Коронованный лев - Вера Космолинская

— Если только они и впрямь не дурные, — усмехнулся Дизак.

— Некоторым и этого не дано, — слегка улыбнулся я.

Дизак озадаченно нахмурился. Похоже, ему казалось, что после вчерашней нашей беседы я должен беспокоиться больше. Или какие-то его слова и действия не возымели должного действия? Этого еще мало для того, чтобы беспокоить, но вполне достаточно, чтобы раздражать.

— И тем не менее, — проворчал король. — Впрочем, я не намерен обсуждать недостатки вашего воображения. Вы, кажется, собирались жениться. Отчего вы до сих пор этого не сделали?

Так, так. Вот и добрались…

— Возможно, вы забыли, сир, — поговорил я так же ровно. — Должен истечь траур.

— А может быть, кто-то не желает вступать в брак? К примеру, ваша невеста?

Кажется, королей не полагается бить в челюсть, и что-то не припомню, одолевало ли меня когда-либо в прошлом подобное желание, но сейчас я некоторое время отстраненно изучал его, как некое необычайное природное явление, не собираясь воплощать его в жизнь, но заинтересовавшись самим эффектом.

— И это также совершенно невозможно, — ответил я спокойно. — Я бы знал об этом.

Дизак изогнул бровь с намеком на задумчивое удовлетворение, как бы то ни было, я впервые опустил вежливое обращение «сир», хотя и не переменил интонации. Значит, более тонко? В более мелкий порошок?

— Заинтересованные лица в этом деле всегда все узнают последними, — вставил он.

— Разумеется, — сказал я. — Ведь если не ошибаюсь, вы тут очень заинтересованное лицо.

Карл Валуа, похоже, вовсе не замечал нашего обмена репликами.

— Пожалуй, я склонен отменить свое согласие на вашу свадьбу, — сказал он почти рассеянно.

— Возможно ли это? — спросил я отчетливо. — Чтобы вы, сир, какова бы ни была причина, изменили своему слову?

Вокруг воцарилась любопытная тишина. Поблизости от нас уже никто не пытался делать вид, что говорит о чем-то, разумеется, ответ на мой вопрос заинтересовал всех хотя бы и просто риторически. Я отметил вокруг движение — Генрих Анжуйский придвинулся ближе, Генрих Гиз и Генрих Наваррский, также придвинувшись, оба навострили уши, Бюсси вытаращил глаза, наблюдавший за нами Готье заметно побледнел. Карл по прежнему не обращал внимания на то, что происходило рядом, но лицо его вспыхнуло от ярости, кроме того, впервые с начала разговора он перестал блуждать взглядом по поляне и затылку собственной лошади и посмотрел мне в глаза.

— Да как вы смеете говорить такое?!

Ага, — подумал я, — а ведь если ему взбредет в голову меня сейчас ударить, в отличие от меня, его ничто не остановит. Но он лишь нервно хлопнул хлыстом по собственному сапогу.

— Лишь потому, что не сомневаюсь в вас, сир, — ответил я, не отводя взгляда.

— Но вы готовы проявить несогласие с моим решением?!

— Если вы не согласны с самим собой.

— Пуаре! — резко крикнул король, выбрав, как ему казалось, самого подходящего поблизости офицера. — Заберите у него шпагу!

Пуаре, тревожно серьезный и сосредоточенный, подъехал ко мне. Я без возражений отстегнул и передал ему вместе с ножнами предмет, о котором шла речь, заодно оценив символическую условность и иронию ситуации — ведь пистолеты пока оставались при мне. Другой вопрос, что воспользоваться ими сейчас попытался бы только идиот.

— Если позволите… — проговорил Дизак, протянув было руку. Наверняка ему казалось забавным хотя бы на время завладеть моей рапирой, как если бы я проиграл поединок.

— Не позволю, — холодно, с еле сдержанной свирепостью отрезал Пуаре.

Дизак с легкой глумливостью приподнял брови, довольно улыбнулся и откинулся в седле.

Я снова изучающее посмотрел на короля.

— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом, сир? — произнес я беззаботным светским тоном, чтобы это ни в коем случае не сошло за угрозу, скорее за эксцентричную попытку примирения.

Отвернувшийся было, Карл повернул голову, снова посмотрел на меня и… улыбнулся, не только губами, но и глазами, вдруг смягчившимися и потеплевшими. Я не ожидал, что такая внезапная перемена встревожит меня больше, чем все, происходившее прежде.

— И да сохранится в мире!.. — пробормотал он себе под нос, почти проглотив последние слова. И тут же расслабленно махнул Пуаре. — Верните! Все в порядке…

Вот так же он только что забирал и тут же отшвыривал аркебузы.

Ошеломленный и, похоже, не совсем еще успокоенный Пуаре вернул мне рапиру не только как нечто, принадлежавшее мне раньше по праву, но и почти как трофей. Нет, по крайней мере, этот поединок я не проиграл.

Краем глаза я видел Дизака, хотя и не смотрел на него, делая вид, что он мне безразличен. Тот впился в меня оторопевшим взглядом. Он был по-настоящему растерян. Что ж, не он один, я сам не ожидал столь прямой реакции на свои слова, хотя нельзя сказать, что совсем ее не ждал.

Заиграли рожки, послышались крики, собаки наконец взяли свежий след и началась та самая головоломная скачка по подлеску, под хлещущими ветвями, которой все ждали. Все признаки налицо — кабан был близко.

— Что это было? — спросил Готье, поравнявшись со мной.

— На скаку не объяснишь, — усмехнулся я с мрачноватым удовлетворением. Готье пристально глянул на меня, но решил, что если я усмехаюсь, пусть и недоуменно, значит — ничего особенно плохого. Пусть в этом не было и ничего хорошего.

На этот раз все было просто. Собаки подняли двух свиней. Их прикончили быстро, мимоходом, это не было основной добычей, и сходящие с ума от возбуждения собаки и охотники рвались дальше, только распалившись. Следующим был загнан кабан-двухлеток, не слишком грозный и серьезный противник, и еще не закончив с ним, все устремились за мелькавшим в подлеске черным загривком матерого секача. Как только его стало видно лучше, всеобщее волнение достигло предела, а король издал азартный воинственный клич — это было чистое везение, зверь был одинцом и рядом со стадом подвернулся по какой-то случайности. Дамы стали разумно отставать, собаки, стелясь по земле, заходились лаем, повсюду слышались азартные крики и нетерпеливые выстрелы, хотя из аркебузы трудно пробить шкуру секача и тем более кости его черепа, занимающего собой чуть не треть всего зверя, увенчанную острейшими клыками, способными распороть что угодно и кого угодно.

Вепрь разумно порскнул в сторону. Одна из собак догнала его и тут же высоко взлетела, подброшенная клыком, разорвавшим ей пасть, еще поворот, и раздались громкие крики — дамы в панике развернули лошадей в стороны — чудом никто не упал. Стрелять в их гущу никто не отважился. Охотники ринулись туда, все смешалось, снова послышались выстрелы, собачий скулеж — или кто-то подстрелил по случайности одну из собак, или она нарвалась на клыки, а может быть, угодила под копыто, этого я не видел. Сама охота меня сегодня нисколько не интересовала, разве что напоминая глубоко-ехидное высказывание Оскара Уайльда о «погоне непотребного за несъедобным». Хотя, кажется, он имел в виду исключительно охоту на лис, а кабаны хотя бы вполне съедобны, и тем не менее…