повязав на голову огромное полотенце и колдуя над огнем в стиле средневекового алхимика. – Этот день вы не забудете никогда!

– И мне кажется, что ты прав, – скептически усмехнулся Веня. – Не пойму только, почему меня это тревожит.

Когда рис сварился, Валик вылил в кашу полбутылки припасенного портвейна.

– Готово. Налетай!..

Жители поляны мигом набросились на еду, но вскоре потеряли энтузиазм и, побросав ложки, разошлись. Обед был необычно коротким.

– На моей памяти это первый и единственный раз в истории вечно голодного крымского человечества, когда оно не смогло доесть еду до конца. – Веня сидел у свой палатки, в задумчивости ковыряя в зубах и глядя в небо. – Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Смертные никогда не станут богами. Их примитивные, низменные вкусы не способны подняться ввысь, они навсегда прикованы к запаху жареной плоти.

– Он просто не знает, что кровью написаны не только правила техники безопасности, но и поваренная книга, – мрачно добавил Глеб.

Не унывал один Валик. Плотно пообедав, он принялся обустраивать выбранный им уголок поляны, время от времени хватая гитару, чтобы наиграть на ней приходящие на ум строки.

– Бен Ган!!!! Бен Гаааа-ан!!!!

В промежутке между творческими порывами он достал из большого армейского баула и развешал на ветках свои многочисленные вещи. Тут были футболки, майки, шорты, тельняшка, спортивные штаны, носовые платки, большое махровое полотенце и даже цветастый флаг какой-то африканской страны.

Когда песню «Бен Ган», вопреки своему желанию, выучили все вокруг, Валик немного успокоился, и тут же приступил к написанию следующей.

Кто-то тихо играет на дудочке.

Кто-то тихо говорит слова.

И от этих слов, от этой музычки

Улетает моя голова.

Он брал тексты легко, словно из ветра. Все живое вокруг вежливо и терпеливо радовалось. Но готовить ему больше не доверяли.

В ресторане

День, как обычно, прошел в мелких заботах – собирании дров, штопке вещей, готовке. После обеда из Гурзуфа вернулся Веня. Он продал одну из своих картин и принес еды.

Монгол целый день ходил сам не свой. Его переполняло приподнятое праздничное настроение. Наконец, к вечеру он не выдержал, подошел к Тому и, заговорщицки подмигнув, вытащил из кармана стодолларовую купюру.

– Хотел на Планера оставить, но передумал. Ну что, гульнем?

– Откуда? – недоверчиво спросил Том.

– Петрович дал, – лицо Монгола сияло.

Лицо Тома вытянулось, глаза будто потемнели, стали колючими, как мелкие горошки перца.

– Что, нищим