Избранное - Кобо Абэ

— Нэмуро-сан, наверно, больше всех будет огорчен… — говорю я громким голосом, чтобы перекричать пластинку, но, судя по тому, что Тасиро никак не реагирует на мои слова, видимо, стены таинственной комнаты, воздвигнутые музыкой, толще, чем можно было предположить, и наш разговор до него, наверно, не доходит.

— Может, попросить, чтобы сделал потише?

— Нет, ничего. Громкая музыка тоже имеет свои преимущества.

Девушка ехидно улыбается, потягивается, опершись руками о стойку, и, высоко подняв голое колено, закидывает ногу на ногу. Ляжка, ставшая еще аппетитнее и толще от такой позы, занимает все пространство от стойки до табурета. Перенеся центр тяжести на руку, в которой зажат стакан, она наклоняется ко мне, сократив наполовину расстояние между нами.

— Это он и есть, который рядом сидит?

— Нет, не он. Но и его вы, должно быть, видите не в первый раз. Припоминаете?

— Разве каждого клиента в лицо упомнишь? Когда на тебя все время направлены юпитеры, глаза прямо переполняются светом, и клиент кажется черным-черным, как ворона в непроглядную ночь.

— Но согласитесь, фотографии Нэмуро-сан ужасны… — Я слегка касаюсь пальцем ее ноги и, убедившись, что она не противится, смело кладу всю ладонь на большую белую округлость. А Тасиро, косивший в нашу сторону, поспешно опускает глаза и подносит к губам только что поставленный перед ним новый стакан, чуть ли не вцепляясь в него зубами. — Разрешить фотографировать в таких позах — разве это не доказывает вашу близость?

— А чем занимается этот человек?

— Наш начальник отдела.

— Вот оно что… да простому служащему не потянуть… когда меня нанимают для съемки, это стоит очень дорого… я получаю много, но зато и делаю все, что скажут… — Она залпом допивает коктейль, который до этого тянула маленькими глотками, будто лизала, и тут же отдает бармену стакан для новой порции. — Я же говорила, что скоро у меня свадьба. И мне хочется, чтобы она была богатой. Наряд невесты напрокат — ни за что. В самом дорогом отеле соберу всех своих подруг. Пусть за мой счет пьют ночь напролет…

— Подруги — тоже натурщицы? А жених знает, чем вы занимаетесь?

— Вам-то какое дело. — Видимо, я коснулся больного места. Девушка сердито отбрасывает мою руку. — Работа эта нелегкая, ради удовольствия заниматься ею не станешь. Вот хотя бы я, о чем только я не мечтала! Да вот счастье не улыбнулось. Но я не покорилась. Если вы меня жалеете, давайте поспорим, у кого больше на книжке. Рекламированием универмагов по продаже вещей в рассрочку или демонстрацией купальников — этим ничего не заработаешь. Заниматься таким делом можно лет до двадцати пяти — двадцати шести самое большее, а на книжку ничего не отложишь.

— Ваш жених может вами гордиться.

— Конечно, от меня ему никакого убытка не будет. И расходы на свадьбу, и взнос за квартиру — у меня на все отложено. Умолять, чтобы на мне женились, — благодарю покорно.

— Выходит, те фотографии приобретают сейчас большую ценность.

— Что-то вы уже очень заумно, а о каких фотографиях-то речь?

— О тех, где вы со спины сфотографированы. Помните, наверно? Только со спины… так и чувствуется похотливый взгляд человека, фотографировавшего вас… вот о них я и говорю… — Вытащив из кармана один из снимков, заранее приготовленный мной, я сую его под нос девушке. Выражение ее лица моментально меняется, голос становится отчужденно-резким.

— А откуда известно, что это я?

— Известно… — Я снова кладу руку на ее ногу и через ладонь впитываю в себя собеседницу. — Ну, прежде всего, волосы…

— Волосы? — Она вдруг истерически рассмеялась и так же неожиданно подозрительно нахмурила брови: — Странные вещи вы говорите. Не всегда, конечно, но по просьбе клиентов я пользуюсь париком. Вот и теперь заказали, чтобы были длинные черные волосы…

Девушка быстро поворачивается в сторону Тасиро и, встряхнув длинными распущенными волосами, сует ему их под нос. Высокий пронзительный голос, но слов я не разбираю. И лицо Тасиро, прежде чем я успеваю разглядеть его выражение, быстро прячется за девушку. Вот оно что, парик? Конечно, одного этого мало, чтобы доказать, что натурщица на фотографии и эта девушка не одно и то же лицо… взять хотя бы ту странную позу, где у нее свешивается хвост волос — вряд ли можно утверждать, что нельзя сделать такое и с париком… например, можно зажать губами и принять позу, в которой это не будет видно…

— И я вас предупреждаю. — Я сравниваю ногу, которой сеть голубых жилок, проступающих на ее белизне, придает неповторимую прозрачность, с покоящейся на ней рукой, похожей на огромного красного паука, а девушка продолжает нападать на меня: — Бросьте свои нелепости. Так специально и задумано, чтобы мои снимки были оригинальными. Но только не ошибитесь. Думаете, мы позволим фотографировать нас так, чтобы потом можно было доказать, кто это? Мы ведь не простушки какие-нибудь. Посмотрите, и вы все поймете.

Девушка неожиданно поднесла пальцы к тому месту, где ее волосы соединялись с париком, и сняла его, точно кожуру со зрелого персика. Длинным пучком накладных волос, превратившихся как бы в новое живое существо, она больно бьет меня по руке и кладет их на колено. Бармен чуть меняет позу, и теперь профиль его становится удивительно широким, застывает. Под волосами, на виске — может быть, свет так падает — виднеется тень, точно от вмятины, а возможно, это след ножевой раны. Была ли его мрачная бесстрастность лишь внешней особенностью лица или неизлечимым недугом, проникшим вглубь и достигшим самого сердца? Во всяком случае, вряд ли стоило оставаться здесь, игнорируя такое предостережение. Когда я отнял руку от ноги девушки, она точно впервые замечает ее, судорожно сводит колени и злобно смотрит на меня, будто перед ней лютый враг.

— Мне, наверно, нечего надеяться, что вы пригласите меня на свадьбу.

— Так что мы будем делать? Если мы прямо сейчас не пойдем в студию и не поторопимся, то времени совсем не останется.

Меняется пластинка. Секундная тишина разрывает уши, и последние слова девушки, точно крылья огромной птицы, нависают над баром. Двое за столиком у входа удивленно поворачиваются в нашу сторону. Потом снова играет музыка — соло на гитаре, — и воздух вокруг теряет свою плотность, и мы уже не отделены от остальных. Допив остаток виски с содовой, я поднимаюсь с табурета.

— Должен извиниться перед вами. Вспомнил, что у меня еще срочное дело.

— Прибавляя немного к обещанной сумме, я кладу на две приготовленные тысячеиеновые бумажки столбик из стоиеновых монет. — Очень благодарен вам, прекрасно провел время, но, к сожалению, должен идти. Кажется, еще осталось оплаченное мной время, и, если вы не возражаете, я уступлю его Тасиро-кун. У вас, видимо, никаких особых дел нет?

Багрянец, которым алкоголь окрасил лицо Тасиро, разлился по шее, и только кончик носа и подбородок, будто прижатые к стеклу, остались белыми. Он пребывал в странном состоянии, не отказываясь и не соглашаясь, но в конце концов, похоже, согласился.

— Вы, наверно, одинокий. — Повернувшись к Тасиро, девушка, не скрывая издевки: — Надо бы хоть на рубахе пришивать пуговицы нитками одного цвета. Вам это не кажется?

Однако Тасиро, вытирая кончиком пальца за очками, сидит как чурбан, ничего не отвечая. Бармен все так же безмолвно опускает передо мной мягко, как пушинку снега, счет за выпитое и раньше, чем взять деньги, дает сдачу. Пройдя мимо столика, за которым сидят те двое, погруженные в какие-то серьезные переговоры, я берусь за ручку двери, но в этот момент меня неслышно догоняет девушка — запах дешевой косметики наводит на мысль о жалкой девичьей постели.

— Ладно, я вам пришлю приглашение на свадьбу.

Шепнув это, она абсолютно спокойно распахивает на секунду свою накидку. Под ней она совершенно голая. Худощавый ее не назовешь, но тело кажется не крепко сбитым, упругим, а скорее рыхлым. Судя по пушку внизу живота, она действительно совсем не та, что позировала для фотографий.

— Работа, — говорит она важно, с деланным смешком. — Вам, может, покажется странным, но я честная. А вот жених все равно не хочет, чтобы я сюда ходила. По нему, самое надежное — это дом. Может, вы еще разочек зайдете, перед моим замужеством?

Тасиро, точно искусно сделанная марионетка, стоит на том же месте, не изменив позы. Сжав слегка пальцы девушки, открываю дверь. Дверь пищит, как вспугнутая птица. Пронизывающий ветер лезет за воротник, в рукава. Музыка отдаляется, переходит в бормотание, превращаясь чуть ли не в галлюцинацию, и с каждым шагом все больше сливается с серым шумом бескрайнего города. Мои ощущения тоже растворяются, рассыпаются в этой тьме. Торопливо иду туда, где неоновое небо. Стараясь как можно быстрее подстроиться к походке прохожих, стремящихся к определенной цели…