Свита Мертвого бога - Владислав Гончаров

Очень замечательно. Чем больше свидетелей – тем лучше для Нисады!

– А потому, – продолжал Берри, вторя размеренному, звенящему голосу Тай, – бросила она все и отправилась в долгий путь, чтобы омыть силой Белой Леди несчастную княжну и не позволить свершиться беде. И вот она здесь, и ждет лишь вашего согласия, госпожа Нисада, ибо без него не вольна вершить свое дело.

– Значит, мое согласие никого здесь даже не интересует? – с нажимом произнесла Эмалинда. После возвышенно звучащей меналийской речи Тай эти слова прозвучали ужасающим диссонансом – и похоже, госпожа княгиня сама это ощутила.

– Неужели мать может не желать исцеления своей дочери? – вопросом на вопрос ответил Берри, не дожидаясь реакции Тай.

– Истинно любящая мать – та, что прежде здравия телесного печется о духовном благополучии своих детей, – жестко произнесла Эмалинда. – Ваша Белая богиня – один из демонов Хаоса. Могу ли я предать в ее власть свое дитя, возросшее в лоне Единого?

– Ну, маменька, ты и заговорила! – расхохоталась Нисада, пока Берри переводил для Тай тираду княгини. – Прямо как преподобный отец Эринто на проповеди! А я-то по наивности думала, что взрастала в твоем лоне…

Эмалинда уже открыла рот, чтобы выругать дочь за богохульство, но тут опять раздался голос Тай. Брови ее приподнялись, лицо стало необыкновенно одухотворенным.

– Госпожа Миндаль говорит, – перевел Берри, – что Белая Леди – это сама Жизнь. Неужели госпожа княгиня хочет сказать, что ее бог враждебен жизни? Ей кажется более правильной мысль, что если Единый действительно всеобъемлющ и абсолютен, как учат его священники, то Белая Леди – лишь одно из его проявлений, а потому в исцелении ее силой нет и не может быть греха.

Снова верный ход. Хороший богослов, без сомнения, нашел бы, чем парировать довод Тай, но госпожа Эмалинда явно не была хорошим богословом.

– Матушка, ну пусть она попробует! – взмолилась Калларда, которая тоже изнемогла от ожидания. – Тебе что, совсем Нис не жалко?

Нисада бросила на нее восторженный взгляд, в котором ясно читалось: «Браво, сестренка, вот уж от кого не ожидала!»

– Ты действительно можешь сделать то, о чем говоришь? – повернулась она к Тай.

Кто бы мог подумать, что настанет день, когда она сможет общаться с лучшей подругой лишь через переводчика! В Замке каждый слышит из уст других тот язык, который является для него родным, но здесь, в дневном мире, она не знает меналийского – а Тай не говорит по-вайлэзски…

– Если бы она не могла, то не пустилась бы в путь через все Внутреннее море, – перевел Берри ответную реплику Тай, причем не столько для Нисады, сколько для всех остальных. Этот обмен дежурными фразами был обговорен в Замке еще прошлой ночью, ибо Нисада ужасно боялась выдать себя какой-либо неловкостью.

Эмалинда снова сделала попытку что-то сказать, но дочь сделала резкий жест в ее сторону, и та на секунду осеклась.

Нисаде хватило этой секунды.

– Тогда попытайся, жрица из чужих земель, – произнесла она, невольно подделываясь под торжественный тон самой Тай. – Единый всесилен, и если мое исцеление противно его воле, оно просто не свершится.

Берри едва успел перевести слова Нисады на меналийский, прежде чем Тай, сделав три решительных шага к креслу княжны, опустилась перед ней на колени.

Джарвис знал, что девушки заранее отрепетировали в Замке дальнейшее действо – и все равно не смог не восхититься красотой этого жеста. Ладони Тай, не прикасаясь, скользнули вдоль ног Нисады, от ступней до самого верха, затем сблизились на уровне груди… Принц узнал прием сосредоточения энергии, именуемый «комок силы». Он понятия не имел, откуда Тай известен этот прием – оттуда же, откуда и все остальное? – но почти видел, как этот самый комок пульсирует меж ее ладоней.

Монахиня-алхимик приблизила ладони к своему лицу – и вдруг, молниеносным движением опытной танцовщицы перекатившись с колен на пятки (и при этом чудом не наступив на подол своего одеяния), снова поднялась на ноги и отступила на шаг.

– Встань и иди! – произнесла она, воздевая левую руку вверх, а правую протягивая к Нисаде. – Иди! Ты можешь это.

Глаза Нисады расширились. Казалось, она прислушивается к чему-то внутри себя. Осторожно, придерживаясь за подлокотник кресла, она поднялась на ноги, несколько секунд постояла так, словно в нерешительности, затем выпустила подлокотник – и шагнула.

В дверях ахнули слуги. Двоюродный братец вцепился в край льняной скатерти, едва не сдернув ее на пол вместе с полным подносом посуды. Эмалинда еле слышно выдохнула сквозь зубы. А Нисада шаг за шагом следовала за манящей рукой – и каждый новый шаг был более уверенным, чем предыдущий. Тай уронила руки и отступила в сторону. Нисада вполне самостоятельно прошла еще пару шагов, затем вдруг резко развернулась на одной пятке (Джарвис мысленно поаплодировал тому, как девушка продвинулась в управлении своим телом за каких-то четыре дня) и устремила на родственников огромные невидящие глаза.

– Вы все видели? – произнесла она с видом глубочайшей растерянности. – Я в самом деле хожу, или мне опять это снится?

– Не снится! – воскликнула Калларда с совершенно искренней радостью. – Ты правда ходишь, сестренка! Ходишь ногами!

– Чудо! – раздался в дверях вопль кого-то из слуг. Джарвис не сомневался, что обладатель этого мальчишеского ломающегося голоса – один из друзей Нисады.

– Смотрите, чудо! Наша молодая хозяюшка пошла! – поддержала его служанка у стола с посудой.

Дальше словно плотина прорвалась. Слуги с радостными возгласами торопливо ринулись в комнату – каждый хотел первым прикоснуться к Нисаде и убедиться, что чудеса все-таки бывают. Но тут девушка взмахнула рукой еще более резко и властно, чем прежде, усмиряя народное ликование. Смеясь, она подошла к юноше в синем камзоле и замерла перед ним, уперев руки в бока.

– Ну что, братец Гислен? – выговорила она с нескрываемым злорадством. – Труба тебе настала!

– Какая труба? – впервые за все время подал голос дядюшкин сын. Голос у него оказался под стать внешности – неприятно высокий.

– Каминная. Или, если больше нравится, водосточная. В какую хочешь, в такую и вылетай на хрен из Лорша! – в этой реплике Джарвису почудилось отчетливое влияние изощренной язвительности Тай.

– Нисада, что ты себе позволяешь! – вскинулась Эмалинда, видимо, по привычке – похоже, подобные выходки ее старшей дочери имели место и раньше.

Нисада повернулась к матери, на этот раз с несколько большим усилием. Было уму непостижимо, как ей удается выглядеть столь победительно при таком малом росте.