RAEM — мои позывные - Эрнст Кренкель

Да что они там, черти полосатые, в машинном отделении! Хватаю огромную телефонную трубку, висящую в таком зажиме, из которого она не выскочит ни при какой качке.

— Машинное отделение! Машинное отделение!

В ответ полная тишина: либо не работает телефон, либо бездействует все машинное отделение. Но мне нужен ток. Да не только мне. Уже наступили сумерки. Короткий полярный день кончался. В трюмах и в машинном отделении стало совсем темно. Что делать? Пустить в ход расположенный на корме аварийный дизелек!

Карьером мчусь по обледенелым ступенькам, скользя, как это любят делать моряки, по поручням. Скорее вниз, на корму! Аварийный дизелек на месте, в своем маленьком помещении. Около дизелька на коленях наш экспедиционный моторист, чудесный товарищ, совершенно не ко времени решивший обратиться к господу богу. Задыхаясь от волнения, он спешит сообщить богу, что попал в арктическую экспедицию исключительно по легкомыслию и больше уж никогда такой глупости делать не будет. Он просит господа бога учесть, что у него маленькие дети и, если он утонет, то, кроме бога, о его детях позаботиться некому. Одним словом, на господа бога он надеялся больше, чем на кого бы то ни было.

С одной стороны, было интересно наблюдать эту картину, но времени для психологических этюдов не оставалось. Пришлось срочно заняться антирелигиозной пропагандой, насыщая свою речь густым фольклором. Почему не работает дизель?

Моторист очухался и сказал, что маленькая, но существенная деталь находится на ремонте в машинном отделении. Это, конечно, было очень мило. Карьером мчусь в машинное отделение… То, что я там увидел, выглядело совсем безрадостно. В слабом свете, просачивавшемся через какие-то двери и люки, зловеще блестело зеркало воды. Трапы уже наполовину затоплены, а вода, булькая, продолжала прибывать. Искать деталь от дизеля было занятием бесполезным, и я побежал обратно в радиорубку.

Дверь радиорубки, как и все двери в эти минуты, была распахнута настежь. Выходила она в коридор, который вёл на капитанский мостик. За капитанским мостиком штурманское отделение. Там, на столе над картами обычно священнодействовали капитан и штурман. Теперь двери распахнуты и тут. Владимир Иванович Воронин забирал секстанты, судовой журнал и морские документы.

Не сумев запустить основной передатчик, включаю аварийный. Ну, Людочка, выручай…

Надо заметить, что для нас Людочка или, точнее, Людмила Шрадер, радистка с мыса Уэллен, была воплощением всей красоты радио в самой восточной точке Советского Союза. С моих слов Люду знали и любили все челюскинцы. И не удивительно — хорошая радистка, человек редчайшей добросовестности, Люда и до катастрофы была чрезвычайно точна в работе.

Сложность заключалась в том, что очередной сеанс связи с Людой уже состоялся, а до следующего было по времени еще далеко. Слушает ли сейчас Люда? Связь! Связь с берегом! Немедленная связь! Это было самой безотлагательной задачей. Никто на белом свете не мог сказать, сколько времени корабль будет тонуть, то ли сутки, то ли час.

…Людочка (ах, молодец!) тут же ответила на первый же вызов.

«Ну, что у вас там? Почему вылез вне расписания?»

«Людочка, мы тонем!»

Вбежал Иванюк, принес шапку, рукавицы, ватник. Одеваюсь, уже не снимая наушников. Иванюк начал выносить приготовленную аппаратуру. Вошел Отто Юльевич. Нерпичья тужурка расстегнута, а у меня в радиорубке не теплее чем на улице. Очень спокойно Шмидт спросил, есть ли связь, и, услыхав, что есть, стал писать радиограмму. Писать было неудобно и холодно. Слова и строчки прыгали вкривь и вкось, а я, стоя за спиной, читал текст и по мере того, как он писался, передавал его. Текст был немногословный:

«Уэллен. Хворостанскому. Машина и кочегарка залиты водой. Вода прибывает. Шмидт.»

Начатый на борту «Челюскина» радиожурнал продолжался и после его гибели в нашем лагере. Сейчас все записанные в него радиограммы, начинавшиеся позывными «RAEM», стали достоянием истории. Наш старенький радиожурнал хранится в Музее Революции.

Еще одна запись, сделанная рукой Шмидта:

«Шесть часов московского. 13.II.

Уэллен. Хворостанскому.

„Челюскин“ медленно погружается. Машины, кочегарка уже залиты. Прибывает вода в первом, втором трюмах. Выгрузка идет успешно. Двухмесячный паек продовольствия выгружен, стараемся успеть еще. По окончании приема пошлите копии всех моих телеграмм в Москву, в Совнарком Куйбышеву и в Главсевморпуть Иоффе.

Шмидт».

Это была последняя радиограмма Шмидта, после которой он сказал:

— Эрнст Теодорович, я уж писать ничего не буду, некогда. Но вы сообщите наше положение Людочке и попросите ее, чтобы после того, как наступит молчание, она следила за нами на всех волнах…

С этого момента, когда навалились неприятности и начались спасательные работы, на девичьи плечи Людочки легла тяжесть работы, которой хватило бы для полдюжины мужчин…

Вот уж когда моя профессия продемонстрировала оборотную сторону медали! Радист в любой экспедиции — лицо привилегированное, знатное. Через него идут все новости. С ним заигрывают корреспонденты газет, когда нужно передать корреспонденцию — простыню. За весь этот почет обычной мирной работы пришлось расплачиваться теперь, в часы опасности.

Во время аварии радисту полагается быть в радиорубке, как собаке на привязи. Наушники плотно прижаты к голове, руки на ручках приемника.

Так я и сидел, утешая себя тем, что нахожусь в самой высокой точке корабля. Морские законы предусматривают всякие неприятные ситуации, а посему на крыше радиорубки всегда размещены мощные аккумуляторы, гарантирующие питание аварийной искровой радиостанции.

Пробегая мимо, Владимир Иванович крикнул, что залило машинное отделение, и добавил:

— Держи связь! Сейчас пришлю твою бригаду! Я начал свой самодеятельный, но зато крайне актуальный репортаж.

Репортажу о том, как тонул «Челюскин» при всех его низких профессиональных качествах мог позавидовать любой журналист. Ведь материал был уникальным.

Условия работы были не из лучших. Передо мной обмерзшее окно, плотно закрытое льдом. Не видно в это окно ничегошеньки, а информацию давать надо. Надо сообщать о том, как идет выгрузка, когда мы примерно начнем выходить на лед. Не имея возможности наблюдать все самолично, я черпал нужные сведения у людей, пробегавших под моими дверями.

Несколько раз по коридору пробегал и Владимир Иванович Воронин.

— Владимир Иванович, вы, пожалуйста, про меня не забудьте!

— Сиди, сиди. Не забуду. Я скажу, когда надо будет уходить. Связь есть?

— Все в порядке. Людочка нас слушает.